Пепел

Вчера был просто ужасный день. Я не помнил практически ничего, кроме драки с какими-то придурками на центральной площади и ужасной попойки у Джека – на каждого из нас приходилось по бутылке виски и еще полбутылки какой-то мути, якобы привезенной ему знакомыми из Египта. Сколько нас было? Пятеро? Шестеро? Кажется, с нами были девушки? И как я вообще потом добрался до дома?.. Нет, я не помнил ни-чер-та. Но я был определенно уверен в том, что вчерашний день был просто паршивым. А сегодня я снова проспал. Мы с Гвен должны были встретится в девять утра, около старенького кафе, на углу Брейдского шоссе и Фонарной улицы. И я снова опоздал. Придя на двадцать минут позже, с разбитой бровью и синяком под левым глазом, одетый в помятое пальто и джинсы, которые я уже успел (видимо, вчера) порвать в районе колен, я зашел в то самое кафе, и увидел ее за столиком в компании какого-то молодого, гладко выбритого и расфуфыренного парня. От него за милю несло цитрусовыми духами, а его слащавое лицо не вызывало у меня ничего, кроме чувства отвращения и неприязни. Они с Гвен о чем-то тихо ворковали, чуть наклонившись друг к другу, когда я подошел к ним. На мои сухие извинения, Гвен ответила, что больше не намерена терпеть такого разгильдяя как я, который не может даже вовремя прийти на свидание, не говоря уже о том, чтобы купить даме цветов. "Мы расстаемся!" - услышал я ее тихий, писклявый голосок. "Мы расстаемся!" - отозвались в моей ликующей душе ее слова, и все краски вокруг вмиг стали ярче, дышать стало легче, и даже этот худой альфонс, сидящий за одним столиком с Гвен перестал вызывать у меня отвращение. "Мы расстаемся! Расстаемся! Расстаемся!" - отдавалось эхом где-то внутри меня, отчего мне почему-то стало очень радостно и хорошо. Я, с улыбкой до ушей, поцеловал Гвен в щеку, пожал руку ее новому ухажеру, пожелал им обеим счастья и удачи, и, оставив их обеих в дичайшем недоумении, буквально вылетел на улицу. Мне показалось, что я слышал, как Гвен мне что-то кричала вслед, но не обращая на это внимания я быстрым шагом пошел в сторону паба. Я все еще не верил своему счастью - неужели мы и правда расстались? Безусловно, все это была лишь игра - наверняка это был кто-то из ее давних знакомых, приглашенный в кафе лишь для того, чтобы я приревновал ее. Она думала, что сможет вертеть мной, как марионеткой, думала, что ей лишь нужно будет дергать за ниточки - а все остальное сделает влюбленное сердце и безумная ревность. Ах, глупая, глупая Гвен! Как же ты ошибалась! Это было твоей огромной ошибкой - заставить меня ревновать - и теперь ты потеряла все... Если бы ты успокоилась, если бы тебе было достаточно той любви, что я дарил тебе - я, может быть, никогда бы и не бросил тебя... О да, Гвен, теперь уж никто не упрекнет меня в том, что я разбил сердце этой "белокурой бедняжке". Нет, это ты, ТЫ меня бросила! Я сыграл в твою игру по твоим же правилам... И я победил! Я достал из кармана сигарету и блаженно затянулся спасительным дымом. Однажды один мой знакомый, хорошенько напившись, сказал: «В этой серой, беспросветной жизни есть лишь две вещи, облегчающие существование человека - алкоголь и наркотики.» Он считал, что они делают мир ярче, раскрашивают его в новые, неведомые до этого цвета, рождают в душе новые чувства, и пускай ненадолго, но позволяют забыть о проблемах и на мгновение прикоснуться к счастью... Возможно, он и был в чем-то прав. Однако, к сожалению (или к счастью?), я не был ни алкоголиком, ни наркоманом, а потому жизнь моя была безрадостной и скучной, отчего я часто впадал в депрессию. Нехватка денег, вечно скулящая Гвен, которую я давно уже не любил, и встречался с которой лишь из жалости и какого-то странного чувства долга, отсутствие постоянной работы - все это изо дня в день давило на меня неимоверным грузом, вгоняя в отчаяние. И лишь прокуренный зал паба, его грубые, маленькие столики, да бокал крепкого темного пива помогали мне ненадолго отвлечься от мирской суеты и просто насладиться жизнью. Пожалуй, кроме этого маленького ирландского паба в моей жизни было не так уж много стоящих вещей. Он был словно оазис посреди безжизненной пустыни, словно глоток ледяной воды после мучительной жажды - этот маленький паб с его редкими и неразговорчивыми посетителями каждый раз будто пробуждал меня ото сна, давал мне силы жить дальше. Но в последнее время денег у меня было все меньше, и я все реже захаживал в эту обитель спокойствия и умиротворенности, отчего становился все злее и нервированней. Для меня это, как и чувства к женщинам, был своего рода наркотик, и принимать его надо было регулярно - в противном случае страдания и боль были бы неизбежны. Но теперь все это не имело абсолютно никакого значения - у меня в кармане были деньги, которые я собирался сегодня потратить на Гвен, и на которые мог теперь отлично отдохнуть, и я бодрым шагом шел по узким, неприветливым улочкам в теплый, по-домашнему уютный, практически родной паб, чтобы до самого вечера просидеть там, неспешно покуривая и наслаждаясь тишиной и спокойствием. Ушел я оттуда лишь около двенадцати вечера, выкурив две пачки хороших сигарет и потратив на пиво почти все свои деньги. Я был довольно пьян, а от табачного дыма меня начинало клонить в сон - в сочетании получалось прекрасное чувство легкой слабости, чувство эйфории, когда твоя голова полностью отключается, и ты не думаешь совершенно ни о чем. Наверное, в такие моменты в душе рождается гениальная музыка, чудесные стихи или красочные картины… Но я не был ни музыкантом, ни поэтом, ни художником, а потому я просто наслаждался этим чувством, возвращаясь по прохладному вечернему городу домой. Подходя к своему дому мне почудилось, будто за мной снова бежит Гвен, что-то неразборчиво крича. Но пару мгновений спустя она исчезла. Меня слегка передернуло, я протер глаза - Гвен не было... Но ведь полминуты назад я отчетливо видел ее и ясно слышал ее писклявый, тоненький голосок! Неужели померещилось? Списав все на усталость, депрессию и алкоголь, я зашел в свой подъезд. Лампочки на лестнице опять не горели... Мне стало немного не по себе. Чувство спокойствия и умиротворенности внезапно сменилось каким-то бессмысленным, паническим страхом. Закурив еще одну, последнюю сигарету, я стал медленно, на ощупь, шаркая ногами подниматься по лестнице, отсчитывая ступеньки и этажи. Было удивительно тихо, и было в этой тишине что-то жутковатое, отчего меня то и дело пробивала дрожь. Мои собственные шаги отзывались так громко, что, казалось, о них знает весь город, но самым ужасным было то, что я отчетливо слышал – мои шаги были не единственными! Было это эхо, сосед, вышедший на лестничную площадку, чтобы покурить, или пьяный подросток, возвращающийся домой после очередной своей пьянки – мне было уже плевать. Я не выдержал, сорвался, и что есть мочи побежал наверх, перепрыгивая через две, а то и через три ступеньки за раз. Поднявшись, наконец, на пятый этаж и нащупав в кармане ключи, я дрожащими руками отворил дверь своей квартиры, заскочил внутрь и тут же захлопнул ее, облегченно вздохнув. Мое сердце бешено стучало от непонятного страха, но глаза слипались, и мне хотелось только одного - поскорее забыться и заснуть. Не включая света, кое-как сняв туфли с носками и скинув пальто, я завалился на мягкую кровать и сразу же погрузился в мир беспокойных снов.