Терпение

У неё нет терпения. Вот почему она на самом деле ненавидит носить такую одежду. Ты должна быть терпелива, чтобы окружающим было приятно смотреть на тебя, ты должна спрятать под бинтами порезы, ожоги, синяки, скрыть выступающую кость. Вот почему она на самом деле ненавидит макияж. Ты должна быть терпелива, чтобы покрасить ресницы дрожащей рукой, придать щекам нежно-розовый цвет, покрасить стиснутые губы в красный, скрыть под пудрой небольшие шрамы. Вот почему она на самом деле ненавидит причёсываться. Ты должна быть терпелива, чтобы смыть с волос всю грязь, пыль и запёкшуюся кровь, избавиться от запаха дыма, расчесать их и уложить в причёску. Вот почему она на самом деле ненавидит быть женщиной. Но сегодня она будет ею. Серое платье не делает её такой бледной, как чёрное. Белые перчатки скрывают исцарапанные, тощие руки со сломанными ногтями. Лицо даже почти красиво, как может быть красива маска из ароматной пудры, румян, туши, теней и помады. Завитые волосы падают на хрупкие плечи, скрывая ключицы не до конца высушенными светло-коричневыми прядями. Когда она смотрит в зеркало, то видит незнакомку. Незнакомку из далёких, тусклых воспоминаний. У неё нет терпения. Тем не менее, она ждёт. Руки беспокойно комкают ткань, приглаживают волосы, она переминается с ноги на ногу и нервно смеётся, потому что плакать нельзя, а то тушь потечёт. Затем – наконец-то. Он открывает дверь, он не улыбается, он говорит ей, что она хорошо выглядит. Она не отвечает ему, не знает, что сказать, её слишком мучает нетерпение. Она принимает протянутую ей руку, чувствуя себя при этом странно, неправильно. Это всё неправильно. Он заставляет себя улыбаться, вымученная улыбка совсем не идёт ему, но от его гордости уже ничего не осталось. Она презирает его за это, она хочет попросить его снова стать самим собой, но она тоже молчит. Это куда проще и требует гораздо меньше терпения. Вдвоём они покидают отель, и она не оглядывается. Она считает все эти проклятые сине-бело-красные флаги отвратительными. Под ногами при каждом шаге слышится слабый щелчок, ремни обуви давят на кожу, но она терпит это. Так много. Его глаза, его руки, его прихрамывающая походка, его пустой взгляд, эта неприятная тишина вокруг них. Она ускоряет шаг, сгорая от нетерпения, оставляя его позади. Победители и проигравшие стоят у ворот Версаля. Франция, Франциск. Надушенный, искусственно улыбающийся, нарядный. Англия, Артур. В костюме, в цилиндре, с гордо поднятой головой. Америка, Альфред. В неизменной куртке, улыбающийся, почти весёлый. Оба Италии, Феличиано и Романо. Один застенчиво глядит в пол, а другой триумфально усмехается. Немного поодаль стоят гости – Людвиг и Гилберт. Младший в простом костюме, старший назло надел ярко-синюю форму. Первый стоит навытяжку, в его позе чувствуется напряжение, а Орден лишь презрительно усмехается. Она смотрит на Гилберта. Только на него. На якобы великого Пруссию. Франсуа приветствует их насмешливым поклоном. Видно, что он издевается. – Я уже боялся, что вы двое не захотите появиться. Впрочем, тем больше я рад приветствовать Австро-Венгерскую империю на мирных переговорах в Версале. Она уже порядком замёрзла и поэтому слегка дёргает своего спутника за руку. Поспешно и необдуманно, как и всегда. Он колеблется, но всё же делает шаг вперёд. – Это очень любезно с вашей стороны, господин Бонфуа. Тем не менее, вы приветствуете не Австро-Венгерскую империю, а Венгерскую и Австрийскую Республики. – Его голос чуть сел. Возможно, от волнения. Он сказал это так невероятно тихо, практически... скромно. Молчание. Недоверчивые взгляды, удивление, смущение, шёпот и вопросы. Она смотрит на него и думает, что на войне он сломался. Она хочет плакать за него, потому что сам он этого никогда не сделает, но вовремя вспоминает о туши. Она смеётся. На неё смотрят, как на умалишённую. А может быть, сейчас это действительно так. Возможно, она сошла с ума, когда увидела ненормально выступающие скулы на его лице, бессильные руки, которыми он вряд ли сможет снова играть на пианино, когда захотела обнять его, сказать, что всё будет хорошо, всё будет в порядке. Возможно, она сошла с ума, когда подумала, что хочет забыть всё случившееся, хочет начать всё с нуля. С фортепианной музыкой, наполнявшей дом, с тортом по воскресеньям на завтрак. С необдуманными словами, которыми она всегда сердила его, с извинениями, которые она между поцелуями шептала на ухо. С ночными часами, когда она забывала о том, что они страны, и с мечтательной беспечностью откидывалась на его руки, что-то тихо напевая себе под нос. Со всеми маленькими обещаниями и обманами, со всеми болезненными воспоминаниями, со всеми ошибками и истинами. И только с ним. Возможно, она сошла с ума, когда подумала, что всё это ещё возможно. Что они ещё смогут построить свой чудесный стеклянный замок из их мечт, слов, музыки и любви. Осколок за осколком, сон за сном, слово за словом, нота за нотой, поцелуй за поцелуем. Возможно. Но она понимает, что так больше никогда не будет. Потому что они не смогут собрать осколки заново. Для этого нужно терпение. А у неё его нет.