Завод

Он стоял в отдалении от нашего Города, окруженный пустынной зоной и несколькими периметрами с колючей проволокой, но все равно каждый житель чувствовал над собой его давлеющую власть. Завод. Он был всем для Города – его благословением и проклятием. Был причиной, почему на этот убогий клочок земли съехались сотни людей, построили дома, прекрасные парки, школы и больницы. И он же был причиной, почему эти больницы получали солидную прибыль. Ведь ни для кого не было секретом то, что местное производство вредит здоровью, и чтобы продукция Завода была рентабельной на рынках привередливого Запада, руководству приходится изрядно экономить на очистных сооружениях, да и на безопасности рабочих в принципе. Но людей это не останавливало. Ведь угроза болезней была призрачным монстром, маячащим в отдалении, не таким уж и страшным, по сравнению с перспективой умереть от голода, оставшись без работы в других густонаселенных Городах, или же едва сводить концы с концами в какой-нибудь глухой деревушке. А здесь был чудесный Город, высокая зарплата и пенсия, достаточная, чтобы оплачивать счета современной медицины. Я был не местным, приехал в здешнюю больницу по распределению после мединститута. Поэтому Завод и не казался мне такой уж органичной частью ландшафта, железной каймой, украшающей линию горизонта. Умом я понимал логичность выбора жителей, но все равно всей внутренностью чувствовал отвращение к Заводу. Знаете, эдакое чувство легкой тошноты, подкатывающее к горлу? Я проходил практику в местном отделении Акушерства и гинекологии. За год-другой передо мной на обитой цветастой клеенкой кушетке сидело много пациенток. Для каждой женщины содержание ее медицинской карты было собственной, не имеющей никакой связи с жизнями других, радостью или трагедией. Хотя, не такой уж и трагедией, ведь из-за действующей последние полсотни лет политики “одна семья – один ребенок” у людей прибавилось цинизма в отношении к младенцам. Аборты были обычной, а в городах побольше нашего и ежедневной процедурой. Особенно, если родители были молодыми, амбициозными рабочими, пока не планировавшими семью. Особенно, если на УЗИ оказывалось, что ребенок – девочка. Особенно, если оказывалось, что у ребенка есть “некоторые отклонения в развитии”. А здесь для меня все эти случаи “некоторых отклонений” складывались в устрашающую статистику. Дело было в том, что оказавшихся уродами детей было большинство. Некоторые мамочки по рассеянности приходили на первое УЗИ на довольно позднем сроке, и тогда мне доводилось видеть отвратительные и вместе с тем удивительные мутации, какие обычно встречаются разве что в фантастических фильмах. Естественно, о том, чтобы поговорить об этом с начальством, не было и речи. Я и без слов понимал, что все происходит с молчаливого согласия руководства Города и Завода. Моя же скромная персона в данном заведении имеет право лишь молча слушать старших сотрудников и выполнять несложные медицинские манипуляции. Искать помощи извне? Взятки уже даны всем нужным людям. Прыгнуть повыше мне не под силу. А знаете, мы недавно упаковали в полиэтиленовый кулек и сожгли маленькое, сероватое существо с зачатками крыльев, оно было даже живое. Дышало. Возможно, я слишком сентиментальный для врача. Мне снились эти маленькие нерожденные уродцы, они открывали рты в немом крике и смотрели прямо на меня. Осмысленными просящими взглядами взрослого человека. Да, я брежу, конечно. Человек с моим образованием должен понимать, что уровень интеллекта эмбрионов не выше кошкиного, а у большинства из них даже меньше, чем у головастика. Но мне было глубоко наплевать на все то, что я там якобы должен был понимать! Шло время и вся их боль и отчаяние копилась во мне, нарастая шершавым бесформенным комом в груди, не дававшим спокойно дышать. Копилась и трансформировалась в бессмысленную ненависть к Заводу и Городу. Я знал, что не имею права ни за кого решать: жители и их нерожденные дети – единое целое, народ этого Города, и их жизнь – это их выбор, возможно даже лучший из многих зол. По сути, я не вправе даже советовать им. Но, черт возьми, все равно я так мечтал сравнять с землей этот проклятый Завод! Как-то даже лежал, пялясь в потолок на бестолково кружащую вокруг старого плафона муху и фантазировал о том, каким образом можно лучше осуществить мои планы. Ведь достаточно отключить главную печь. Она остынет и придет в негодность. А построить новую нерентабельно, ведь Завод уже довольно старый. Все так просто… Боже, какая чушь! Моя практика подходила к концу. Я мечтал о том, что уеду отсюда и заживу новой и спокойной жизнью. Скорее всего, поселюсь на северо-востоке, поближе к морю. В конце лета ко мне приехал на несколько дней младший брат – помочь с переездом, да и просто поглазеть. Хотя не знаю, правильно ли называть его младшим? У нас совсем небольшая разница в возрасте, к тому же, он не терял время своей жизни зря и вместо того, чтобы сохнуть шесть лет над учебниками в мединституте, сразу после школы начал жить самостоятельно. Работал журналистом. Еще с детства брат увлекался фотографиями, что-то постоянно писал. Как ему удалось найти работу, несмотря на огромную конкуренцию? Кто знает. Может, просто потому, что он буквально горел своим делом – он всегда был таким, море энергии и энтузиазма, каждой бочке затычка. И дернул меня черт поделиться с ним своими переживаниями... – Да не парься ты так, ничего страшного! Я просто пару фоток щелкну, тайком. Ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Да не отворачивайся же ты от меня! – складывал ладони в просительном жесте брат и умоляюще заглядывал мне в глаза. Я еще раз поразился, как ему удавалось занимать серьезную должность. В главном офисе он, небось, по-другому себя ведет, актерище! А сейчас стоит передо мной: в майке с мышью и в американской кепке, да глазами моргает – за десять лет совсем не изменился. С такими жалобными глазами даже в Пентагон пропустят поглазеть, поверив в искреннюю невинность детского любопытства. Вот уже битый час он выводил меня из себя своими уговорами, предлагал десятки разных “планов”, один бредовее другого, а я отмахивался руками и ногами. Но внутри все равно заразился его инициативой. Да и доводы брата показались разумными, видимо, он сумел озвучить то, о чем я хотел подумать, но боялся. Идиотская была затея, и дураку ясно. Но ведь если сердце приняло решение, оно разрешает разуму увидеть только те аргументы, которые ему выгодно показать. Поэтому, когда красноречие брата иссякло и он оставил меня в покое, я наконец согласился. К несчастью, взамен его мальчишеских идей у меня созрел более логичный и осуществимый план. В итоге, через несколько часов мы стояли у проходной завода в медицинских халатах, держа в руках увесистые чемоданчики с пробирками. – … практиканты, нам сказали взять анализы крови у сотрудников… Как нет соответствующего распоряжения? Вот же документы из городской поликлиники. – Дяденька, ведь нам так далеко ехать пришлось, как же это в другой раз? – начал давить на жалость братишка. – Зачем? Да, вроде, какие-то витамины по правительственным субсидиям хотят заказать, нужно только подтвердить, что производство вредное. Вот мы и возьмем пробы на рабочем месте, чтобы анализы вышли хуже… Что Вы, как мы смеем отвлекать, будем сами подходить к каждому сотруднику… Да? Спасибо, дяденька! Спасибо, спасибо Вам! – раскланивался мой хитрец. Не знаю, что такого провокационного брат надеялся тут сфотографировать – в административном здании сидели заурядные скучные тетки, а в цехах самые обыкновенные хмурые рабочие. Те сердито отмахивались от нас, правда, когда слышали о “бесплатных витаминах”, их лица светлели, и мужчины с радостью подходили сдать кровь и заодно покурить на свежем воздухе. Завод был невообразимо огромным, на северо-запад тянулись бесконечные поля живого и дышащего смогом металлолома. Я уныло всматривался в эту громадину, размышляя о бестолковости нашего мероприятия, пока вошедший в роль братишка приветливо общался с рабочими. Меня этот цирк мало интересовал: больше хотелось поговорить с самим Заводом, а не с его рабочими. Я мысленно слал ему проклятия, а в завершение своей безмолвной пламенной речи зло плюнул на землю. И Завод мне ответил, страшным гулом и грохотом, и уходящей из под ног почвой. Я не сразу понял, что это был не мистический ответ на мои молитвы, а обычное землетрясение. Люди испуганно выскакивали из цехов и падали на землю, закрывая голову руками. Где-то в северной части Завода прогремело несколько взрывов. Я не знаю, как долго продолжался этот кошмар – в то время, пока все вокруг рушилось, я, кажется, не только перестал думать, но даже и дышать. Как только стихия успокоилась, я подхватил свою сумку и побежал осматривать рабочих. Скомандовал принести из медпункта то, что смогут найти. Мужчина в серой кепке, недавно с такой снисходительностью трепавший мою макушку, тут же безропотно подчинился. Через какое-то время приехали спасатели и медработники из Города. Как оказалось, там толчки не были такими сильными. – Давай, это наш шанс, – шепнул мне на ухо брат. – Спрячемся в этом админздании. Пошли же, теперь справятся и без тебя. Я дал себя увести. Мы пробрались наверх, в бухгалтерию. Тут никого не было: здание не слишком пострадало, поэтому всем удалось выбраться наружу. Спасатели отправились в первую очередь в ту часть Завода, где полыхал пожар. Брат метался по брошенным кабинетам, что-то восторженно охал и фотографировал. Мне же было не по себе, я, осторожно переступая через осколки стекол на полу, подошел к оконному проему и смотрел на суету людей внизу. Все-таки, мне стоило остаться там. В кабинете управляющего мы застряли надолго, я даже задремал у стены. В этот раз Завод не ждал моего обращения, чтобы ответить – внизу снова раздались взрывы. Брат выглянул наружу: – Эй, тут что-то не так, все разбегаются! – обеспокоенно вскричал он. И тут же его голос потонул в ужасающем грохоте, а комнату озарила яркая вспышка. Реакция брата была мгновенной – он вскинул камеру и нажал на запись. А в следующую секунду взрывная волна пронзила его осколками по какой-то идиотской случайности уцелевшего окна и отбросила назад к стене. Я подполз к брату. Но ему уже не нужна была моя помощь. Он не сказал мне никакой прощальной речи. Просто умер, захлебнувшись в собственной крови. – Я отнесу это, – сказал я, снимая с его шеи ремень фотоаппарата. Разбежавшиеся спасатели, вспышка, взрывная волна, облако серого пепла, закрывающего небо, всплывшие в памяти обрывки его фраз “засекреченное производство”, “оружие” – из кусочков в голове складывалась ясная картина. И вывод из нее: я не жилец, при любом развитии событий. Я поднялся на крышу, чтобы осмотреться, щелкнул еще пару фотографий в авто режиме – хотелось быть хоть немного полезным. Хотя картинка в объективе не вселяла надежд: огонь все больше охватывал оставленный без присмотра Завод, все вокруг было завалено обломками. Даже если пожар волшебным образом прекратится, все равно выбираться отсюда придется не один день. Я закрыл глаза и глубоко вздохнул. – Когда не знаешь, что делать, нужно просто шагнуть вперед. Ветер трепал мои волосы и бросал в лицо частички сажи. Я летел с крыши, над полыхающими складами и пышущими жаром провалами зияющих подземных шахт. Внизу, бережно укрытые обломками, мирно спали те, кто не успел убежать. Мое желание исполнилось, Завод умирал, забирая с собой тех, кого смог. За южной границей завода начиналась серая пустыня, испещренная странными круглыми воронками. Следы взрывов? Я летел на юг, к морю, в город, в котором так мечтал жить. Там находилась редакция газеты, где работал брат. Его коллеги поспешили принять меня, суетливо усадили в удобное кресло и налили чаю. Главный редактор дрожащими руками воткнул карту памяти в свой ноутбук, остальные плотным кольцом обступили его стол. В комнате висела тишина, прерываемая только тихим щелканьем клавиш. – Это будет сенсация, – в конце концов прошептал мужчина, убирая руку с клавиатуры. Позднее я вспоминал этот, во всех отношениях странный, день. Думаю, именно в этот день я и умер. Хотя братишка, как всегда, не согласился бы со мной – он вечно критиковал мой способ формулировать мысли. Конец.