***
Эрен сидит за столом точно так же, как и в самые первые дни после перевода в Разведывательный Легион. Только теперь на нём нет формы и ремней амуниции. На нём лёгкая белая рубашка, застёгнутая на все пуговицы, и свободные чёрные брюки. Он долго держит руки на коленях, не притрагиваясь к ужину. Он лишь смотрит, как ест Ривай, и молчит. — Собираешься остаться голодным? — не выдерживает тот. Эрен задумчиво смотрит на свою тарелку и несмело притрагивается к вилке. После того, как они вернулись от Марии, Эрен стал совсем неразговорчивым. Казалось, он ушёл в себя, обдумывая изменения, происходящие в его организме. Пока что изменения были незначительными, но, судя по состоянию Эрена, он явно не считал их временными. Ханджи настаивала на том, что чем скорее они скажут Эрену правду, тем будет лучше. Ривай же не находил ни единого подходящего момента для того, чтобы рассказать ему об этом. Но сейчас, видя руки Эрена, молчать дальше не представлялось возможным. Кожа на них покрылась мелкими морщинками и стала сухой и сморщенной на вид, как у старика. Кое-где виднелись вздувшиеся вены. В первый день это было лишь едва заметно. Сейчас же… Эрен, заметив, что Ривай перестал есть и теперь смотрит только на его руки, спешит спрятать их обратно под стол. — Вам неприятно на это смотреть. — Глупости. Ешь. К его удивлению, Эрен повинуется. Кладёт локти на стол, снова берётся за вилку и с аппетитом начинает жевать. По глазам видно, что он голоден. А раз есть аппетит, значит, не всё так плохо. Маленькая надежда селится среди теней, позволив времени отсчитать дополнительные часы.***
Несколько дней не происходит никаких изменений. Эрен порой даже выглядит бодрее, чем раньше. Улыбается, поддерживает беседы, рвётся мыть посуду, лишь бы не сидеть на месте. Ханджи тогда озадаченно смотрит на Ривая, а тот делает вид, что не замечает её красноречивых взглядов. — Только тарелки не побей, — предупреждает он, но разрешает Эрену вольность, которую не одобряет Ханджи. Ханджи изменилась сильнее Эрена. Стала слишком серьёзной, теперь почти не шутила и походила на жуткую зануду. Ривай даже иногда предполагал, что больна как раз она, а не Эрен. А Эрен… Делает вид, что ничего необычного не происходило. Живёт как раньше, но прячет руки, вытягивая рукава рубашки, а за столом и вовсе подолгу сидит, смотря на тарелку, будто бы хочет дождаться, когда останется один. — Странно, что вы обедаете со мной. — Разве? — Ривай разворачивает кружку так, чтобы удобно было браться за ручку. Эрен кивает. — Раньше вы вообще ни с кем не обедали. Тем более со мной. — Это тебя удивляет? — Ривай пытается придать голосу раздражение. Получается наоборот — с лёгким испугом и дрожью, будто бы он боится задавать этот вопрос. Немного помедлив, Эрен снова кивает. — Меня удивляет то, что вы вовсе не выглядите радостным, хотя мы вернули Марию. Разве для Разведывательного Легиона это не самое большое достижение? В словах Эрена кроется правда. Он выплёскивает её наружу и ждёт, пристально смотря на Ривая, как тот отреагирует на неё. Ривай обращает внимание на посуду, которую Эрен тщательно вымыл и протёр, составив аккуратными ровными стопками и положив рядом полотенце. — Марию мы вернули, — медленно начинает Ривай, — но нам ещё предстоит истребить титанов, которые остались в её пределах, и лишь потом радоваться. Эрен улыбается. — Вы это сделаете. «Вы». Не «мы». Этот мальчишка обо всём догадывается. Он наверняка понимает своё тело лучше, чем кто-либо другой. И пусть руки выдают то, что происходит нечто странное, Эрену не нужно видеть их, чтобы предчувствовать неладное. — Всё в порядке, — говорит Эрен, словно прочитав его мысли, и возвращается к столу. — Я ведь не дурак. Улыбка пропадает. Согнувшись над столом, Эрен кривится, схватившись за живот, и тихо стонет. Ривай не успевает подхватить его. — Что с тобой? — Живот… — еле слышно говорит он. — В последние несколько дней… меня почти постоянно мутит после еды. — Ну вот ещё, — встав со стула, Ривай подходит к Эрену и, недолго думая, тянет его за руки, вынуждая подняться. — Блевать за обеденным столом некрасиво. Зачем молчал? Он так до конца и не выпрямляется. Стоит рядом, слегка согнувшись, из-за чего их рост почти сравнивается. Эрен пытается улыбаться, но получается у него плохо — выдают глаза, в которых нет и тени улыбки. — Извините, — это было последнее, что произносит Эрен перед тем, как закрыть рот рукой и, не выдержав больше, упасть на колени. Тело, скрытое свободной одеждой, содрогается от первого спазма. Риваю не остаётся ничего иного, кроме как опуститься на колени около Эрена и медленно поглаживать его спину, словно пытаясь успокоить. Ханджи говорила что-то о том, что организм Эрена частично копирует функции титаньего организма.Титаны не способны переваривать съеденное — они его отрыгивают. Эрен провёл слишком много времени в форме титана, отдавая все силы без остатка. Вот последствия — старение кожи, слабость. Титаны могут жить так и чувствовать себя вполне хорошо. Эрен же — человек. Без еды он долго не протянет. Ривай подаёт ему кружку с холодной водой, когда Эрен уже расслабленно сидит, привалившись спиной к ножке стола. — Я ведь… умираю? Риваю показалось, что Эрен спросил это с надеждой, а не с обречённостью. Он не смог ничего ему ответить, поэтому просто кивнул, зная, что Эрен это увидит. — Забавно. Я всегда думал, что умру в бою, а не на кровати, и даже не от зубов титана, — он нервно смеётся. — Забавно. — Повторяешься. — Пусть так. Эрен отпивает глоток, после опускает кружку себе на колени, будто бы ему тяжело держать руки на весу. — Как давно вы знаете? — Недели две. От Ханджи. Они снова замолкают. Говорить больше не о чем.***
— Мне холодно, — признаётся Эрен, натягивая одеяло до самого подбородка. — Мне никогда ещё не было так холодно. Волна неизбежности накрывает Ривая с головой. Почему-то ему кажется, что сердце бешено застучало только у него одного. Эрен выглядит до ужаса спокойным, и это пугает куда сильнее, чем если бы он забился в истерике. — Принести второе одеяло? Спокойно. Нужно всего лишь сохранять спокойствие. — Если можно. Ривай забирает одеяло из своей комнаты. Идти куда-то дальше уже нет сил, разговаривать с кем-то — тоже. Последние шаги даются с трудом, а под конец и вовсе наступает тишина. Ривай замирает перед дверью и, окончательно сдавшись, прислоняется спиной к стене, задумчиво смотря на сложенное в несколько слоёв одеяло. Таким, как он, плакать нельзя. Даже вот так — в одиночестве, без постороннего внимания. Эрен держится лучше него. Он не может позволить Эрену быть сильнее, потому что ему как раз можно остаться слабым. Накрыв Эрена вторым одеялом, Ривай садится рядом и кладёт руку на его плечо, скрытое под тёплой толстой тканью. Даже так он чувствует, что Эрен дрожит. Перечить себе в своих же чувствах становится слишком сложно. — Можно мне попросить вас кое о чём? Просьбы от подчинённых командиру слушать нельзя. Нельзя проникаться ими, потому что в таких просьбах всегда заключено нечто важное для солдата. Командир — стальной человек, он всегда должен быть начеку, быть готовым к любой непредсказуемой ситуации. Но сейчас Ривай не готов к тому, чтобы выслушать Эрена. Он не успевает защитить себя, а Эрен уже закрывает глаза на секунду и в этот момент произносит почти шёпотом: — Поцелуйте меня. Хотя бы раз за всё это время… поцелуйте меня, а не просто прикоснитесь рукой. Он чувствует, что ломается. В конце концов, никто не узнает. Эта маленькая слабость станет второй смертью, которую Риваю предстоит пережить. Медля, Ривай всматривается в бледное лицо Эрена. За какие-то считанные недели он изменился. Около глаз можно заметить очертившиеся морщинки, которые в пятнадцатилетнем возрасте выглядят более чем безумно. Руки, которые Эрен постоянно прячет, и вовсе напоминают руки дряхлого старика. Кожа грубая, сухая, с тёмными пятнами. Он наклоняется, сжимая плечи Эрена крепко, но бережно, и касается его губ. Эрен сохраняет застывший поцелуй, не пытаясь углубить его, но тянется вперёд, доверчиво приподнимаясь над постелью. Ривай придавливает его своим весом, вынуждая остаться лежать. Глаза закрыты, а губы Эрена под его губами ещё тёплые. Никто не узнает. Эта слабость останется здесь, в четырёх стенах, и исчезнет вместе с Эреном. Ривай принимает решение тоже остаться здесь. Он ложится рядом, находя дрожащую руку под одеялом, и сильно сжимает её, чтобы унять дрожь, чтобы Эрену больше не было страшно. Страх — это естественно. На поле боя обычно не успеваешь испугаться. На поле боя нет времени, чтобы осознать окончание. В спокойной обстановке, наедине со своими мыслями, умирать гораздо страшнее. Он не позволит, чтобы Эрен боялся. — Ты не один, — шепчет он уже с закрытыми глазами сквозь дрёму и слышит, как Эрен что-то мычит в ответ, соглашаясь. Вспоминается цветок, который за последние недели так никто и не полил. Некогда зелёные листья уже пожелтели и засохли, земля превратилась в комья пыли. Цветок, не вызывавший раньше у Ривая никаких эмоций, вспомнился последним перед сном. А утром, проснувшись от озноба, Ривай обнаруживает, что рука, которую он так и не отпустил, уже стала холодной.