Океан

У тебя тонкие запястья и пронзительные небесно-голубые глаза. Клянусь, мой каждый вдох пропитан искренним желанием неистово драть тебя и слушать твои крики. Я садист? Вполне возможно, но я ни в чем не уверен. И у меня не возникало таких похабных мыслей ни с кем в главной роли. Имей в виду, МакЭвой, я хочу только тебя. Тебя одного в этом ебучем мире. И, черт тебя дери, это просто не может не льстить. Я прав? Я прав. Я, блять, так прав, что готов орать об этом на всю нашу планету. Когда ты так будто невзначай дергаешь плечом, отводя его в сторону, а потом смотришь на меня, словно голодный и одичавший ягненок на такого же голодного тигра, о, я даю тебе слово, мне хочется завалить тебя на глазах у всех этих людей, перед всеми камерами и… Вот только делаешь это ты только на людях. Играешь, засранец. Но ты должен понимать, что у меня очень, очень острые зубы. Я ведь должен тебе эти четыре раза из интервью. Ты не мог забыть о таком. *** У Майкла нет времени ни на что. И ни на кого тоже. После череды успешных фильмов его востребованность возросла. Автограф-сессии, интервью, контракты с киностудиями, дальние перелеты, постоянное внимание СМИ… Впрочем, времени устать у него тоже нет. Время от времени его видят с девушками. Приписывают репутацию сказочного бабника. И еще эти вечно возбужденные фанатки, караулящие его возле отелей. Когда у него случается бессонница, он дрочит на фото Джеймса МакЭвоя. Этого он стыдится ровно столько же, сколько кадров со своим голым членом. Нисколько. Ведь человеку свойственно хотеть то, что ему нравится. Человеку свойственно восхищаться тем, что ему нравится. Похоти в этом, пожалуй, даже меньше, чем в картинах Рубенса. Ничтожно мало. Крупицы. Частицы. Молекулы. Атомы. Химия. Только другая. Совсем не похожая на хотя бы какое-то подобие науки. *** По утрам восходящее солнце нещадно слепит. Если бы глаза просто выпадали из черепа, было бы куда справедливее. У Джеймса не задается каждое утро. Он всегда опаздывает. Всегда что-то надевает не так, как нужно. Всегда как-то тупит и отвечает невпопад. Бесит сам себя каждой мелочью, которую окружающие считают просто несокрушимо милой. Но ему, в конце концов, тридцать два года, и пора уже быть настоящим мужиком. Хотя бы на людях. У него, МакЭвоя, есть жена и ребенок. Жена и ребенок. Ребенок и жена. По утрам восходящее солнце слепит настолько, что он подумывает о двойном убийстве. Но ведь его не поймут. Ему не нравится вести себя как дешевая шлюха, но он не знает, каким еще образом привлечь внимание Майкла. Их встречи не столь же часты, как раньше. Но и не редки тоже. Джеймсу нередко приходится выходить в туалет, когда он видит, как Фассбендер облизывается и смотрит на него, закусив нижнюю губу своими охуенными зубами. Контролировать себя? Майкл единственный человек, способный возбудить его за считанные секунды. Такого не было ни с кем. И Джеймс уверен, что не будет. Банально и напоминает какую-то сопливую историю? Может быть, только соплей – по крайней мере, у МакЭвоя – не наблюдалась. Всем, что он хочет от этой жизни, по-прежнему остается секс. Секс именно с Майклом. Неудовлетворенное желание переросло в навязчивое. Он тонет и вязнет в нем. Больше всего Джеймс боится натереть мозоль на ладони. *** - Привет. - А я как раз тебя набрать думал. - Не ври, тебе не идет. - Мне идет честность, и она как раз на мне. - В бар? - В бар, - полурадостно выдыхает МакЭвой, и они назначают место встречи. Они теперь так редко оказываются в одном городе. Они теперь так редко оказываются наедине. *** Фассбендер, ты даже не представляешь себе, на что идешь. Если сегодня ты не трахнешь меня, то я буду просто обязан сделать это с тобой. Видит Бог, я ждал слишком долго. Выходит, что ты тоже. Мне кажется, будто я свихнулся и помешался. Не страшно. Я всегда был фантастическим долбоебом. А еще я почти уверен, что ты изнемогаешь от такого же желания. У тебя стоит на меня. Я даже не могу в этом сомневаться. Так давай сделаем это сегодня? Я больше не хочу быть милым. Твоя проклятая щетина выглядит как наждачная бумага. Может быть я мазохист. Но я просто обязан ощутить это близко. Близко, Фассбендер. Ты должен мне эти четыре раза. Нет. Больше. *** У них на столе уже вторая бутылка виски. Бар почему-то опустел через несколько минут после того, как они пришли. Хотя Джеймс догадывается, что причиной всему была стодолларовая купюра (и вроде как даже не одна), которую Фассбендер, улыбаясь во все десятки зубов, сунул менеджеру. Часов поблизости не наблюдается, даже намека нет хотя бы на какой-нибудь предмет, способный отображать время, а телефоны они условились выключить до конца встречи. Делить время только друг с другом. Ну и с бутылкой. - А вот… - уже изрядно набравшийся МакЭвой на секунду умолкает и шумно дышит перегаром. – Где, скажи мне, остальной народ? Ты привел меня в самое непопулярное место, которое только можно найти? - Конечно, - Майкл давно расслабился, и теперь смотрит на Джеймса с усмешкой и уже неприкрытым желанием. – Ведь только в таких местах мы можем быть наедине. - Такой-то ты развратный, - пытается укорить его МакЭвой, но быстро сдается. Потому что ему нравится. *** От тебя за три километра несет перегаром, а твоя рубашка пропиталась потом. Кажется, ты совсем не замечаешь этого. Вместо всего… Ты так жадно пялишься прямо на меня своими по-прежнему трогательными и наивными глазами, и от этого я теряю рассудок. Пойдем куда-нибудь подальше, сбежим. Я снял номер в отеле, МакЭвой. Я предвидел. И теперь ты не убежишь от меня. Давай воплотим все, что хотели. Нам не хватит ночи, но мы всегда сможем продолжить. Ты сегодня мой. Я выиграл джек-пот. *** За ними мягко закрывается дверь номера. Наверное, с автодоводчиком. Теперь такое используют не только на входных. Когда вокруг смыкается геометрическая фигура кромешной тьмы, они уже ничего не боятся. - Попался… Джеймс закрывает глаза, и комната плывет где-то под ним. А на его плечах – холодные ладони Майкла. И горячее дыхание где-то возле шеи. МакЭвой пытается ловить кислород, но он почему-то заканчивается в такой неподходящий момент. И тогда у него вырывается только протяжный «о-о-ох…» Фассбендер же больше не может себя контролировать. Мокрая рубашка Джеймса враз лишается всех пуговиц. А острые зубы впиваются в плечо. Почему-то они до сих пор не могут поцеловаться. Джеймс боится открывать глаза, в то время как комната продолжает не только плыть, интенсивно раскачивая его затуманенный алкоголем мозг, но и превращает все вокруг в бесчисленные жертвы цунами. А потом… Потом его тянет вниз, и он падает во что-то мягкое. *** Океан?.. А я давно не был в воде. Не отказался бы, да. Только почему-то одежда не намокает. И тело. А где моя рубашка? А джинсы? Пожалуй, это не по-настоящему. Я вырубился в баре. А теперь мне снится, что я плыву. Почему я плыву такой возбужденный? Надеюсь, я не наговорил Майклу глупостей. Больше не пей, МакЭвой, никогда не пей. А ведь хотел всего лишь потрахаться. *** И Джеймс открывает глаза, потому что ему страшно непривычно так конструктивно мыслить во сне. Глаза к темноте привыкли настолько, что можно видеть не только очертания самой комнаты. Почему-то он лежит под самым настоящим Фассбендером, и ощущения эти похожи на сбывшуюся эротическую фантазию. - Я хочу... - шепот у Майкла хриплый и донельзя сексуальный. – Я хочу, чтобы ты смотрел на меня. МакЭвой послушно смотрит, и ему постоянно кажется, что Майкл продолжает ухмыляться. А тот, в свою очередь, снимает с себя водолазку, и выглядит при этом так маняще, что Джеймс больше не собирается себя сдерживать. Стремительно приподнявшись, он притягивает Фассбендера к себе. И тогда ощущение сна исчезает. Майкл целует крепко, немного грубо и как-то совсем уж властно. МакЭвой поддается, перестав бороться с нарастающим желанием. Он стаскивает с Майкла джинсы вместе с нижним бельем и кладет ладони ему на бедра. Когда, наконец, они обрывают поцелуй, у обоих стоит так, что продолжать телячьи нежности не имеет абсолютно никакого смысла. - Я хочу видеть твое лицо, - сквозь зубы выдавливает Фассбендер, выгнувшись, нащупывая что-то в прикроватной тумбочке. – Агхр… Готово. Он выдавливает из тюбика крем и густо размазывает его по пальцам. Джеймс же в это время продолжает пытаться всмотреться в очертания Майкла. Лицо его невольно заставляет МакЭвоя задумываться об акулах. И снова этот гребанный океан. Майкл усаживает Джеймса к себе на колени, и последнего пробирает какая-то смешанная дрожь. Он хочет и боится. Боится и хочет. Почти как с двойным убийством, только на сей раз дозволено все. А Фассбендер просит его расслабиться, и целует губы, подбородок, шею, ключицу, после снова кусая за плечо. И три пальца Майкла, один за другим, входят в Джеймса. Сначала приятно. Потом нет. Потом совсем нет. А Фассбендер затыкает его рот поцелуем, другой рукой водя по напряженному члену, призывая к тому, чтобы Джеймс расслабился. Сначала медленно. Потом сжимает. Потом быстрые движения. А потом Джеймс не успевает поймать тот момент, когда чуть прохладные пальцы сменяет твердый и горячий орган. Большой и желанный, но только от этого болевые ощущения меньше не делаются. - Терпи… - шипит Фассбендер куда-то в шею Джеймса, а затем резко его лицо оказывается прямо напротив глаз МакЭвоя. И вот тогда Майкл входит в него до конца. Джеймса прошибает волна боли и какого-то уж совсем мазохистского удовольствия. А Фассбендер старается не закрывать глаз и требует того же от Джеймса. В темноте практически ничего не видно, но ему нравится представлять эти глубокие, словно вода с отраженным в ней небом, глаза. МакЭвой время от времени запрокидывает голову, стонет и царапает грудь и спину Майкла от уже накатывающего удовольствия. Пьяную дымку из головы вытеснило вырывающееся наружу чувство. Какое? Он не может решить. Его трясет, словно от озноба. Он хочет еще, еще. Насаживается на член Майкла, едва ли не кричит его имя и старается смотреть на него. Фассбендер тяжело дышит и наслаждается моментами. Вид у него даже сейчас властный. А еще он похож на какого-нибудь получившего жертву Бога. Хотя об этом МакЭвой будет думать позже, гораздо позже. *** Джеймс изливается на грудь и живот Майкла, а тот кончает еще после нескольких резких движений. Семя некрасивой лужицей ложится на простынь. И тогда Фассбендер, ухмыльнувшись и тяжело вздохнув, стягивает ее, комкает, вытирается и толкает под кровать. - Грязнуля, - бормочет Джеймс. - О тебе забочусь, - бросает Майкл в ответ. – Или ты собирался спать на этом? - Нет… Иди сюда. За окном по небу разливается рассвет. Майкл по-хозяйски обнимает Джеймса и, наконец, может разглядеть его голубые-голубые глаза. С большими от экстаза черными зрачками. Майкл смотрит в них и видит море. Нет. Что-то большее. Будто бы безграничное. И… вечное.