Безумие группы «Кипелов»

«И мы с тобой идем Чертову дюжину лет… Идем рука в руке И впереди нас ждет… рассвет…» Кипелов ходил по сцене, распеваясь и подскакивая. Сегодня, в марте месяце пятнадцатого года, был юбилейный концерт, тринадцать с половиной лет существования группы, названной его громким именем. В честь праздника он решил собрать всех музыкантов, игравших в «Кипелове». И Беркута привлечь на закуску. По сцене и около, помимо его стандартного состава, шастали Теречка, Маврин, Артурка и даже смоляной красавец Смольский, которого выписали из-за границы на несколько дней. Смольский уложил своей великолепный хаер и почтил Кипелова своим присутствием. Излишне цивилизованный, он дико смотрелся среди расслабленной, почти домашней обстановки. Валера сильно волновался. Музыканты слишком буйно радовались друг другу и разбегались, как таракашки. Вдруг он заметил непорядок: между усилителями торчали чьи-то ноги. Он с хмурым лицом за них подергал и с трудом вытащил из щели Маврина. Вслед за ним с недовольным шипением показался Беркут. Видимо, это он пытался затащить в щель Сереженьку. Маврин, беззаботно присвистывая почему-то подпухшими губами, отплыл. Кип подумал, что в щели скрывается что-то важное. — Артурка, что там у тебя? – он полез было к Беркуту, но между усилителями того уже не оказалось. Тут Кипелову прямо в лицо пыхнул какой-то зеленоватый удушливый дымок. Он закашлялся, плюнул в сердцах, дернулся назад, но понял, что застрял. Его голова и верхняя половина туловища были захвачены коварной щелью, а задница с ногами была на свободе. Кип услышал знакомые тяжелые шаги и понял, что сейчас ему наступит хана. — Опа, это что такое? Попа чья-то! – Кипеловская задница почувствовала мощный щипок огромной конечно же Териной ладони. — Валерка, ты, что ли? – Теречка произвел ощупывание, уловил знакомые формы, дернул посильнее и поставил Кипа на ноги. — Ты что там делал? — Застрял, — почти так же как Артур, прошипел Кипелов. Его волосы были покрыты слоем пыли. С глазами, полными ужаса, он побежал вычесывать свое сокровище. Артурчик же, показав голову над колонками, змеино улыбнулся Терентьеву и пополз дальше своим курсом, ядовито облизываясь и выискивая добычу. А Маврик сидел на краю сцены, болтая ногами, и размышлял. Его потянуло на приключения. Он кое-что придумал, но для выполнения плана требовался напарник. Раскинув мозгами, он выбирал: Теря очень большой и шумный, Виктор чересчур правильный. Без Артура и так веселье не обойдется. А еще нужен кто-то толковый в помощь. Он огляделся и заметил Молчанова. — Слава! Иди сюда. Есть идея. Давай Валерке подарок сделаем. — Давай, Сереженька! А какой? — Красивый, прямо как ты! Слушай, — Маврин зашептал Славику прямо в ушко. – Нам вот что надо! (…) — Я свободен, с диким ветром наравне! Я свободен наяву, а не во сне! Я свободееен! — Кипелов громогласно заканчивал песню. Публика благодарно подпевала. На финальном аккорде Леха от души махнул хаером, и на мощной спине неожиданно треснула футболка. Черт, как не вовремя. — Слав, давай раздеваться начинай, мне твоя майка нужна. Ты привык, а я стесняюсь. Славик разделся, Леха, спрятавшись за ним, изо всех сил пытался натянуть на себя одолженную майку. А Молчанов почему-то совсем отставил гитару и принялся за штаны. Его сверкающая попка в стрингах ослепила всех находящихся на сцене. — Слав, ты сдурел? Мне не нужны твои штаны! — Леха оказался слишком близко к Славиному микрофону. — А нам нужны! — раздался девичий вопль из зала. Слава размахнулся и запустил их в толпу. И продолжил играть как ни в чем не бывало. На финале следующей песни случился очередной конфуз. Теперь не выдержала подточенная умелыми руками хитрых гитаристов шнуровка на Лешенькиных штанах. Они просто раскрылись, как цветок лотоса, обнажив его бесконечные, прекрасные ноги. Бледный Леша прикрылся басом и прокрался к Валер Санычу. — Валер! У меня и штаны порвались. — Да ходи ты голый, что стесняешься. Небось не невинный зайчик уже! — Угу, твоими стараниями. Давай, придумывай что-нибудь. Чтобы басист не сбежал со сцены в порыве застенчивости, пришлось Кипу прятаться за ударную установку и отдавать свои штаны Лешеньке. Вышло неплохо, соблазнительно, но Лешина попа туда втиснулась с трудом. — Ничего, расстегнутую ширинку басом прикроешь. Пока Кип с Лехой делили Валеркины шмотки, Молчанов с Манякиным развлекали публику. Слава в стрингах нежно лапал свою гитарку и чуть не облизывал микрофон, подпевая. Его флюидами девушек в зале так и косило. Они истекали слюной и другими физиологическими жидкостями. Маня, которого взволновала голая задница Славика и уже достала возня с капризным басистом за спиной, в сердцах сказал Кипелову: — А ты, Валер, тоже давай в трусах, порадуй фанаток. Кип послушно стянул майку, оставшись в ботинках и зеленых семейниках в малиновый горох. Повеселевший Леша, помахивая хаером, вылез на авансцену маечке, едва прикрывшей его соски, и расстегнутых штанах Кипелова, которые обтягивали его мощные ноги. Затем выскочил Кипелов в зеленых трусах. Зал взвыл и рухнул. Следующая песня достаточно точно отражала состояние как публики, так и музыкантов. — Сверхчеловек ловит луч полуночного солнца, Рану в груди исцелит ловко пойманный жар, Смех и экстаз… Твой рассудок в агонии бьётся, Боги мертвы - ты их в сумерках зимних распял… Под конец песни Голованов наконец понял, что пора бежать и начал потихоньку сдавать назад, чтобы побег никто не заметил. Как же, как же. Только он скрылся за кулисами, его спина попала в чьи-то лапы. Андрейка сдавленно пискнул, поднял глаза и похолодел. Теперь было самое время выпустить Смольского. Он, зажмурившись, вышел с гитарой на сцену. Его стойкие фанаты, прятавшиеся по углам, еще могли стоять на ногах и радостно приветствовали приличного, пока еще одетого гитариста. Кипелов радостно похлопал его по плечу, и начал свой коронный номер. — Я здесь! — вокалист приобнял Виктора, который нервно отдернулся. Валера, не обратив на это внимания, оттолкнулся от него и поплыл куда-то дальше, — где стынет свет и покой… — Я снова здесь! — Смольский вздрогнул, ибо Кипелов прихватил его с другой стороны. Он начинал опасаться вокалиста – голого, потного, с цепкими руками и резким голосом, проникающим слишком глубоко в мозг. А Валера был абсолютно на своей волне: размашисто пел, поводил плечами и волосами, ритмично потрясал всем, что тряслось на его мужественном теле и наглаживал плечи попадавшихся на его пути гитаристов. — А сейчас я хочу представить вам настоящего героя асфальта: Серрргей Мавриииин! — Кипелов был уже в таком угаре, что на адекватность происходящего обращал мало внимания. И тут случилось то, отчего в зале пронесся утробный стон полегших на пол измученных фанатов. Маврин вышел, нежно улыбаясь. Огненный хаер был повязан банданой, хрупкую шею обнимали цепи, костлявые бедра обхватывали тяжелые ремни, по телу бежали тонкими змейками татуировки, скатываясь в ковбойские сапожки. И всё. Больше на нем ничего не было. Спереди болталась гитара. Смольский, уставившись на худую и голую задницу Сергея, стал свекольно-синего цвета. Он хотел было развернуться и уйти со сцены, но к несчастью, задел грифом Молчанова. Славик, увлекшись трением о микрофонную стойку, потерял равновесие и свалился в партер. Десятки нежных, готовых ко всему рук подхватили его… Харьков, придерживая Кипеловские штаны, которые норовили сползти с его попы, сочувственно подошел к краю. Однако то, что он там увидел, его ничуть не обеспокоило. Видимо, Славе было неплохо. Леха почесал репу, думая, не свалиться ли тоже. Однако Маврин, не терявшей связи реальностью, дернул его и строго произнес: — Басуха, ты один, тебе нельзя от нас уходить! Это нас сегодня как собак. А Кипелов не заметил пропажи гитариста. Он подмигнул Манякину, и они начали следующую песню. Причем начало получилось почти про Молчанова: — Ты брошен вниз силой судьбы, — пел золотой голос, — Ты унижен и раздавлен… — Хей, жители неба, кто на дне еще не был? Не пройдя преисподней вам не выстроить рай! Хей, жители дна, гром смеется над вами: Чтобы быть с ним на равных, есть один путь — наверх! Под конец песни жители неба выкинули наверх на сцену размягченного Молчанова: в засосах, губной помаде, блестках, расписанного прямо по телу номерами телефонов. Он улыбался как кот, объевшийся сметаны. Кипелов, отчаянно помахав хаером и слоем холодца на животике, начал тираду про нынешнее разлагающее состояние общества. — Следующая песня так и называется: «Гламурная птица»! На второе «Лети!» откуда-то сверху посыпалась пыль, и на паре тросов что-то поехало вниз. Сначала показались тяжелые желтые ботинки, затем волосатые ноги, дальше выехала достаточно мощная средняя часть мужского тела, укрытая набедренной повязкой белого цвета. Она немного подергалась, застряв. Зато зрителям открылась возможность рассмотреть одеяние этого туловища. Из повязки и вверх и вниз торчали прямые птичьи перья разной длины, образуя некую юбочку вокруг стройных бедер. Выше шло гладкое мужское тело, плечи его обрамляли большие, шикарные белые крылья. Растертая маслом смуглая, татуированная кожа нежно сверкала в лучах прожекторов. И наконец под призывные вопли зала птицетело опустилось, и над ним показалась сияющее лицо Беркута. Сначала он немножко промахнулся, присев на голову Кипелова. В этот момент Валерка пропевал «Гламурная птица» — и вышло это немного пискляво. Беркута еще раз поддернули и сгрузили чуть в стороне от вокалиста. Артур вступил с мощным вокалом, заодно пытаясь обнять Кипелова и зажать его в мощных крыльях. Тот только повизгивал и похрипывал. К сожалению, явление Беркута народу не ограничилось эксцессами с вокалистом. Артуркиного блеска не выдержал Виктор. И обмяк. Его успел подхватить Славик, чуть потоптав начесанный хаер. Так как уже два гитариста вышли из строя – Виктор надолго, Слава — пока у него заняты руки, Маврину грозило отдуваться одному. К счастью, именно в этот момент из правой кулисы вылетел всклокоченный Голованов, как будто вырвавшись из клетки тигра. Джинсов на нем не было, но футболка в виде одного оборванного рукава и половины спины еще присутствовала. Он пугливо оглядывался по сторонам. Из кулисы выглянула голова Терентьева и кровожадно облизнулась. Андрей дернулся на авансцену, чтобы за широкими крыльями Беркута его не было видно. Но кровожадная голова увидела распластанное тело Смольского и утянула на его за ногу в свое закулисное логово. Слава внимательно оглядел Андрейку и посочувствовал утащенному Виктору. Расширенным составом они исполнили еще несколько композиций. На сладкое Кипелов завел ставший уже привычным блок народной песни. Маня деловито вылез к микрофону и, заглушая Кипелова и остальных, старательно начал: «Ой, то не вечер, то не вечер, Ой, мне малым-малы штаны… Ой, мне малым-малы штаны-ы-ы, Штаны на мне-е-е треснути-и-и-и…» Почему-то его быстро затолкали назад, на рабочее место. Санечка пытался оправдаться, что пел про Харькова, но ему никто не поверил. Голый Маврин особенно горячился и доказывал, повернувшись к барабанам лицом, что со сцены нельзя петь про штаны или их отсутствие. А то «получается сплошная ПОПСА», говорил Сергей страшным шепотом. Концерт естественным образом катился к финалу. Кипелов представил всех, кто был на сцене. Из кулис техники вынесли вырванного из Теречкиных лап Смольского, прислонили к усилителю в вертикальном положении, привертев руки к гитаре. Он грустно стоял, водил вокруг глазами невинной лосихи и вздыхал. В благодарность на бурные, просто неслыханные ранее аплодисменты со сцены сыпались медиаторы, перья, лоскутки одежды и прочие мелкие предметы, близкие к телу. Манякина публика приветствовала очень рьяно, и в ответ на рев зала он все-таки запустил в воздух любимые лосины: они красиво взвились разноцветными змеями, и … зацепились за голову многострадального Смольского. — Друзья, хочу пригласить еще одного нашего очень большого друга. Под грохот барабанов, сверкая как самовар, выплыл прекрасный Теря, неся именинный торт. От вида его мягкого животика и кожаных крошечных шортиков публика окончательно осатанела. Помимо цветов, плюшевых мишек, трусиков и бюстгальтеров, уже градом осыпавших сцену, на появление Теречки прилетели чьи-то красные мужские плавки, драный ботинок и упаковка презервативов. Теря со всей дури запустил тортом Кипу в рожу. Тот полез в таком виде целоваться к Маврину и Манякину. Маврин где-то по дороге оставил гитару, поэтому его обнаженность пришлось прикрывать розочками из крема. Слава и Лешенька, который наконец потерял Валеркины штаны, поймали и измазали Артура, который храбро бился и терял остатки перьев. Голованов, чуя, что вечер будет тяжелым, сразу сдался на милость Тереньеву. Про Смольского все немного подзабыли. Он постоял-постоял, прислоненный, затем упал на бочок и уполз в уголок. Всем было не до него. На дальнем балконе тайные гости, Холстинин и Дубинин, ошарашено смотрели на происходящее. — Слушай, Вов, смотри, как надо юбилеи, оказывается, проводить.