***
В нескольких километрах от места, где жила Кэролайн, в лесу, находилась заброшенная хижина лесничего. Он умер пять лет назад, и она с Клаусом однажды провела весь день рядом с этим заброшенным домом. Она не была здесь три года. Домишко малость обветшал, кровля прохудилась, а на стенах начал расти мох. Но всё это не пугало девушку, а наоборот воодушевило заняться обустройством нового жилища. С детства мисс Форбс интересовалась различными ремёслами: читала о них в книгах, приставала с расспросами к наёмным работникам отца. Поначалу ей, вылезшей из пуховых перин, было тяжело мириться с трудностями быта, но со временем Кэролайн привыкла к этому и даже находила в тяжёлом труде некую нравственную отдушину. Целый год прожила она почти в одиночестве, лишь иногда на месяц или два искала временную работёнку, чтобы подзаработать немного денег и съездить потом на рынок за необходимым. Однажды на торговой площади она случайно подслушала разговор одного английского графа, приехавшего сюда погостить к родственнице. Его маленькая дочь схватила лихорадку из-за сквозняка. Кэролайн предложила свою помощь. В своей тёмно-синей накидке с капюшоном она тихо выплыла из толпы, осторожно взяв за руку мужчину, вкрадчивым голосом произнеся слова сочувствия. Мисс Форбс была рада мысли, что её увлечения естествознанием и ботаникой не прошли даром. Зная о целебных свойствах множества трав, она безошибочно могла найти верное средство от различных хворей, поддающихся лекарственному лечению. После этого случая, благодаря своему внешнему таинственному облику и собственным познаниям, Кэролайн приобрела славу травницы, колдуньи, лесной ведьмы – кому что было больше по душе! Слухи о молодой доброй отшельнице расползлись весьма быстро, и теперь нуждающиеся в помощи знали, где искать совета и подмоги. Сама с собою Кэролайн дала обет безбрачия, сохранив в своём сердце и заперев на замок пламенное чувство к уже чужому мужчине и мужу. Хотя Кэролайн и говорила всегда, что её помощь безвозмездная, благодарные люди всегда незаметно приносили под дверь её хижины различную домашнюю утварь, ткани, овощи с фруктами. Благодаря всему этому домик Кэролайн приобрёл уют, созданный трудолюбивыми руками его хозяйки. Кружевные шторки на оконцах и на входной двери, два крепких деревянных стула и стол, купленные у знакомого подмастерье, на полу домотканые ковры. Оставшиеся семена от своих даров мисс Форбс использовала для посева на своём небольшом огороде у дома. Шли годы, и рядом с огородом раскинулся маленький сад, где каждую весну пышно цвёл куст черёмухи и яблоня (один мальчишка – сын местного лавочника, помог перенести Кэролайн деревца в лес). А вслед за садиком в доме Кэролайн появилась кошка: бездомное худое животное увязалось за девушкой на рыночной площади. По утрам в чаще алел дивный рассвет, пели лесные птицы и шелестела листва. Неподалёку журчал ручей, а трава покрывалась холодной влагой. Но не только лето – каждое время года в этом месте было чудесным. Даже зимние холода не страшили девушку. Ей было уже двадцать три года, и слава лесной ведуньи и травницы прочно укрепилась за ней. От самой себя в душе Кэролайн скрывала, что всё же истосковалась по мужскому вниманию, по флирту и праздным разговорам, потому что вся жизнь молодой женщины нынче сводилась к ежедневному труду дома и походам к людям, что просили её помощи.***
Первый год семейной жизни пролетел как один день, но был очень счастливым для Клауса. В его планы уже вторгались мысли о потомстве, как вдруг судьба разрушила все его мечты одним ударом: молодая жена подхватила воспаление лёгких. Осень выдалась холодная и дождливая, а миссис Майклсон то забывала кутаться в шаль, то закрывать вовремя окно. После смерти жены Никлаус впал в апатию и глубокую депрессию. Всякий новый день без любимой супруги вгонял его в уныние и тоску, которые ощущал на себе каждый, кто проводил с Клаусом рядом более часа. Одна только Ребекка стремилась всегда быть рядом с братом. Она боялась его оставлять и в сердце питала надежду на то, что у Клауса впереди ещё возможно новое счастье и новая любовь. К сожалению, сам мужчина в это не верил. Он стал холоден и немного резок в общении с людьми, что доставляло окружающим дискомфорт, и общества овдовевшего мистера Майклсона стали избегать. - Ему лучше побыть одному, он очень опечален. - Вы совершенно правы, мой дорогой: люди, пережившие такую ужасную потерю, не выносят шумного общества. - Ах, несчастный мистер Майклсон! Бедняжка Оливия была ещё так молода… Раздавались тут и там разговоры на вечерах и балах, в театрах и выставках. От Клауса веяло морозом и отчуждением, и поэтому люди находили оправдание своему равнодушию и ограждению от него. Единственным событием, которое на время привело его в состояние удовлетворения, была свадьба обожаемой сестрёнки Ребекки и последующая за этим беременность новоявленной жены. Супругом девушки стал Деймон Сальваторе – их общий друг детства. Разгуливая по дорожкам в прохладной тени сада, брат и сестра частенько предавались воспоминаниям. - Ох, Ник, ты подумай только! Кажется, это будто вчера было, что мы бегали здесь детьми друг за дружкой. А сейчас я и сама жду ребёнка. - О да, я помню твои детские истерики, когда ты «выступала» перед отцом: «Я не выйду замуж и не буду рожать детей – крикливых и надоедливых! Никогда-никогда! Запомните это, папенька», – изображая детский голос сестры, произнёс Клаус и лучисто улыбнулся. - Перестань, не напоминай, – засмеялась Ребекка, уткнувшись носиком в плечо брата. - Как же давно это было… Теперь уж я стар и зануден – все меня боятся, – он с грустью усмехнулся и опустил глаза. - Не говори так, Никлаус. Где же ты слышал, чтобы про мужчину двадцати шести лет говорили, что он старик? Глупенький ты у меня, – она вздохнула и чмокнула его в щёку, затем подобрала подол платья и отправилась в дом. «Её счастье теперь для меня всё. Плевать, что со мною станется… я в душе мёртв, но вот Бекс… она другое – Ребекка умеет чувствовать все краски жизни, пусть она не способна чем-либо любоваться, предаваясь тонкостям науки и искусства, она практична во всём этом и неосознанно на деле воплощает нечто похожее на восхищение. Люблю я эту её поверхностность, Бекка крепкая, живая натура». Клаус ещё долго потом прогуливался по торговым площадям, заходил скуки ради в книжные магазинчики и сувенирные лавки. На небе сгущались чёрные тучи, ветер стал холодным, неприятным. Июнь выдался на редкость противным и дождливым, поэтому Никлаус часто брал с собой зонтик, даже если утро не предвещало изменения погоды. Мистер Майклсон добрался до поместья уже в сумерках; вокруг бушевал сильный ветер, началась морось, вдали еле слышно гремело: «Видать, будет гроза», – он взбежал по ступеням. Деймон сейчас был в отъезде. Поэтому в доме было непривычно тихо, потому как в обычные дни хозяин дома громогласно шутил, отдавал распоряжения, приводил друзей на обед. Навстречу Клаусу выбежала кухарка, суетливо размахивая руками, нижняя губа её дрожала. - Мистер Майклсон! Как здорово, что вы вернулись: у миссис Сальваторе начались схватки, – сказала она последние два слова так тихо, словно это какая-то тайна, рассказав которую она лишится головы. - Где она? Как давно? – Никлаус вздрогнул, распахнув серые глаза, взяв за плечи кухарку, и с мольбой поглядел женщине в лицо. - У себя в спальне. Пару часов назад началось, сэр… Клаус нервически сжал кулак, глубоко вздохнул и подошёл к окну. Последующие несколько часов он также ходил взад-вперёд, позабыв о времени. Он слышал крики сестры со второго этажа: это были дикие, животные крики, и Никлаусу казалось, будто сейчас Ребекка умрёт в муках, так и не разродившись. Шёл пятый час, крики не стихали, но стали ниже, голос сестры срывался – она устала. Экономки были в ужасе, посылали за доктором два раза, но тот не являлся, видимо, в силу разразившегося штормового ветра с грозой. - Мистер Майклсон, я боюсь, что если миссис Ребекка в ближайшие часы не… то… – кухарка разрыдалась старушечьими слезами, её пухлые плечи затряслись от всхлипываний. - Нет, только не говори, Одри, что она может… о нет! Бекка не может, – он боялся произносить это страшное слово вслух. Клаус отчётливо понимал, что не сможет пережить ещё одну смерть любимого человека – самого родного. Он в панике схватился за кудрявую голову, бешено изучая глазами стены и потолок. - Вот если бы была возможность сходить к травнице Кэролайн, – грустно вздохнула Одри, – говорят, она всем помогает, к кому беда в дом стучится. - Где её найти? – ровным тоном спросил Никлаус, моментально придя в себя, словно ухватившись за спасительный круг. - Э, вы же это несерьёзно, сэр? – её глаза стали огромными, как у кролика. – Такая гроза на улице, ветер: деревья гнутся и ломаются, а вы удумали в лес идти? - Если это действительно поможет мне спасти сестру, я хоть под землю спущусь. Одри кратко рассказала, как найти дорогу к лесной хижине Кэролайн, а сама в страхе ушла на кухню, тот час же занявшись готовкой, дабы успокоить себя. Клаус не медлил ни секунды. Наскоро одевшись, он вышел на улицу, сразу же попав под «обстрел» ливня и срываемых ветром прутьев деревьев. Ему казалось, что дорога не кончится никогда. В лесу было и без того темно, а тут ещё и тучи в небе – зловещее чувство опутало нервы, скрутило желудок тугим узлом. Но вот показалась кромка ограды, а вслед за ней и дом. «Боже, когда-то мы вместе играли! Читали книги, обсуждали высшее образование… Хм, я видел её последний раз на собственной свадьбе ещё девчонкой. Я почти не помню её лицо». Три настойчивых, сильных стука в дверь. Незамедлительные шаги, щелчок – показалась фигура в накидке с капюшоном. - Клаус?.. – её голосок прозвучал тонко и плавно. Кэролайн была удивлена: увидеть его она ожидала меньше всех на свете. - Здравствуй, Кэр… Кэролайн, – поправил он почему-то себя, словно она ему совсем чужая. - Что с тобой, милый друг? У тебя такой измученный вид… проходи скорее внутрь. - Нет! – крикнул он в страхе, отчего девушка вздрогнула. – Ребекка. У неё тяжёлые роды… я боюсь, она… - Тшш, – она погладила обеими руками его лицо, убирая мокрые пряди волос со лба, – я иду, иду, не бойся ничего. Она на секунду скрылась внутри дома и вышла с керосиновой лампой в руке и тряпичным кисетом. Обратная дорога казалась короче и проще – рядом с Кэролайн он ощутил покой и спасение. Никлаус старался оставить дурные мысли позади, в сердце его затеплилась надежда.***
В восьмом часу на свет появился первенец миссис Сальваторе – светловолосый сын с голубыми глазами отца. Кэролайн провела ещё час после родов в комнате Ребекки, затем тихонько вышла, оставив новоиспечённую мать отдыхать. Клаус сидел на диване, в гостиной, согнув одну ногу в колено и положив на него руку. Его глаза были закрыты, ему было хорошо и спокойно. В доме стояло умиротворение и тишина. На сердце у Никлауса было легко, он смеялся страху в лицо и впервые за долгое время почувствовал момент счастья. «Это забытое чувство, – подумала Кэролайн, остановившись на лестнице и глядя на Клауса, – как я пыталась его упрятать. Невозможно… Люблю ведь. Всё так же, быть может, даже ещё сильнее оттого, что соскучилась. До чего он сейчас хорош!» - А, Кэролайн, это ты, – он вскочил с дивана и направился в её сторону. Даже хотел было обнять её, но подумал, что так нельзя, что это слишком. – Я не знаю, как тебя благодарить. Я тебе по гроб теперь, наверное, обязан, – он засмеялся. - Мне не впервой, не переживай. Ты мне ничего не должен, мне никто не должен за это. Я помогаю для себя, мне… мне нравится это, – она вздохнула, стесняясь своей доброты. - Останься, прошу – на чай. Я не буду тебя мучить своим занудством, – он протянул ей руку и причудливо изогнул бровь, а его улыбка приобрела коварно-игривые оттенки, как в пору юности. - Не помню, чтобы ты был занудой. Ты был весёлым и бодрым болтуном, – её лицо просияло. - Это было тогда, сейчас я просто невыносим, поверь.***
Теперь Клаус стал частым гостем в лесном домике Кэролайн. Он открыл себе её заново: в мисс Форбс сплелись старые черты, что он ценил, и новые – незнакомые и очень притягательные. Лето было на исходе, Клаус допивал цветочный чай, наблюдая в окошко за тем, как Кэролайн обстригает кусты. Он жалел про себя, что не разглядел её раньше. Да, тогда она была девчонкой – умненькой, интересной и задорной, но всё же ещё девчонкой. Сейчас это была женщина, с плавными движениями и магнетическим взглядом, который контрастировал с лучезарной детской улыбкой. «Мы поговорили за это лето обо всём, о чём только можно разговаривать. Я всякий раз возвращаюсь сюда, ноги у меня дрожат от волнения… Я хочу её видеть своей женой! Она для меня лучшая женщина из всех». Поздний август дышал зноем, сухим пыльным воздухом, но здесь, в лесу это было не столь ощутимо. Никлаус вышел наружу и остановился рядом с Кэролайн, прижавшись спиной к яблоне. - Не знаю, понимаешь ли ты, как долго это длится, – он выдохнул и прикрыл глаза. - О чём ты? – осведомилась она, отрываясь от своего занятия. - Три месяца… разговоры, разговоры, чай у окошка, прогулки по лесным тропинкам, – он отошёл от яблони и опустился на корточки рядом с Кэролайн, – я люблю всё это, очень. Но этого уже мало, неужели ты и сама не понимаешь? Он погладил большим пальцем её губы, затем порывисто притянул к себе и горячо поцеловал. Он сжимал Кэролайн в объятиях, тяжело дыша от накатившего чувства счастья. Ноги его подогнулись, Клаус опустился на колени. Когда он наконец оторвался от поцелуя, то увидел в глазах девушки страх и замешательство. Высвободившись из объятий Никлауса, Кэролайн убежала в дом и закрыла дверь. Как ни стучался он потом к ней, Кэролайн не открывала. С этого дня она начала старательно избегать общества Клауса. В сердце Кэролайн появилась обида на себя, что она изменяет своей добросердечной цели помощи людям. Она внушала себе, что не должна предаваться старым страстям.***
Так прошёл сентябрь. Пришёл первый холодок. Клаус истосковался по Кэролайн, но останавливал себя всякий раз при попытке навестить её, вспоминая последний свой визит. Никлаус думал, что она сердится на него, быть может, она не чувствует к нему того же что и он к ней. Однажды, сидя в гостях у Ребекки и Деймона, наблюдая, как они нянчатся с сыном, Клаус почувствовал зависть: у него этого нет, судьба в прошлый раз лишила мужчину радости семейной жизни. «Гадкое, гадкое чувство. Терпеть его не могу, – мучился про себя Никлаус. – До чего же я соскучился по моей Кэролайн! Плевать, что она меня избегает, увижусь с ней сегодня же». Шёл уже шестой час, а Клаус шагал по лесной тропе. Ноги сами его несли – они знали эту дорогу наизусть. Оградка, сад и огород, а следом домик – всё такое знакомое и милое сердцу. Кэролайн стояла у пожелтевшего куста черёмухи, дыханием согревая озябшие руки. Клаус бросился к ней, очутился рядом и встал как вкопанный. - Здравствуй, Кэролайн, – хрипло шепнул он, и брови его скривились. - Добрый вечер, Никлаус, – виновато ответила она. - Я не раздражаю тебя своим присутствием? Я просто соскучился, и если хочешь, я уйду. Я не хочу доставлять тебе неудобства. Но ответь, прошу: стоит ли мне на что-то рассчитывать? Я всё пойму, что бы ты ни ответила. Кэролайн посмотрела на него жалобными глазами. Она про себя уже всё решила. Сейчас её терзания казались ей мелочью – ну и что, что она хочет пожить для себя. Она семь лет жила для других. - Иди ко мне, Ник,– с нежностью в голосе прошептала она, распахнув объятия. Клаус крепко обнял любимую женщину, ласково прильнув своей щекой к её щеке.