На далёких дорогах забытых времён

3434 г. в.э. Эмин Дуир       Громкий стук в двери нашего дома — днём ли, ночью ли — давно стал привычным. Мать и поселившаяся с нами Линнэн тут же уходили туда, где требовалось их присутствие, с тем, чтобы после возвращения почти без сил упасть и погрузиться в тяжёлое забытье.       И не было больше в поселении тех ночей, когда среди чуткой тишины можно было услышать шёпот ручья из перелеска, любовные признания или мелодии менестреля. Ночи полнились иными звуками — и в них больше не было умиротворяющего покоя. Давно привычным стало для всех держать рядом с собой оружие, и уже не осталось тех, кто не смог бы натянуть тетиву лука при малейшей опасности.       Стража сменяла друг друга на сторожевых постах, почти не успевая отдохнуть. Алордин с каждым днём мрачнел всё сильнее, и всё чаще задумчиво поглядывал на полупустые дома, отсылая стражей к дальним рубежам.       А нападения на границы шли почти безостановочно. Орки, не имея, должно быть, сил и возможности пробить оборону прямым нападением, изматывали нас непрекращающимися набегами. И всё чаще вместе со стражами уходили юные ученики Аэглэна и охотники, только-только взявшие в руки оружие. И уже никто не гнал с границ тех эллет, что вставали рядом с братьями, отцами и мужьями в очередную тревожную ночь. Или вместо них. Потому что большинство воинов были далеко–далеко от дома. И потому, что от прошлой жизни не осталось уже ничего...       Утро, после моего приезда в родной дом, когда Алордин вернулся из северных поселений, изменило для меня многое.       Мы сидели в общей зале — Алордин, прибывшие с ним и сменившиеся с постов стражи, я, моя мать и Линнэн. Алордин устало ковырял в тарелке и внимательно слушал мой рассказ о проделанном путешествии. Мать и Линнэн, стоя рядом, тоже молчаливо внимали беседе, лишь изредка обмениваясь взглядами. Алордин хмурился всё сильнее, расспрашивал снова и снова в мельчайших подробностях об увиденном у Андуина, пока, наконец, не отодвинул от себя тарелку и не встал из-за стола.       — Собери пятерых стражей, Гланмир, — обратился он к одному из воинов в зале, — через час они должны быть готовы выйти за западные рубежи.       Светловолосый страж молча кивнул и покинул зал, а Алордин повернулся к моей матери и Линнэн:       — Скажи, Мудрая, сможете ли вы снова открыть для нас те тропы, которыми прошла твоя дочь? Для вас это возможно?       Они задумались, а затем мать покачала головой:       — Не уверена, Алордин... не всё и не всегда можно повторить.       — Некоторые пути она выбирала сама, — пояснила Линнэн. — И не всегда её путь совпадал с той дорогой, где мы могли бы чем-то помочь.       — Зачем это тебе, Алордин? — мать покачала головой, подавая ему в руки кружку с горячим отваром. — Мы ведь и так уже знаем, что в ближайшее время всем придётся нелегко.       Алордин задумался, вдыхая аромат трав, и скользнул взглядом по мне и сидящим за столом уставшим воинам.       — Я хотел бы сам увидеть всё, собственными глазами. И тогда уже решать, что делать дальше. Необходимо проверить поселения у западных окраин леса и то, о котором она рассказала. Может быть, ещё можно кого-то предупредить. И нельзя оставлять всё в том виде, что сейчас... нельзя оставить у наших границ поруганные тела и смерть.       — Я могу указать дорогу до...       Под его взглядом, оборвав себя на полуслове, я медленно закрыла рот, запоздало вспомнив, что Алордину уж явно больше моего знакомо местонахождение разорённого посёлка.       Воин хмыкнул и окинул меня тем взглядом, от которого ещё с детских лет возникало желание укрыться за чьей-либо спиной. Но спины поблизости не наблюдалось, а сползать под стол было бы не к лицу... К тому же, если уж даже Сэльтуиль способна приносить пользу, стоя с луком у границы, то для меня было бы позором сидеть в это время у матери дома.       — ...хотя бы ту дорогу, которой прошла до границ, — выговорить это удалось лишь с усилием, а каждый устремлённый на меня взгляд лёг тяжким грузом. — Если это важно. Может быть, я могу чем-то помочь... — последние слова были почти не слышны.       — Твоя дочь безумна, Тауриндиль, — насмешливо шепнула Линнэн моей матери, убирая со стола пустые тарелки.       — Это не важно, — отрезал Алордин, отставляя кружку и окидывая взглядом всех присутствующих.       И непонятно было, кому предназначался этот ответ...       Я опустила глаза, не выдержав его взгляд, и стиснула кулаки, сгорая от стыда. Мне, почти полсотни лет назад покинувшей дом и не появлявшейся в этих землях много лет, глупо и смешно было предлагать какую-то помощь воинам, проводившим половину жизни у границы.       Алордин приблизился ко мне и остановился рядом, сверля с высоты своего роста настойчивым взглядом. Таким же взглядом любили награждать своих учеников наставники стражей Имладриса, ожидая от них верных решений... Вскинув голову, я взглянула в сверкающие холодной сталью глаза и уловила в их глубине мелькнувшее на миг любопытство. Алордин взял мои руки, перевернул ладонями вверх, рассматривая поджившие ссадины, и отпустил.       — Перевяжи левую руку, — бросил он мне, отворачиваясь к Мудрым. — Вы поможете нам?       Мать молча кивнула, а Линнэн не удержалась и проворчала:       — К чему задавать подобные вопросы?..       Тяжёлая рука Алордина на мгновение коснулась моего плеча, когда воин, повернувшись, направился к выходу. Я подавлено молчала, спрятав лицо за кружкой. Стражи, закончившие есть, поднялись из-за стола и последовали за командиром.       — Элириэль, передай Аэглэну, что помощь его учеников понадобится на западных постах, — приостановившись в дверях, произнёс Алордин. — К вечеру их сменят стражи. Выступаем через час от дома Аэглэна. И... про руку не забудь.       Он вышел из дома, и со стороны конюшни донеслись отдаваемые им распоряжения. Я недоумённо захлопала глазами, провожая воинов, покидающих зал, пока один из них не взглянул на меня с насмешкой:       — Что сидишь, Элириэль? У тебя всего час, чтобы успеть собраться.       Обескураженная, я вскочила.       — Аэглэн сейчас на кухне, — негромко произнесла мать и вздохнула. — Стрелы возьмёшь в оружейной. А потом зайди ко мне, я помогу с рукой...       «Однажды, моя девочка, всё закончится — и эта война, и тьма, и опасность. Всё в нашем мире меняется... И мы тоже. Но свой путь, каким бы он ни был, пройти сможет лишь тот, кто идёт. И если мы хотим снова увидеть, как засияет свет над нашими землями, мы должны до него дойти. Иди, милая. Иди... и береги себя...»       Эти слова, сказанные в тот день матерью на прощание, я потом всегда твердила себе как заклятье — и когда казалось, что надежда потеряна, и когда она на самом деле исчезала. И когда оставался лишь бесконечный коридор.       Дойти... чтобы увидеть... свет...       За четыре дня, что провела я с отрядом Алордина у западных окраин Эрин Гален, нам удалось предупредить разграбление ещё двух крошечных посёлков лесных жителей. Понимая, что самостоятельно вряд ли удастся противостоять нападениям крупных отрядов орков, они покинули свои дома и ушли от опасного соседства дальше на юг, к родичам. В трёх местах мы опоздали. И всё, что смогли сделать — это лишь предать земле и огню оставшееся после набега.       Побывали мы и в заваленной буреломом балке у границы леса. Когда я извлекла из тайника полученные в Имладрисе доспехи, Алордин лишь одобрительно прищёлкнул языком, скользя пальцами по тиснёным узорам на коже нагрудника. И нацепил всю защиту на меня. А затем, заталкивая в сумку извлечённое из-под камня платье, я поймала его насмешливый взгляд. Но расстаться во второй раз с чудесным подарком Сильмэ было выше моих сил. Пусть улыбается, донесу...       Домой мы вернулись к вечеру пятого дня.       И для меня началась бесконечная вереница дней, сливающихся в недели и месяцы, когда дежурства у приграничных постов чередовались с выходами на охоту, а по ночам поднимал на ноги громкий стук в дверь...       В ту ночь требовательный стук раздался почти сразу после заката. Едва успев натянуть сапоги и прихватив с собой пояс с оружием, я ещё в пределах своей комнаты поняла, что произошло нечто страшное — громкие взволнованные голоса и заметавшиеся в ночной мгле отсветы огней изгнали из посёлка последние мгновения ночных грёз. На ходу заглянув в спальню к Линнэн, я не стала тревожить её — вернувшись незадолго до заката от раненого прошлой ночью стража, она была в усталом забытьи и ничего не слышала.       Мать уже была у входной двери, расспрашивая принёсшего вести воина, и лишь кивнула мне в сторону стоящего на возвышении Дома целителей, почти бегом спускаясь с крыльца.       Холодный туман, предвестник приближающейся осени, снова лежал за порогом густыми клубами. Плохо... В такие ночи орки с особой яростью бесчинствовали у границ, и трое раненных стражей за последние шесть дней уже заставили оставшихся в поселении лекарей явить свои навыки.       У Дома целителей горели костры, немного разгоняя туманную муть, в окнах бились яркие блики света, а у крыльца собралось, наверное, всё поселение. Спеша вслед за матерью, я с удивлением обнаружила вокруг множество незнакомых лиц; хотя, казалось, после возвращения домой мне стали известны уже все эльдар, появившиеся здесь за годы моего отсутствия. Сейчас же у костров сидели и стояли, переговариваясь, плача или утешая друг друга те, кого я никогда не видела раньше. И всех их объединяло лишь одно — отчаянье в блуждающих глазах.       Стоявшие у самого крыльца молчаливые воины расступились, пропуская мать, а я резко остановилась, словно наткнувшись на стену — у входа в дом, в кольце отбрасываемого факелами света, аккуратно, в ряд, лежало четыре тела. Окровавленные одежды, застывшие лица... Незнакомая русоволосая дева в залитом кровью желтом платье с четырьмя ранами от стрел на груди и у шеи. Темноволосый юноша без доспеха с рассеченной раной от ключицы до бедра. Незнакомый воин, чье лицо, скрытое слипшимися от крови волосами, рассмотреть было почти невозможно. И Гланмир, один из наших стражей, ушедший три дня назад к восточным селениям. Там жила его сестра с супругом, и он, волнуясь об их благополучии, часто вызывался сам увести отряд в подмогу немногим оставшимся у восточных рубежей воинам. Лишь при взгляде на его неподвижное тело мне стало ясно, что случилось непоправимое, а до слуха долетел, перекрывая царящий вокруг гвалт, громкий голос Алордина.       — Да! Именно немедленно! — рявкнул он, появляясь на пороге Дома целителей.       Стоящие у крыльца стражи плотнее сомкнули ряды, скрыв то, что происходило за их спинами.       — Это безумие! — громко и взволнованно возразила Антара, его жена и одна из оставшихся в посёлке целительниц. — Прошу тебя, не сейчас! Не ночью!       — Я должен был принять это решение уже давно! Промедление лишь погубит ещё больше нашего народа!       — Не сейчас, Алордин, послушай... — раздался за их спинами негромкий, но звучный голос моей матери, и воин резко остановился, обернувшись. — Послушай голос своего разума, не рвись за велением сердца. Случившегося не изменить. Но мы должны сейчас позаботиться о тех, кто ещё нуждается в помощи.       — Я это и хочу сделать!       — Посмотри туда, — мать, стоя на крыльце, взмахнула рукой за спины воинов, и Алордин замолчал, устало прикрыв глаза рукой.       — Ривион, собери отряд, — совсем другим, сдержанным и знакомо-уверенным голосом произнёс он после небольшой паузы. — К утру они должны быть готовы выступить к северным границам. Эндан, пойдём со мной. Нам нужно разместить всех прибывших.       Воины снова расступились, и Алордин сбежал по ступеням, направляясь на свет мерцающих сквозь мглу костров.       — Элириэль, — проходя мимо, он заметил моё присутствие, — найди Аэглэна. Он, ты и твои друзья понадобитесь мне к рассвету.       Я склонила голову, давая понять, что услышала его слова, и лишь сейчас запоздало поняла, что незнакомые мне эльдар с отрешёнными глазами — это жители поселения у восточного рубежа, самого небольшого и слабо защищённого. Поселения, которого, должно быть, больше нет...       Мелькнув белой птицей, мимо нас к крыльцу за спины воинов метнулась чья-то тень, и, обернувшись остановить её, Алордин поймал лишь воздух. На колени возле тела Гланмира упала его жена, уронив голову ему на грудь, и зашлась немым криком. Антара, воины и моя мать поспешили к ней, но целительница, оказавшаяся рядом с телами первой, жестом остановила всех. Опустившись на землю, она расцепила судорожно сведённые пальцы эллет и приподняла её с тела мужа. Голова жены Гланмира безвольно откинулась назад, рассыпая до земли каскад пепельных волос, а безжизненный взгляд устремился к чёрному небу. К далёким, скрытым за тучами звёздам, что увели их обоих в Чертоги иной земли...       Бережно опустив хрупкое тело эллет в объятия её недвижимого супруга, Антара резко поднялась и ушла в дом. Бледная, словно полотно, мать осталась стоять на крыльце, ведя с кем-то молчаливый разговор, слушая Незримое. Воины сомкнули ряд, скрыв за спинами уже пять бездыханных тел.       Чувствительный толчок в плечо вернул меня к действительности, развернув на дорожке спиной к входной двери. Чуть приподняв бровь и сжав губы в тонкую линию, Алордин молчал, удерживая меня за плечи и сверля стальным взглядом. Я высвободилась из его рук и снова склонила голову:       — Я видела Аэглэна у поворота к источнику, — удалось выговорить через силу, скрипнув зубами, чтобы скрыть дрожь.       — Приведи его сюда и возвращайся домой, — приказал Алордин, мягко подталкивая меня на дорожку от крыльца. — Ступай... Напрасно ты пришла сюда. Позови Аэглэна и ступай.       — Я приведу Аэглэна, каун. Какие ещё будут распоряжения?       Он несколько мгновений молчал, настороженно наблюдая за мной, а затем кивнул головой в сторону дома владыки.       — Распорядись принести вина и приготовить поесть для тех, кто прибыл сегодня. Понадобятся ещё дрова и постели. Затем найди Индора и ждите нас у дома владыки.       Отдав ещё несколько быстрых распоряжений воинам, Алордин в сопровождении каунов направился к кострам. И в этот миг, перекрывая все голоса и звуки, от нашего дома донёсся громкий крик. Боль, ярость, страх, ненависть, отчаяние, тоска — всё смешалось в оглушающем выплеске эмоций, мало похожем на голос живого существа. Подскочив от неожиданности и едва не споткнувшись на ровном месте, я замерла. Воины вскинулись, переглядываясь, гомон и плач смолкли. Даже Алордин дёрнулся и остановился, удивлённо вглядываясь в туман. Мать бросилась к нашему дому, выйдя из своего оцепенения, а выражение её лица заставило меня поспешить следом, получив молчаливый кивок Алордина.       Настигла я её уже в спальне. Сидя на кровати рядом с Линнэн, она сжимала в крепких объятиях бьющуюся в рыданиях подругу и что-то шептала, заговаривая хриплые вскрики. При моём появлении мать быстро махнула рукой, выпроваживая меня назад из комнаты. Мне оставалось лишь тихо отступить за порог, прикрыв за собой дверь. И поспешить снова в ночь, на поиски Аэглэна, впервые искренне радуясь тому, что видения, зримые мудрыми, недоступны моему разуму.       Сложно сказать, какую роль изначально хотел отвести Алордин ученикам Аэглэна, но на рассвете его планы явно изменились.       Ночь прошла неспокойно — орков замечали вблизи постов, но нападения так и не последовало. К утру Алордин не решился полностью сменить и отпустить опытных стражей с постов, как часто делал это раньше, оставляя вместо них юношей. Лишь мрачно оглядел перелесок у границы, приказав не спускать с неё глаз, и оставил по паре молодых воинов в помощь на каждом посту — лишняя пара глаз и рук даст возможность страже передохнуть хоть немного.       Вернувшись в поселение, он выслушал доклады каунов, расселивших беженцев по домам, и, на ходу глотая из чаши какой-то отвар, подошёл к нам. Индор с четырьмя друзьями, встретившими меня той ночью у границ, я и Сэльтуиль, старательно сторонящаяся меня, но всегда принимающая участие во всех вылазках сложившегося за это время небольшого отряда, ожидали распоряжений, сидя у источника около дома владыки Орофера.       Алордин окинул нас быстрым взглядом и поманил к себе Индора:       — Тебе ведь знакома дорога к северным поселениям?       Индор кивнул.       — Кто из родичей там? — уточнил Алордин.       — Брат моей матери, — ответил юноша.       — Это хорошо, — Алордин на мгновение задумался, а затем коснулся его плеча: — Выбери себе двоих спутников и самое большее через час вы должны будете выйти в путь.       Индор вскинул удивлённый взгляд.       — На север, — продолжил воин, одним взмахом руки останавливая любые вопросы. — Доберёшься до родичей и расскажешь обо всём, что случилось этой ночью. Ты понял меня? — Индор снова молча кивнул, а Алордин продолжил: — Передашь страже мой приказ — покинуть посёлок и вывести всех сюда, к нам. Здесь найдётся и кров, и пища для всех, а вот воинов, чтобы удерживать в безопасности все рубежи, у нас недостаточно.       Индор переглянулся с юношами, выбирая себе спутников, а Алордин продолжил наставления:       — Выступайте и идите как можно быстрее. К вечеру, самое большее к ночи, вы должны добраться туда. А с рассветом следующего дня выйти в обратный путь. Пусть жители берут с собой лишь самое необходимое. Днём орки вряд ли будут нападать, но ночью дорога может быть непроходима. Мы по возможности встретим вас на пути, но обещать этого я не могу — ты сам видишь, что сейчас угроза для всех нас реальна, как никогда прежде. И ты видел, чем может обернуться промедление...       Алордин замолчал, оборвав себя на полуслове, а Индор согласно закивал:       — Я всё понял, каун. Мы выступим немедленно.       — Ступай, мой мальчик. Моё сердце неспокойно за вас, но сейчас я не могу послать с вами никого из воинов. Спешите, торопитесь изо всех сил, но будьте осторожны и помните обо всём, чему вас учили. Наши земли в кольце, и от вас сейчас могут зависеть жизни многих. Гораздо важнее сохранить жизни, чем дома, а все рубежи нам, боюсь, не удержать... — прошептал Алордин вслед умчавшемуся к конюшням Индору, живо воскресив в моей памяти отца, произносящего такие же слова перед сыном владыки — давным-давно, на заре моей жизни...       Тёмная полоса деревьев по левую руку от убегающей к северу дороги была спокойна и безжизненна. Молчали склоны гор над пустынными витками тропы, молчал лес, уставший от тревожащих его покой захватчиков. И молчал простор небес, лениво толкая ладью Ариэн к закатному краю.       Так же молча, сменяя друг друга, сидели и мы на укрытой в ветвях сторожевой площадке на краю поселения, наблюдая за северной дорогой и ожидая возвращения Индора. Время от времени к нам наведывался то Аэглэн, то Алордин, интересуясь вестями. Вестей не было. Третий день, к концу которого из северного поселения уже давно должен был вернуться Индор, заканчивался, а вьющаяся среди серых склонов дорога по-прежнему пустовала. И странным казалось напряжённое молчание, плещущееся в душном воздухе жаркого дня конца лета.        Отвлёкшись на миг от пустынной притихшей дороги, я украдкой взглянула на Сэльтуиль, мраморной статуей застывшую у края площадки. Красива... она очень красива... Безупречный изящный профиль, узкие ладони с длинными пальцами, в которых непривычно видеть лук вместо лютни, золотисто-медовые волосы, сплетённые в тяжёлую тугую косу, глаза цвета небесной лазури, глядящие холодно и надменно.       — Не стоит, Сэльтуиль, — негромко произнесла я в ответ на промелькнувшую в её глазах откровенную неприязнь. — Не стоит меня так ненавидеть. Я не враг тебе. И не знаю, чем заслужила такие чувства.       — Что ты можешь знать о чувствах, Элириэль, — она криво усмехнулась, не сводя с меня глаз. — Ты никогда ничего не видишь дальше собственной руки. Прежде чем говорить о ненависти, может, для начала, поговорим о любви?       — Если ты так желаешь, то давай, побеседуем. Хоть и не мне с тобой об этом говорить, Сэльтуиль.       Она вспыхнула от прозвучавших слов и вскинула голову:       — Холодная и надменная как всегда, так ведь? — её голос просто сочился ядом и я, вздохнув, присела на корточки, задетая и словами, и тоном этих слов. Она продолжала: — И привыкшая всегда получать всё желаемое...       — Хватит! — оборвала я её, не имея более намерения выслушивать подобные обвинения и глубоко жалея о том, что вообще затеяла этот разговор. К чему мне разубеждать её в чем-то? Да и вообще... Это становится уже просто законом — выслушивать переживания друзей детства, искать в своём сердце сочувствие и оправдание их поступкам и молчаливо сносить их жалобы. Меня она не слишком щадила в тот момент, когда шла к Лаэрлинду с признаниями, поставив свои чувства выше всего!..       Я резко встала и, выпрямившись, бросила ей в лицо:       — Хватит! Достаточно я слушала подобные речи и молчаливо сносила твоё пренебрежение, как и недомолвки за спиной. Больше этого не будет! Ты ничего не знаешь ни обо мне, ни о моих мыслях или желаниях. И не тебе, решившей когда-то причинить мне боль, упрекать меня в бесчувственности! Никогда, я никогда не становилась на пути чужого счастья. А ты с лёгкостью это сделала. И в твоих печалях нет моей вины.       — Откуда ты об этом знаешь? — ахнула она, и на мгновение в моём сердце шевельнулась давняя жалость к ней и её несчастьям.       — Иногда я слышу лучше, чем вижу, Сэльтуиль, — ответила я, досадуя на вырвавшиеся в раздражении слова.       Она чуть прищурилась, кривя губы в язвительной усмешке, и моя досада разом погасла под взглядом ледяных глаз.       — Ты никого никогда не любила и не имеешь права меня судить, — процедила она сквозь зубы. — И ты привыкла брать всё, всё... Даже то, что тебе не нужно!       — Тогда не тебе говорить о моих привычках и нуждах, — мой голос даже мне показался глухим шипением, настолько мучительной была попытка сдержать полыхнувшую ярость. — И не тебе перекладывать на меня свои беды. Я не властна над сердцами своих друзей, — при этих словах злость исчезла так же быстро, как и вспыхнула, оставив лишь старую жалость и пепел горечи. — И никогда не брала и не требовала ничего, за что не могла отплатить тем же. И мне тоже бывает больно — особенно от несправедливой ненависти и твоих обвиняющих взглядов.       Губы Сэльтуиль дрогнули, но она не произнесла ни слова и резко отвернулась, сцепив на груди руки. Я опустилась на настил площадки, скользя взглядом по пустынной местности, чувствуя себя опустошённой и горько сожалея о сказанном. Ни к чему это было. Мне не изменить её отношение и ничего не объяснить — она давно считает меня своей соперницей. Но вот так, неожиданно даже для самой себя, открыться той, что винила меня во всех своих бедах... Верх глупости...       — Знаешь, Элириэль, — негромко произнесла Сэльтуиль, по-прежнему не поворачиваясь и глядя вдаль, — мне с самого детства казалось, что ты либо непроходимо глупа, либо абсолютно наивна.       Глупа... безусловно, даже не оспорить...       Но не меньшая глупость — гнаться за тем, кто тебя отверг...       Вздрогнув, она резко обернулась, смерила меня сверху вниз долгим взглядом и опустилась рядом. Услышала и прочла?..       — Скажи, Элириэль, это правда, что Земля-за-Морем может дать исцеление и утешение во всех горестях? — спросила она, немного помолчав.       Вопрос был настолько неожидан, что я растерялась.       — Как могу я говорить о тех землях, где никогда не бывала?       — Но слышала об этом больше моего, — она чуть склонила набок голову, ожидая ответа и сверля меня настойчивым взглядом.       — Если ты ищешь исцеления от любви, то даже там не знают причину горести и боли, рождаемой ею, — осторожно ответила я, вспоминая все песни, разговоры и баллады, звучавшие на моей памяти в Каминном зале Имладриса. — Как никто не знает причину, по которой она зажигает одни сердца, оставляя холодными другие...       Откинув голову назад, Сэльтуиль внезапно рассмеялась.       — Из твоих уст это звучит забавно, — ответила она на моё удивление. — И забавно видеть твои жалкие попытки объяснить недоступное твоему пониманию.       — Ну что ж, забавляйся в своё удовольствие, Сэлла*. Рада, что развеселила тебя.       Поднявшись, я попыталась положить конец бессмысленному разговору. Она ухватила меня за руку.       — Постой, Элириэль! Ты сама это затеяла, так давай же договорим до конца.       — Я думаю, мы уже всё сказали друг другу. Мне больше нечего к этому добавить.       — А я так не думаю! — Она потянула меня вниз, заставив снова присесть рядом. — И мне есть, что сказать тебе.       Я села, подогнув под себя ноги, и взглянула ей в лицо:       — Говори.       Она немного помолчала, словно собираясь с мыслями, и медленно заговорила, опустив глаза:       — Глупость, считаешь... А что, если это надежда? Что, если это всё, что мне осталось? Ты так гордишься тем, что никогда не стояла на пути чужого счастья. Но ты и не знаешь, каково это — лишиться даже надежды. Ты гордишься... А мне нечем гордиться, да и гордости уже нет. Я отдала её за призрачную надежду однажды заметить в его взгляде, обращённом на меня, хоть каплю той радости, с которой он смотрит в твою сторону. За что мне любить тебя?       — Не за что меня любить, Сэльтуиль. Но я не знаю, как ещё объяснить, что никогда не была тебе ни соперницей, ни врагом... И с гораздо большей радостью я бы пела тебе свадебные песни, чем видеть, как ты ломаешь свою жизнь ради недостижимого, — я кивнула на лук, зажатый в её руке.       — Ты считаешь, что я училась военному делу из-за тебя? — Она насмешливо фыркнула. — Как всегда, ты мнишь себя сердцем мира!       Чтобы подавить очередной прилив раздражения, я окинула взглядом дорогу и попыталась встать. Она снова дёрнула меня за руку, удерживая.       — Я не договорила. Это было сделано не из-за тебя, а ради попытки испытать себя и свои силы.       — И как, довольна? — не сдержалась я.       — Нет, — покачала головой Сэльтуиль, — не довольна. Мне прекрасно понятно, что умение стрелять из лука не сделает меня тобой. — Её губы искривились в горькой насмешке. — Но кто знал, что дорога жизни свернёт в такую сторону? Что придут для нашего народа такие тёмные времена? Сейчас этот лук оказался как нельзя кстати. И я буду делать всё, что смогу, пока в моих навыках есть необходимость.       В этом она права...       — А когда закончится эта война, — медленно продолжала Сэльтуиль, — и воины вернутся из южных земель, я сделаю то, что давно решила.       Я настороженно молчала, ожидая продолжения.       — Ты говоришь, что никогда не была мне соперницей. Так?       — Так. Сэльтуиль...       — Тихо, Элириэль, — она предостерегающе подняла руку, — дай договорить. Когда они вернутся, я хочу ещё раз поговорить с ним. И если он и в этот раз откажется от того, что я желаю ему дать, я уйду.       — Куда?       — Я уйду за море, в иные земли... Я не хочу мешать его спокойствию и жизни, как он считал все эти годы.       — Сэльтуиль, он так не считал!       — Значит, так считала я! — раздражённо бросила она, мотнув головой. — Но если он изменит своё решение... То ты докажешь, что никогда не была мне соперницей. И уйдёшь...       Я растерянно моргнула, но она не дала мне произнести ни слова и снова заговорила:       — Уйдёшь из нашей с ним жизни. Куда угодно, мне всё равно. Но я не хочу видеть тебя рядом.       — Сэльтуиль! Как ты можешь?.. Как ты можешь решать всё за него?! Ты ведь совершенно не знаешь... не знаешь о нём ничего... — почти беззвучно закончила я.       Она поднялась, устремляя мечтательный взгляд на дорогу, и отвернулась.       — Узнаю... — пробормотала она с пугающей одержимостью. — Всё узнаю... Я поговорю с ним по его возвращении и всё выясню.       Я настороженно смотрела ей в спину, только сейчас понимая, что она любила всю жизнь того, кого сама придумала. И для кого уже наперёд расписала все возможные роли. Он всегда был с ней предупредителен, холоден, спокоен и вежлив. И неведомо было ей, как он может одним взмахом руки властно оборвать любые доводы. Как может зазвенеть в его переливчатом голосе металл. Как он хмурится и молчит, принимая решения или строя планы. Как сжимаются в тонкую линию его губы, а взгляд сверкает опасным блеском при словах «Я так решил...» И как он всегда берёт лишь то, что считает для себя необходимым...       — Поговори, Сэльтуиль, — прошептала я, — выясни...       «Мне тоже нужно многое с тобой выяснить, мэльдир», — промелькнула мысль при воспоминании о молчаливом прощании в Имладрисе у последней сторожевой башни...

* * *

      К вечеру четвёртого дня напряжение ощущалось уже даже в воздухе. Вестей с севера по-прежнему не было, как и не видны были на дороге ушедшие к дальним рубежам юноши.       Алордин, не находивший себе места эти дни, наконец, решился снять с постов нескольких воинов и сам выступил с ними навстречу Индору. Аэглэн, со словами «С мечом от меня толку мало, но на выстрел я не подпущу никого», ушёл к тому посту, что делили все эти дни его ученики, и остался сидеть на площадке в одиночестве, обозревая горизонт, разогнав нас по домам для короткого отдыха. Но тревожно было всем. И по-настоящему отдохнуть не удавалось.       Не находя себе места в гнетущей тишине родного дома, я вышла из спальни, на ходу завязывая волосы, и собираясь снова присоединиться к Аэглэну. Мать и Линнэн были в общем зале. При взгляде на них мне стало ещё тяжелее — Линнэн сидела за столом, бессильно уронив голову на руки, а мать молча помешивала какой-то отвар в придвинутой к ней кружке.       С той ночи, когда какое-то ужасное видение выдернуло Мудрую из забытья, она не произнесла ни слова. Не звучали больше её насмешки и ядовитые колкости, рассыпаемые и мне, и воинам. И не спешила она по ночам к дому Целителей на помощь Антаре. Лишь сидела, изредка отвечая что-то на мысли моей матери, и даже горестный Плач по погибшим той ночью не тронул ни единого мускула на окаменевшем лице с опустевшими глазами.       Я была уже почти у входной двери, когда над поселением разнёсся сигнал с северного поста, где сидел Аэглэн. Мы с матерью, переглянувшись, выбежали за порог. И, неожиданно, прозвучал хриплый голос:       — Погодите. Я пойду с вами.       Поднявшись и расправив согнутую спину, Линнэн поспешила следом, прихватив со скамьи у входа свою сумку с травами.       Наконец-то северная дорога перестала быть пустынной — у самого дальнего витка, исчезающего за обрывистым склоном, под завесой пыли, поднятой с каменистой тропы, появились быстро приближающиеся фигуры. Часть верхом, часть пешком, они двигались плотной группой, и вскоре стало видно, что некоторые из них, несмотря на приказ Алордина, всё же не пожелали расстаться с какими-то привычными вещами. Очевидно, из-за этого и задержались, добравшись лишь сейчас.       Я с облегчением перевела дыхание — они всё же дошли, и никто не пострадал. Больше не нужно будет Алордину отсылать стражей к дальним рубежам, проще и спокойнее станет воинам у наших границ, да и юношам можно будет вернуться к охоте — зима не за горами, а забот прибавляется...       И в этот миг почти одновременно раздались два тревожных сигнала — с постов у южной границы и от приближающегося с севера отряда.       Встав во весь рост, Аэглэн быстро, одну за другой выпустил четыре стрелы. Проследив его выстрелы, я ахнула — на дороге за спинами наших эльдар появились преследователи. И, словно этого было мало, из погружающегося в сумрак леса, по левую руку от дороги, появились несколько всадников на волкоподобных тварях, отрезая беженцам путь к спасению. Проскользнув через неприкрытые сейчас северные рубежи, они всё же настигли их почти у цели.       Бой закипел на дороге — развернув воинов и приказав остальным спешить к посту, Алордин сцепился с настигшими со спины орками. Сбивая выстрелами появляющихся из леса врагов, я с ужасом видела, что их количество не уменьшается, а воины Алордина, зажатые между двух отрядов, слишком медленно отступают, не успевая прикрывать безоружных.       Орки-всадники, с их проворными тварями, были трудной мишенью — быстро перемещаясь и часто уворачиваясь от стрел, они окружали безоружных беженцев, спешащих к нам. И, когда первые три женские фигурки упали на дороге под их ударами, раздался громкий крик стоящего рядом Аэглэна:       — Стой!       Приняв этот окрик на свой счёт, я на мгновение замерла.       — Сэльтуиль! Стой!       Спрыгнув вниз, она ринулась на дорогу, к упавшей эллет в синих одеждах, не обращая внимания ни на орков, ни на окрики. Аэглэн сквозь зубы выругался, выпуская еще несколько стрел, затем сунул мне в руки свой колчан и начал спускаться вниз — неловко и поспешно, прихрамывая сильнее обычного. Внезапно я поняла, что осталась на площадке одна — мать и Линнэн куда-то исчезли, лишь только раздались сигналы с южных постов, а прибежавших вместе с нами на сигнал Аэглэна юношей он сам ещё до начала боя отправил к каунам. Никто не ожидал, что здесь может завязаться такая стычка.       Сбив одного из верховых орков удачным выстрелом, я нашла взглядом фигурку Сэльтуиль. Подхватив неподвижную эллет под руки, она пыталась тянуть её к посту. И только через два выстрела мне вспомнились рассказы детства о её поездках к родичам матери на северные пастбища.       Аэглэн был уже на полпути к Сэльтуиль, когда в его сторону ринулись сразу два орка. Я выстрелила, подранив взвывшего волка под одним из них, и, потянувшись за следующей стрелой, нащупала лишь пустоту. Охота окончена... Аэглэн мощным ударом меча с высоты своего роста сшиб второго наездника и, не оглядываясь, поспешил дальше.       Бой между отрядом Алордина и орками кипел уже недалеко от Сэльтуиль, по-прежнему не обращающей ни на кого внимания и упрямо тащившей неподвижное тело вслед за беженцами, почти добравшимися до безопасных границ. Аэглэн, видя, что его крики никак не действуют, ухватил Сэльтуиль за плечо, с силой поднимая и разворачивая к себе лицом. Он что-то ещё говорил, тряс её и хлопал по щекам, пытаясь привести в чувство, когда за его спиной пронёсся орк-всадник. Мелькнул занесённый клинок, и последнее, что ещё ясно воспринял мой разум, был хриплый вскрик Аэглэна, заглушённый сигналом, донёсшимся из посёлка.       Отбросив бесполезный лук, я прыгнула вниз с площадки.       «А ведь так уже всё когда-то было...» — мелькнула мысль. И, словно в ответ ей, родилась другая — отчётливая, трезвящая и холодная: «И будет ещё не раз. Ты сама выбрала это...» Перед мысленным взором возникло суровое лицо отца, и мать, шепчущая что-то с лёгкой улыбкой. А потом справа мелькнула тёмно-серая тень, пахнув запахом псины, и я, увернувшись от щёлкнувших над ухом зубов, с мрачным удовлетворением полоснула кинжалом по горлу твари. Всадник со всего маху слетел на землю и умер, получив удар под высокий ворот доспеха...       До Аэглэна оставалось несколько шагов, отряд Алордина был совсем близко, и уже никакая сила, наверное, не могла бы меня остановить. Взмах руки, разворот, удар — всего один, но в нужное место, — и вот уже я рядом с целью. Сэльтуиль, как зачарованная, сидит неподвижно...       Пригнувшись и проскользнув под занесённый топор, я опрокинула нацелившегося на неё орка ударом по ногам и, полоснув открывшееся горло, упала на колени рядом с Аэглэном.       — Неплохо, Звёздочка, — прохрипел он. — Кое-чему ты всё же научилась в чужих землях...       — Тихо, Аэглэн, — я попыталась поднять его, но он лишь отодвинул меня взмахом руки.       — Эль, отойди, — раздался рядом голос Алордина, — ты его не поднимешь. Забери Сэльтуиль. Индор, быстро, помоги ей.       Двое стражей по его знаку унесли Аэглена. А мы с Индором, ухватив слабо сопротивляющуюся Сэльтуиль, потащили её к посёлку, откуда уже приближались воины, подоспевшие с других постов.       Орки немного отошли назад, падая под меткими выстрелами, всадники скрылись с глаз, не решаясь появиться у дороги, путь к дому был свободен. Мы с Индором опустили Сэльтуиль на землю рядом с Антарой, хлопотавшей над Аэглэном, и оглянулись, ища Алордина. И лишь сейчас я заметила звенящий напев, разливающийся над лесом.       Однажды я уже слышала подобное — чёрная от пепла прогалина у Старой дороги, истоптанная тяжёлыми сапогами, три голоса и Песня жизни, взывающая к лесу... Сейчас голос был один, но его сила заставляла воздух дрожать неверным маревом, а ответ леса чувствовала даже я.       — Не-е-ет! — донёсся до меня крик матери. — Линнэн! Не-ет!       Оглядевшись по сторонам, я заметила её подругу. Раскинув руки, Линнэн медленно шла навстречу оркам, словно пытаясь загородить от них и опустевшую дорогу, и посёлок, и отступающих воинов. Её голос звенел несдерживаемой силой, а орочьи стрелы пролетали мимо, не причиняя вреда. И лес отвечал её призывам, шепча, вздыхая и окутываясь зыбкой дымкой.       Зачарованная этим зрелищем, я не сразу поняла происходящее.       Лишь когда сильный толчок в плечо отбросил меня к матери, судорожно стиснувшей объятия, а сквозь окутавшую разум пелену прорвался голос Алордина, разводившего стражей по постам, я осознала, что дороги к северу больше нет. Непроходимая и неприступная полоса леса встала за границами посёлка, оградив зелёной стеной нас от любой опасности. Не было больше вырубок у обрывистого склона, не было лощины с ручьём, не было осыпи около каменоломни, не было орков. И не звенел больше голос Линнэн над лесом, забравшим её в свои объятия. Мудрая отдала своей земле всё — и силы, и защиту, и саму себя...       Ошеломлённая и испуганная, я растерянно взглянула на мать, с каменным лицом глядящую вдаль.       — Нана, но...       — Тауриндиль! — окликнула её Антара.       — Иду, Антара, — отозвалась она и перевела на меня взгляд, медленно разжимая объятия. — Потом, Эль, всё потом... — прошептала она, качая головой и поворачиваясь к целительнице.       — Нана, но... что мы скажем Гветану и Лаэрлинду, — мой голос дрогнул, и я замолкла, подавив всхлип.       — Ничего, — бросила она, не глядя на меня и склоняясь к Аэглэну, — ничего...       Шестеро... Ещё шестеро ушло той ночью.       Но на долгие семь лет это стали последние эльдар в наших землях, покинувшие лес не по своей воле.       Мы жили. Жили благодаря Линнэн и её защите, жили ожиданием возвращения наших воинов. И каждый раз, глядя на кольцо леса — такого ласкового к нам и беспощадного к врагам, — я задавала себе один и тот же вопрос, ответа на который так и не дала мать. «Что мы скажем её семье?..»       И так было до той поры, пока лес не расступился, повинуясь не менее сильной воле, чем та, что призвала его, а в глубине зелёного сумрака не раздался голос сигнального рога, возвестившего о начале иной жизни...