Кид Рейделл

Я знаю, люди рождаются дикарями. Я могу надеяться разве что на капельку ласки, на видимость послушания. В глубине пребывает дикость — необузданная, неприрученная, непредсказуемая. — Джоанн Харрис. Шоколад — Как, говоришь, зовут-то тебя, сынок? — Кид. Дед косит глаза, прищуривается, но не отвечает, лишь подстегивает и так едва плетущуюся клячу. Я молчу, не обращая внимания на тычки локтем со стороны едущей рядом со мной на телеге рыжеволосой девочки. Ей лет десять, не больше, лицо все веснушками обсыпано. Симпатичная, внучка, наверное. Пару дней назад перехватил их на Имперском тракте. В сторону Вал-Руайо сейчас мало кто ездит, в основном беженцы, отчаянно пытающиеся скрыться от подступающей с севера войны. Девочка дуется, но не прекращает попыток привлечь мое внимание и засыпать кучей бессмысленных вопросов. — Уже лет десять в столице не был, — растягивая слова, вновь начинает гундеть дед, и я прикрываю глаза, готовясь к очередному невероятно скучному рассказу о прошедшей молодости крестьянина, который сумел выбиться в торговцы. Хотя это слишком громко сказано, скорее уж, в лавочники. Я сижу, свесив ноги и прислонившись спиной к мешку с пшеницей, которая сейчас, к слову, на вес золота. Солдатам и храмовникам тоже нужно что-то есть. Коли прекратятся поставки из сел, вся хваленая армия шевалье загнется под ближайшим кустом. Мечами махать научились, а сеять и жать все равно простому люду приходится. Такова уж суровая действительность. И даже во время войны ничего не меняется. — А ну, стоять! — чей-то резкий, взлаивающий голос откуда-то спереди. Я быстро поворачиваюсь, тянусь к кинжалу, спрятанному в сапоге, и тут же понимаю — зря. Двое на лошадях, целятся арбалетами, а на лицах такое напряжение, будто год облегчиться не могли. Мародеры, конечно же. Их таких красивых сейчас на тракте развелось, как саранчи. — Гони лошадь, — рычит один из них, со шрамами во всю морду. И в дедка арбалетом тычет, храбрец демонов. — Не трогайте дедушку! — пищит девочка, я быстренько зажимаю ей рот. Нечего провоцировать. Но эти двое разошлись не на шутку. Один подъезжает поближе, сгребает деда за шиворот и на землю кидает, а тот даже не сопротивляется. Второй мародер замечает нас с девчонкой и приподнимает арбалет. — Прыгай с телеги, пока брюхо не продырявил, — шипит тощий юнец, которому даже на вид не больше двадцати. Я его не виню. Не всем хватает духу пойти в армию, когда на голову сыплются демоны и кое-что похуже. Многие выбирают самый простой путь. Правда, они пока еще не знают, что этот путь для них будет и самым коротким. — А еще чего тебе сделать? — усмехаюсь я, и юнец шарахается, его глаза расширяются, когда он слышит в моем обычно приглушенном голосе гортанный рык. Ну уж нет. Вторую телегу искать еще не один день, а мне очень надо попасть в столицу. Да и понравились мне этот седовласый старикан и его внучка. Я слишком хорошо знаю повадки разбойников, чтобы дать им расстрелять беспомощного деда, а с девочкой Создатель знает что сделать. Она вон, дрожит, как осиновый лист, и жмется ко мне. Как будто знает. Свист болта разрезает воздух, но я уже не чувствую удара. Отбрасываю рыжика в сторону, та летит на землю без единого звука… Храбрая. Такие всегда выживают, только дай им вырасти и отрастить зубы. Мои, к счастью, уже давно отросли. Сам рывком прыгаю к краю телеги и скатываюсь вниз, не обращая внимания на торчащий из бедра болт. Мародер истошно вопит от ужаса, разворачивает лошадь и дает стрекача, второй же, постарше, еще пытается бороться. Ветер треплет мои волосы, холодит разгоряченную кожу, и я чувствую, как дрожит вокруг потревоженная Завеса. Кожа лопается, но из ран не течет кровь. Серая шерсть лезет, пробивается сквозь разрывы, все кости в мгновение ока сжимаются и с хрустом перестраиваются. Я падаю на четвереньки и, не медля ни минуты, бросаюсь вперед. Лошадь под оставшимся шрамированным мародером встает на дыбы и сбрасывает седока, уносясь вдаль вслед за сбежавшим юнцом. Умные животные, лошади. А вот люди — куда глупей. Надо было бежать, пока еще можно. Длинные, с ладонь, клыки сжимаются на горле незадачливого разбойника, но умирать он не спешит. Арбалет выпал из его рук, и я наваливаюсь всем телом на бьющегося в отчаянной попытке выжить мужика. Успокойся, брат, я все равно тяжелей. Умри с достоинством, если уж жить так не получалось. Сильный удар по голове слева заставляет звезды вспыхнуть перед глазами, но этого явно недостаточно, чтобы заставить огромного серого волка разжать свою хватку. Горячая кровь бежит по простреленному бедру, пульсирующая боль в голове только придает сил, заставляя кровавую ярость превращать разум в сгусток переплетенных нервов. Наконец, он слабеет, едва подергивается, а через несколько минут и вовсе замирает. Разорванное горло, почти до самого позвоночника, наполняет мой рот привкусом сладковатого металла. Я поднимаю голову и оглядываюсь — дед валяется там же, куда бросил его шрамированный, и, похоже, без сознания. Девчонка слабенько трясет его за плечо и воет. — Деда-а-а-а! Ну вставай, вставай уже, — всхлипывает она, — поехали, к маме, в Вал-Руайо, она же ждет… — Да перестань ты, — подхожу к ней и оттаскиваю от старика. — Лучше помоги на телегу втащить. Все будет хорошо с твоим дедом. Девочка кивает, и я вижу, что глаза у нее сухие. Не плакала, молодец. Точно выживет. Может, я еще вернусь в столицу, когда все закончится, лет этак через десять, и разыщу ее. Не знаю, зачем, просто так. Я сажусь на козлы и беру в руки поводья. Что ж, видимо, придется мне еще пару часов править лошадью, пока старик в себя не придет. Рыжик сидит смирно, только все еще не может унять дрожь. Одной рукой обнимаю ее за плечи, притягиваю к себе. Секунд через десять она перестает дрожать, и сжимается в комок, глядя пустыми глазами на пыльную дорогу. — А вы… колдун, да? Усмехаюсь и киваю. Можно и так сказать, что колдун. Таких, как я, сейчас слишком не любят в Орлее, чтобы всем попало рассказывать о своей истинной сущности. Да и на вид я похож больше на одного из мародеров, чем на чванливого чародея из Круга. — Моя подруга, Найши, тоже была колдуньей, — тихо говорит девочка и вдруг замолкает. — Убили? — спрашиваю я, представляя перед собой запуганное существо, в которое бросают камни сельские дети. Рыжик не отвечает. Да и не нужно ей отвечать. Я ведь все понимаю по тому, как она вздрагивает и крепче прижимается к моему плечу. Видит Создатель, я не хотел влезать во все это дерьмо с магами, но теперь-то, похоже, выбора у меня нет. Для мира все мы теперь — нелюди. Но быть зверем мне не привыкать.