Как удачливый ресторатор юного фотографа повстречал

Эдуард поводил пальцем по рамке фотографии и улыбнулся. Из колонок доносилось что-то лирично-французское, на кухне пахло свежевыпеченным хлебом и сигаретами, за окном мела непривычная для марта метель. И совершенно не хотелось ничего делать. Только сидеть и смотреть на эту непогоду, слушая что-то про глаза ангела. Песню Эдик слышал и раньше, исполнителя не помнил. Но песня стояла на повторе уже около получаса и не надоедала. Эдуард даже местами подпевал, хотя язык не знал совершенно, и запивал свежий горячий французский багет зелёным чаем с лимоном. Его сегодня тянуло на всё французское. Даже фильмы на закачке стояли исключительно французские, штук семь, не меньше. Когда раздался звонок телефона, Эдуард только скользнул по аппарату бездумным взглядом, пребывая в мыслях где-то в парижском кафе, через пару секунд сосредоточился и поднял трубку. – Да, слушаю. – Привет, – пропела трубка тихим голосом друга Антона. – Чем занимаешься? – Смотрю в окно и ем хлеб. – Вот как. Сам пёк? – Сам. – Я так и знал. Что-то тебя давно не слышно. Куда пропал? – Да, дела, Антох. С этим открытием совсем замотался, – Эдуард с особым удовольствием отломил себе ещё кусочек от багета. Хлеб был тёплый, мягкий, и корочка приятно хрустела. – Выходишь на новый уровень. Третий ресторан в Москве. Поздравляю, - довольно проговорил Антон. – Пригласишь на открытие-то? – Конечно. Мне же надо будет на ком-то новые рецепты проверять. – Я так и знал, что именно за этим тебе и нужен, – притворно обиделся друг. – А ты зачем звонишь вообще? – лукаво спросил Эдик. – Будто я просто не могу спросить, как у тебя дела! – возмутился Антон. – А вообще… Тут Эдик рассмеялся, и Антон замолчал, сопя в трубку. – Да ладно, говори. Столик хотел? – Хотел. К тебе же не пробьёшься! Всё расписано. И кухня прекрасная, и обстановка, и музыка, и интерьер, и обслуживание. Всё по высшему разряду… – Льстец. Уговорил, будет тебе столик, число только скажи. – Тридцатое, часиков на семь. И что-то ты поразительно сговорчив. – Мне хорошо, Антон. – Чего это? Не один? – Один. – И хорошо? – И хорошо. – Странно. Рассказывай. Эдик помолчал, словно раздумывая, что из всего стоит рассказывать, или не рассказывать, или ограничиться парой фраз. А он просто толком не знал, с чего начать, и что рассказывать. – Я фотографию купил. – И что? – резонно спросил Антон. – Она… Красивая. – И поэтому тебе хорошо? – Не совсем… Помнишь, я про выставку говорил? – Помню. Сходил всё-таки? И как? – Да как-то непонятно… – Ты меня пугаешь, Ёжик. Эдик предсказуемо фыркнул. Антон знал, что он ненавидит своё школьное прозвище. – Мне тридцать скоро, а ты всё «Ёжик»! – Ого. Что это ты о возрасте заговорил? – Не знаю, – Эдуард замолчал. Почему-то тема возраста последнюю неделю в его мыслях мелькала всё чаще. – Вернёмся к выставке. Что там? – Там… Зал был с фотографиями… – Да ты что? – усмехнулся Антон. – Антох, не до приколов. – Ух ты, – выдохнул друг. – Слушаю. Антон давно не слышал такой тихий, спокойный и размеренный голос у Эдика. С ним явно что-то происходило, и друг проверял, насколько это происходящее серьёзно. Судя по тому, что «не до приколов», действительно очень важно. – Сбил, зараза, – незло огрызнулся Эдуард. – Да дело не в фотографиях толком. В фотографе. – Оу… – Там с его работами почти целый зал был. Я так понял, это очень сложно заслужить. Но у него талант, несомненно. Откровенные работы, искренние, тонкие. Там и пейзаж, и портрет, и силуэт. В общем… – Ты там застрял. – Я его видел. Он… Красивый. И ему не больше двадцати, Антон. Я смотрел на работы, думал… Ну, опытный, знает толк в своём деле, давно работает. А он совсем мальчишка. – Ёжик, – тихо начал Антон, – ты запал на него, что ли? – Да. Нет. Не знаю. Удивился. Он с другом был… – Точно друг-то? – Точно. Друг этот с парнем был. – Ты как понял? – Да видно это, но я не о том, – отмахнулся Эдик. – А как ты понял, что это именно он фотограф? – Так его друг и сдал. Я смотрел на фотографии, долго, выбирал. Некоторые очень подходят к интерьеру нового ресторана. Он подошёл и спросил, нравится ли мне. А потом с гордостью указал на фотографа. Эдуард замолчал, вспомнив недовольство, ожидание, надежду и растерянность в тёмных глазах парня, стоящего в пяти метрах от него, и как кивнул, не в силах оторвать взгляд от этих глаз, и как мальчишка улыбнулся, открыто и искренне, и как тихо зашипел на друга: «Ну и кто просил? Без башни совсем». Но снова обернулся и улыбнулся. – Купил фотки-то? – Фотки! Это… Как картины. Чистые, настоящие. Купил, конечно. – А себе какую взял? – Тут, знаешь… Парижская осень. Листья яркие, лужа мутная, отражение Эйфелевой башни. – Ой, – выдохнул Антон. – Что? – Романтика. Ёжик и романтика. Нонсенс. Я поражён, друг. – Антон, – вздохнул Эдик, – хватит, а? Знаешь… Вот по фотографиям его настроение можно проследить. Где он грустил, где радовался, где злился, где слишком увлекался. Там были фото парня, в полумраке, только силуэт, но было чётко понятно, что ему этот парень очень нравится, он им увлечён. – Так, может, и… – Может, и, – согласился Эдуард. – А может, и не и. Не знаю. А эту – мою – фотографию он делал, когда был один. Не то чтобы одиночество давит, нет, светлое одиночество такое, необходимое… Антон слушал его, откинувшись на спинку кресла, и не мог вымолвить ни слова. Эдик. Ёжик. И романтика. И такие философские рассуждения. Это удивляло. Эдик по жизни был панком и практически не соотносил действия с последствиями. С возрастом, конечно, поостыл, стал рассудительнее, но бунтарский дух остался. И вот теперь этот рисковый, любящий адреналин парень сидит и рассуждает о том, как незнакомый ему мальчишка-фотограф снимал лужу с отражающейся в ней Эйфелевой башней. – …Это ведь и заметит не каждый, Антон, понимаешь? – продолжал Эдик. – Лужу с отражением. Ты б заметил? Я вот – вряд ли. Даже, скорее, нет. А у него видение такое... – Эд, ты на него запал, – констатировал друг. – Да не… – Да, да. Он же легкомысленный, мальчик ещё… – Ему двадцать. Он должен быть таким. – А ты взрослый дядя. Некомильфо как-то взрослому дяде мальчика соблазнять. – Очень даже комильфо. – Эдик, ты меня понял, - серьёзно сказал Антон. – И по его фотографиям понял, что он доверчивый, искренний. Как зовут хоть незнакомца? – Не знаю. Под фотографиями было написано «Доронин К.». – Имён на «К» много, - задумчиво протянул друг. – Но найти, в любом случае, не проблема, от организаторов узнать. – Я подумаю. – О как! – изумился Антон. – Слушай, попахивает влюблённостью. – Ой, Антон, не нагнетай. Я и влюблённость! – Вот-вот, друг мой ресторатор, и я думаю, ты и влюблённость. Это уже не кажется невозможным. – Так, увлёкся немного. Антон скептически хмыкнул. Эдик в ответ на это пренебрежительно фыркнул. Оба ненадолго замолчали. – Это пройдёт, – улыбнулся Эдуард. – Вполне возможно, - кивнул Антон. – Но головная боль не моя, – ехидно добавил. – Спасибо, друг! Поддержал. – Эдик, я, конечно, за то, чтобы тебе было хорошо. А дальше сам разбирайся. – Это понятно. – Ок. Спасибо за столик. Пойду, оторву свою второю половину от компа и займу собой. – Это ты, чтобы я завидовал? – Чтобы подумал. – Хорошо, подумаю. – Давай, до встречи. – Счастливо. Эдик отложил телефон, снова посмотрел на фотографию. И подумал, что давно не был в Париже.