Вермут

Безумный каскад цвета. Алый, янтарный, пурпурный: россыпь тягуче-пьяных оттенков от краплака до кобальта – тает в высоком куполе небосвода выцветшим маревом аквамарина. Звезды – жемчужины, рассыпаются перезвоном мерцающего перламутра; янтарный мёд угасающего талым золотом сияния обжигает кожу ласковым прикосновением первой серебряной тени. Йаванна делает глоток из резного кубка и уверяет себя, что это в последний раз. Полынное вино горчит терпким послевкусием, сжимая горло ускользающим ароматом розмарина; праздник урожая слишком ярок и чист своим хмельным восторгом, чтобы кто-то заметил, как он скудеет на одного гостя – звезды, кажется, смотрят с насмешливой укоризной, а земля вбирает в себя полынную горечь расплескавшегося из упавшего кубка вермута. Сады цветут в этом году пышно и ярко; листья молодых яблонь – серьги-изумруды, тонкие прожилки – серебряные нити, случайный дар мягко сияющего Телпериона. Здесь пахнет сладким яблоневым цветом, и спелыми грушами, и игривым перезвоном качающихся на заблудившемся ветру вишен. Горький оттенок степных трав теряется среди густых теней от деревьев отголоском морозных шапок на вершинах заснеженных северных гор, стоит дуновению вплести свои легкие пальцы в тяжелую смоль волос Мелькора – яро сияет золотой венец, касается светлой кожи янтарными отблесками; Йаванна позволяет увлечь себя в глубину садов и клянется, что больше не уступит этой слабости. У Мелькора холодные пальцы, а сочные яблоки в больших корзинах жарко пылают алым; пахнет мореным дубом и мускатным орехом. Он смотрит не то с насмешкой, не то с заинтересованным равнодушием – в льдисто-серых глазах не разглядеть оттенка, а тихий спокойный голос плещется полутонами сдержанного лукавства: - Это в последний раз, верно? Он красив вычурной, резкой красотой; дрогнувшие руки Йаванны – всполох крыльев вспорхнувшей из трепетно шелестящей кроны птицы и ровный ритм намеренно спокойного дыхания. Плоть сливается с бессмертным духом, делая мир вокруг невыносимо ярким, колко впиваясь в кровь неведомым чувственным, а Йаванна тихо шепчет – убеждая скорее себя, чем отвечая Мелькору: - И после все будет так, как было раньше. Цветные ленты в каштановой меди волос кажутся выцветшими; Мелькор отводит их в сторону, прикасаясь губами к нежному изгибу шеи, и Йаванне трудно не вздрогнуть. Говорить им больше не о чем, возражать – тоже. Она пришла к нему первая когда-то. Она – лжет себе каждый раз и закрывает глаза, когда Ауле целует её; Мелькора, кажется, это лишь забавляет, а Йаванна старается об этом не думать. Под тяжестью его тела она склоняется к широкому резному столу, вдыхая глубоко-жадно глубокий аромат спелых плодов; фрукты в корзинах лоснятся полными вкуса боками, а Мелькор задирает струящуюся ткань расшитого платья к самым бедрам Йаванны. Платье – чувственного льняного оттенка; Йаванна всё реже облачается в зеленое – Мелькор не любит этот цвет. - Ты ломаешь свою судьбу собственными руками, - замечает с неприятным спокойствием Мелькор, повторяя пальцами изгиб открытой платьем спины; Йаванна опирается локтями о столешницу, больно впиваясь ногтями в ладонь. Она не хочет оборачиваться – не то боится увидеть разочарованную насмешку в глазах, не то – боится выдать себя. Сердце пропускает удар, замирая завороженно-испуганно, стоит Мелькору прикоснуться горячим дыханием к бьющейся жилке на шее, - Ты губишь себя сама. - Я давно себя погубила, - отвечает Йаванна. Слова остаются на языке горьким вкусом полынного вина и срываются с губ сбитым выдохом – когда Мелькор соскальзывает рукой по вздрогнувшему животу ниже, заставляя расставить ноги чуть шире. Дерево впивается занозами в кожу, когда Йаванна царапает пальцами поверхность стола – Мелькор, даже не пытаясь церемониться, сжимает ладони на её ягодицах. С Ауле – иначе, в теплом приветливом полумраке, трепетным поцелуями и щемяще-нежными ласками огрубевших рук кузнеца; с Мелькором – вот так, отрешенно-навязчиво, а Йаванна всегда боится, что на коже останутся жгучие ожоги. Она едва не вскрикивает тонко, ощущая, как он входит в неё нарочито медленно, и раздраженно вспыхивает внутри себя на мгновение - неуместная нежность похожа больше на снисходительную насмешку, нежели на пустую заботу. Она всегда старается молчать; он ощутимо впивается зубами в кожу на её шее. Йаванна хватает ртом воздух, когда член погружается в неё до упора, а бедра Мелькора касаются её собственных – он перехватывает её за талию, помогая не упасть. Платье кажется невыносимо тесным. Йаванна всегда успокаивает себя тем, что просто слишком долго пробыла в облачении из плоти и крови. Движения Мелькора – уверенные, сильные, глубокие; она закусывает губу, сдерживая жалобный стон, и утыкается лбом в крепко пахнущее дерево. Дубовая поверхность вожделенно прохладна, а Йаванну словно выжигает изнутри. Она клянется себе, что больше не позволит мимолетной слабости взять над собой верх; она убеждает себя в том, что это лишь мимолетная слабость, и сдавленно всхлипывает, сжимая руки в кулаки, стоит Мелькору двинуться внутри неё слегка иначе. Всё тело пробирает словно: ровный ритм отдается звуком набата в висках. Осыпавшиеся волосы Мелькора касаются спины и бедер, легко щекочут. Йаванна думает о том, что предстанет перед Судом Валар следующей после Мелькора, теряя себя в переливе вспыхнувшего под прикрытыми веками цвета; жарко пылают алым спелые яблоки, а запах степной полыни въедается в кожу с каждым прикосновением холодных узких ладоней. *** Бесконечное многоцветие оттенков: пурпурный алый, тонко звенящий лиловыми бликами укоризненно глядящих звезд кармин. Цвет теряется среди разноцветных платьев, плещется в перезвоне украшений в волосах, путается в хороводе голосов, улыбок и сияющих глаз; медовый аромат златоцветного мирувора – стелется благословенным маревом среди танцующих силуэтов, вплетая огненные ленты в потоки струящих волос, а Йаванна закрывает глаза и танцует, позволяя шелку хмельного забытья увести себя за собой. Ауле смеется, на его губах - отголосок сладости густого красного вина; Мелькор ловит взгляд Йаванны и поднимает кубок словно в её честь, ломая тонкие губы в усмешке. На языке горчит полынью вермут.