Признание

— Давай прогуляемся дотемна в прозрачных лучах луны? Вишни цветут... А ты меня, пожалуйста, обними — так мимолетно и робко так, словно бы не хотел. Я улыбаюсь — такой дурак! — и греюсь в тепле тел. Рукою своей накрой мою — бережно, как хрусталь. — Я об одном лишь тебя молю: только не покидай. Не покидай меня, как они — все, кого я любил. Я ведь нечасто бывал один, а вот одинок — был, был одинок среди сотен лиц, с победами шел на дно. В клетке собрали нас, словно птиц, которым плевать давно на чувства и друга. Крыло к крылу взлетали к победам ввысь, но не заметили, что в пылу мы быстро спускались вниз. Никто не разбился и не упал — то просто открылась клеть. ...Я все еще помню наш старый зал, но толку о нем скорбеть? Прости, многословен. Ты удивлен? Я скоро закончу речь. Встреча с тобой была словно сон, способный меня увлечь. Пусть ты не первый проблеск впотьмах, кого своим светом звал, но ты стал единственным, в чьих лучах я жил, а не догорал. Не пламя пожара, сквозь толщу стен сжирающего покой, — свет солнца в теплый весенний день, ласковый и родной... Ну что ты краснеешь? Такой смешной! Прости, не хотел смутить. Знаешь, Кагами, я сам не свой, так просто вдруг говорить, как будто ко мне ты нашел ключи, и все, что внутри храню... — ...Куроко, пожалуйста, помолчи. Я тоже тебя люблю.