The Hunger Games: На острие волшебной палочки

Нет ничего больней на этом свете, Чем встретить взгляд ребёнка-сироты, В его глазах весеннего рассвета Вопрос сердечный:«Мамочка, где ты?»

Привычно ноют плечи при особо широких замахах. Часа через три руки повыше локтя немеют. Через четыре ты их уже не чувствуешь. Но остановиться не можешь, продолжая работать и прерываясь лишь раз в сорок минут, чтобы сделать глоток воды. - Не устал? Август отложил топор, приставив его к стволу дерева, вытер со лба пот и только тогда обернулся. - Что ты здесь делаешь? Слышал, тебя послали в северо-западный сектор… Эмма остановилась в пяти шагах от него, дрожа на ветру и кутаясь в потрепанную временем кожаную куртку. Она красным пятном выделяется в зелени кустарников. Слишком приметная, такую одежду в седьмом дистрикте обычно не носят. - Уже обед. Август одернул мокрую от пота майку и кивнул. Скорее всего, опять не услышал колокол за ударами топора. - Да, идем. Эмма усмехается и вдруг подбрасывает ягоду, неизвестно как взявшуюся у нее в руке, и когда она, описав высокую дугу, летит в сторону Августа, тот ловит ее ртом и, прокусив нежную кожицу, ощущает взрыв терпкой сладости на языке. - Ты нашла новую полянку? В работе есть единственная поблажка: охотиться запрещено, но вот ягоды и съедобные коренья ваши, если, конечно, найдете. - Там целый земляничник. Я протянула сетку, чтобы звери не вытоптали. Эмма кивает, подмигнув, крепко сжимает его ладонь в своей и тянет за собой в сторону Эдема, нелегального рынка в заброшенном здании театра на окраине жилого центрального сектора. Именно там, за торговыми рядами находится забегаловка «У бабушки», где собираются лесорубы в середине рабочего дня, чтобы набить желудки и поделиться последними новостями. - Сегодня должны объявить условия Квартальной бойни, - как бы, между прочим, упоминает Бут и добавляет с капитолийским акцентом, пародируя Бастинду Грин – неукротимо бодрую дамочку, каждый год приезжающую объявить имена к очередной Жатве. – Чуть не забыла! Поздравляю с Голодными играми. И пусть удача… - Всегда будет с вами! – заканчивает Эмма с тем же энтузиазмом. Им не остается ничего другого, как шутить. Иначе можно сойти с ума. К тому же, капитолийский выговор такой жеманный – что не скажи, всё смешно будет. - Побыстрее, - отвлекся Август. – А то все лепешки разберут… Эмма улыбнулась, только крепче сжав его руку. Они уже не дети, но Бут все еще продолжает ее опекать. Сироты в дистрикте редко выживают. Но они выжили, и даже Жатва миновала обоих. - И правда. Нужно успеть добраться к бабушке быстрее, чем Ворчун. Уверена, он уже нацелился на мой ростбиф. Разумеется, ожидающий ее кусок на вкус был, да и на вид, словно бумага, но выбирать не приходится… Август никогда хорошо здесь не ориентировался, хотя полжизни прожил на этих улицах. Но зато он может починить любую даже безнадежно испорченную вещь. Свон же знает эти петляющие улочки наизусть. Каждый закоулок, тупик, каждый поворот. Это ее дом. Она знает кратчайшие пути в любую точку нижнего города лучше, чем любой старожила ее дистрикта. Поэтому до Эдема они добираются минут за пятнадцать. Эмма выдыхает, видя нетронутый «бумажный» ростбиф. Видимо, Ворчун где-то задержался. Перехватив по пресной лепешке, стакану невозможно кислого компота и завернув в тряпицу ростбиф (на вечер), они возвращаются в лес. Эмма прощается с Августом на подходе к нужному ему сектору, ей совсем в другую сторону. - Беги, беги. Тебе еще нужно успеть… - Бут замолкает и осматривается, словно их кто-то может подслушивать. – Удачи. Встретимся дома. Эмма, кивнув, срывается в лес. В соседнем с ее, северном секторе растет «старый заказ», ожидающий ее внимания. Она не могла найти Наутилус желтый в течение нескольких недель, из-за чего им с Бутом приходилось все это время жить в проголодь. У них в дистрикте доктора мало кому по карману, так что большинство лечится у аптекарей: чиновники, миротворцы… Эмма на протяжении уже нескольких лет собирает в лесу травы и продает их в аптеку. Для нее это главный заработок, на лесопилке много не получишь. К ужину Свон приносит целую буханку хлеба. Хлеб настоящий, из пекарни, совсем не похож на те плоские, липкие лепешки, что она сама печет из пайкового зерна. Еще кусочек козьего сыра, его она выменяла у сердобольной Эсмеральды, которая трясется над своей козой, как над писаной торбой. Вернувшийся позже нее Август, смотрит на все это великолепия, истекая слюной, и Эмме приходится едва ли не силком отбирать у него бутерброд. Поэтому на главную площадь Бут плетется с выражением вселенской скорби на лице. Перед Домом Правосудия уже установлен экран. Сюда придут многие, кто не имеет телевизоров, чтобы узнать условия предстоящей Квартальной бойни. Август тянет Эмму за собой к клумбам, где можно будет сесть. - Интересно, почему они сообщают условия так поздно, - морщится Бут. – Осталось всего два дня до Жатвы. Никто не ожидает от этих Голодных игр ничего хорошего. Сотые. Юбилейные. Видимо, Капитолий задумал что-то действительно грандиозное. - Сейчас прочитают карточку, - отстраненно замечает Эмма. Она до сих пор помнит каждую Жатву, через которую прошла. Тянущиеся минуты, сердце, птицей бьющееся о клетку ребер. Как она замирала, не дыша, когда произносили имя девочки-трибута, боясь услышать свое. А затем с замиранием ждала и молилась, чтобы из второго стеклянного шара не достали конверт с карточкой: «Август Уэйн Бут». На экране, мигнув, включается прямой эфир. Звучит мелодия гимна, и у Эммы сжимается горло от отвращения: на сцену поднимается президент Миллс. Затянутая в платье черного бархата, лиф которого украшен бриллиантами размером с лесной орех, она улыбается камере, напоминая голодную акулу. За ней идет юноша в безукоризненно белом костюме, с деревянной шкатулкой в руках. Музыка обрывается, и президент начинает речь, напоминая всем о Темных Временах, которые и породили Голодные игры. Создавая правила, распорядители решили назвать каждую двадцать пятую годовщину Квартальной бойней, чье предназначение – освежить в народе память о людях, убитых во время восстания. В последних словах нельзя не расслышать угрозу. Тем временем Реджина Миллс повествует о прошлых Бойнях. – К двадцатипятилетнему юбилею, в напоминание о том, что бунтовщики сами выбрали путь насилия, каждый дистрикт голосовал за своих трибутов. Эмма пытается представить, каково это – избирать детей, которым придется идти на смерть. И каково отправляться на Игры, зная, что так решили твои соседи, знакомые, а не слепая воля случая. – В пятидесятую годовщину, – не унимается президент, – в качестве напоминания, что за каждого павшего капитолийца было убито двое восставших, дистрикты предоставили вдвое больше трибутов. Перед глазами Свон возникает арена, а на ней – не двадцать три, а сорок семь соперников. Меньше шансов, меньше надежды, в конце концов, больше смертей. Именно в этот год победил Джузеппе. Пару лет назад Август работал у него Подмастерьем, но уволился спустя месяц, ничего толком не объяснив. Да, и Эмма почти не интересовалась. - В третью по счету Квартальную бойню, напоминая каждому ребенку восставших об ошибках их родителей, трибуты были отобраны из числа детей возрастом 7-11 лет. Эмма сглотнула и зажмурилась. В тот год она попала в их число, но рок обошел ее стороной. Да и эти игры… Дети, которым дали в руки оружие, не знали, что с ним делать, и распорядители, поняв провальность всей идеи, извели двадцать три ребенка измором, а победителя – отощавшего воробья с выступающими ребрами, смогли привести в норму только через два месяца. – А теперь, в честь четвертой по счету Квартальной бойни... – возвышает голос президент. Юноша в белом приближается и протягивает ей шкатулку. Миллс откидывает крышку, и каждый видит ровные стопки желтоватых конвертов. Очевидно, первые устроители шоу расписали свой замысел на века. Президент достает конверт с отчетливой надписью 100, поддевает клапан, достает небольшую белую карточку и без запинки продолжает: – Дабы напомнить повстанцам, что даже самые сильные среди них не преодолеют мощь Капитолия, в этот раз Жатва проводится среди всех, кто достиг двенадцатилетнего возраста. Экран гаснет. На площади тишина, нет даже ветра. Никто не ожидал, что снова будет установлен новый возрастной рубеж. Теперь почти каждый под прицелом. Хотелось бы узнать мнение читателей. Потому что писать тяжело. "Однажды в сказке" - это даже не книга, а вот "Голодные игры" написаны от первого лица. Так что этот фф вроде эксперимента)