Восемь вечера после войны

— Алло? — Деклан, это я. — Всё в порядке, Эш? Последний раз, когда ты звонила… — Я была не в себе. Всё отлично, правда. Всего лишь хочу спросить: ты случайно в гости к дяде Сэму не собираешься? — Признавайся, телепатия тоже входит в твои способности. Я в аэропорту, жду свой рейс. — Здорово, потому что я в Старом городе. И если ты не против встретиться… — Нет, конечно же, не против. Наоборот, очень даже за. Буду в Нью-Йорке в два часа дня. У меня обед с главой Нью-Йоркского убежища и ещё один самолёт в шесть. Как раз до Старого города. — Значит, увидимся в восемь на известных тебе руинах. — Договорились. — Звонил твой секрет? — спрашивает Алистер, когда Деклан возвращается к их столику в одном из многочисленных кафе в зоне вылета, где чашка кофе стоит столько же, сколько чайник индийского чая, чьи лепестки собирали на рассвете буддийские монахи, в обычном лондонском ресторане. — Да, — небрежно отвечает МакРей, но Алистер делает вид, что не заметил, как напряжены пальцы Деклана, сжимающие мобильный телефон так, словно тот виноват, по меньшей мере, в Зомби-апокалипсисе. Для своего первого звонка Эшли не сумела бы выбрать более подходящего времени, потому что именно тогда привычный мир Деклана МакРея развалился на атомы. Он наблюдал за тем, как младшая Магнус и её собратья по генетическому изменению превращают первый этаж Лондонского убежища в одну из картин Иеронима Босха, и беспрерывно представлял себе, как тело Джеймса медленно разлагается в Балассаме. Воображение услужливо подкидывало яркие и жуткие картинки: тяжелый запах гниения, белые личинки и мухи, копошащиеся во вздувшейся плоти… Бедное, состарившееся за секунды тело, брошенное и забытое, потому что перед Хелен Магнус и остальными членами Пятерки стояла более важная задача, чем позаботиться о своем друге, умершем у них на глазах. — Ты должен поспать хоть немного, МакРей, — говорила Энни. — Надорвёшься, идиот. — Я не смогу спать, пока мы не вернём Джеймса домой, — возражал он. — Мы должны вернуть его домой, Энни-Пенни. Она давно перестала обижаться на прозвище, подхваченное Декланом от Тамары, поэтому просто обняла его, предлагая молчаливую поддержку и своё плечо для так и не пролитых слёз. Джеймса Уотсона хоронили в один день с Кларой Гриффин. В церкви удушающе пахло цветами. Розы, Джеймс не любил розы, и Деклан осторожно пристроил на гроб букетик незабудок из сада, окружавшего Убежище. Циммерман смотрел на него ненавидящим взглядом, но МакРея это мало трогало. Глубоко внутри шевельнулся стыд: Клара не дожила двух недель до своего двадцать пятого дня рождения, но всё, что он мог бы сказать Уиллу, умещалось в жестокую и циничную фразу «Вы не уберегли Джеймса, я не уследил за Кларой, мы квиты». Деклан боялся, что не выдержит и скажет это вслух, и в этот момент затрезвонил сотовый. Хелен неодобрительно поморщилась, МакРей невозмутимо направился к выходу. Он был благодарен Эшли за то, что та спасла его, не подозревая об этом, от прощальных речей тех, кого Деклан в эту минуту почти ненавидел. Мрачная, тёмная радость, превосходство и торжество смешались в клубок отчаяния и чувства вины: он разговаривал с целой и относительно невредимой Эшли прямо под носом у Хелен. Отчаявшейся Хелен Магнус, которая считала, что её дочь мертва, но не хотела в это верить и продолжала отрицать очевидное. Если бы она только знала, насколько права. Эшли была жива, и Деклан прекрасно сознавал, почему она обратилась за помощью к нему и ни к кому другому. Генри не стал бы скрывать от Хелен правду если не из любви, то из чувства долга. А Тесла и Друитт ни за что не упустили бы возможность заработать у Хелен пару очков в свою пользу. Устроить так, чтобы Эшли получила паспорт на новое имя, права и кредитные карточки, было нетрудно. У Джеймса имелись связи и люди, которые были ему обязаны. Жизнью, честью и многим другим. Уотсон, как выяснилось, позаботился о том, чтобы эта информация досталась МакРею в наследство вместе с Убежищем. Новое имя Эшли Магнус он вычеркнул из памяти сразу же, как отправил ей документы. И не рассчитывал, что она позвонит снова. Но она позвонила. — Деклан? — прошептала она хриплым, задыхающимся голосом, когда он взял трубку. — Я убила человека. Точнее не совсем человека, он пах иначе, и он шёл за мной и… — Эш, успокойся. Сделай несколько глубоких вдохов и говори помедленнее, я ничего не понимаю. — Вечером я отправилась в магазин. В супермаркет. За продуктами – хлеб там, йогурты. Он стоял в очереди на кассу позади меня. Так и буравил мою спину глазами. Мне это сразу не понравилось. Вышла, а он за мной идёт. Правую руку в кармане держит, а его взгляд…, — Эшли сдавленно всхлипнула. — В общем, мне это надоело, я нырнула в подворотню, он, естественно, тоже. Я спросила, кто он такой и что ему нужно, он не ответил, лишь надвигался на меня, и я… Я перерезала ему горло. — Это была самозащита. — Я не уверена. Я атаковала первой, Деклан. — Скажи мне, что было у него в кармане. — Стилет. — Вот видишь. Превентивный удар, не более того. — Я… — Ты что, выпила всю его кровь? Получила удовольствие от его агонии? — Нет. Нет! — Это была самозащита, — упрямо повторил Деклан. В чём-то эмоции Эшли отражали его собственные в ту страшную ночь в Афганистане. То, что в нём быстро распознали талант решать проблемы со снабжением, не означало, что он перестал участвовать в боях. Тем не менее, в грохоте автоматных очередей, во вспышках взрывов и корпусов развороченных БТР противник оставался чем-то абстрактным, единицей в списке побед или поражений. Всё изменилось, когда Деклана, мирно спящего в своей палатке сном уставшего до изнеможения человека, разбудили крики и выстрелы. Он выскочил наружу с оружием во вспотевших ладонях. Лейтенант Демпси, тихий застенчивый парень — накануне он угостил МакРея самокруткой и весело поведал последние сплетни с туманного Альбиона — шёл по лагерю ангелом смерти, стреляя во всё, что движется. Деклан разрядил в него всю обойму, но Демпси свалился мёртвым, только схлопотав пулю в лоб. МакРей выронил пистолет, рухнул на колени, и его вырвало скудным ужином и желчью. Майор Стивенс помог ему подняться и потащил в штаб, где усадил Деклана на ближайший стул и щедро плеснул в стакан медицинского спирта. — Залпом, МакРей. И не смей винить себя. Этот мудак полвзвода положил, и кто знает, скольких людей он бы ещё убил, если бы не ты. Спящих ребят, не ожидающих пакостей от своих. Деклан провел в медчасти сутки. Позже ему рассказали, что он бился в руках медсестёр, плакал и кричал: «Глаза, о Боже, его глаза! У него нет зрачков, там тьма, и огонь, уберите огонь! Это костёр дьявола». Доктору Уильямсу пришлось вколоть ему максимально допустимую дозу успокоительного. Дело замяли, и Деклан постарался забыть о своей первой встрече с миром абнормалов. Когда через два года доктор Уильямс подорвался на мине, МакРей вновь ощутил, как к горлу подступает тошнота, но рвотные позывы так и остались позывами. — Что ты сделала с телом? — равнодушно спросил он у Эшли, словно поинтересовался, сколько стоит килограмм мяса на местном рынке. — Бросила там, в подворотне. Каким-то чудом его кровь не попала на меня. Подобрала свой пакет и вернулась домой. — Его обнаружили? — Да, полицейский патруль. Но никто не свяжет его со мной, на это можно рассчитывать, — Эшли заметно успокоилась, и её голос звучал уже не так хрипло. — Если тебе понадобится помощь… — Я позвоню. — В любое время дня и ночи, Эш. — Я запомню. А будешь разговаривать со мной покровительственным тоном, звонки будут за счёт абонента. — Ой, напугала ёжика стриптизом. Эшли продолжала звонить ему, часто, но не регулярно — иногда между звонками проходили месяцы, а иногда — считанные дни. Они говорили обо всём, кроме, пожалуй, самого главного — когда Эшли вернётся домой (если вернётся) и каким изощрённым способом Хелен Магнус убьёт Деклана за то, что он уже три года утаивает информацию, способную облегчить её горе. Информацию о том, что Эшли удалось выжить и как-то наладить самостоятельную жизнь. МакРей не спрашивает, где Эшли живёт и чем занимается, Эшли не задаёт вопросов о матери и Убежище. Она нарушила это правило только однажды, после того как Убежище в Старом городе сгорело дотла. — Она жива? — Да. Генри и Уилл тоже, а вот Здоровяку не повезло. Эшли бросила трубку и не звонила три месяца. В общем и целом, своеобразная «исповедь по телефону» работает. Она приносит облегчение, и некоторое время Деклану не нужно прибегать к другим методам, чтобы заглушить душевную боль болью физической. Потому что ему больно, и он не справляется. Впервые Деклан услышал выражение «душа болит» от своего русского коллеги, Александра Ивановича, главы Московского убежища. Они пили коньяк и закусывали его лимонами (Джеймса хватил бы удар, если бы он увидел это варварство), и поначалу Деклан решил, что ослышался или не так понял «непереводимую игру слов». — Ты что думаешь, что раз душа нематериальна, так она и болеть не может? — фыркнул Александр Иванович. — Болит, и ещё как. И это интернациональное явление, неважно, кто ты — русский, англичанин или эфиоп. Глава Московского убежища был прав. Внутри непрерывно саднило, словно кровоточило сердце, но эта кровь существовала исключительно у Деклана в голове. Иногда становилось трудно дышать, и многочисленные отчёты, поездки и чтение книг из обширной библиотеки Джеймса не помогали расширить невидимый обруч, сдавливающий рёбра. Как-то утром Деклан брился. Он до сих пор не знает, почему вытащил бритвенное лезвие из станка и сжал в ладони. Кровь закапала в раковину, образовывая хаотичный рисунок из алых разводов. Деклан бросил бритву в корзину для мусора и достал из шкафчика антисептик и бинты. Порезы оказались не очень глубокими, но всё то время, что они заживают, Деклан ощущает каждый из них, а невидимый обруч ослабляет свою хватку, и он снова может дышать полной грудью. Складной нож с резной рукояткой из слоновой кости Джеймс привёз из Индии. МакРею этот нож всегда нравился. Он удобно ложится в пальцы, как будто он создан для них. В дни, когда внутри ноет особенно сильно, Деклан запирается в ванной и водит лезвием по руке, когда правой, когда левой. И всегда соблюдает три придуманных им правила — резать аккуратно и неглубоко, не задевать вен и артерий и дать порезам зажить. Деклан не испытывает желания умереть, не стремится к смерти и не ищет её — если его не станет, кто позаботится об Энни и Альберте? А шрамами его обеспечат абнормалы, и эти шрамы будут памятными и честно заработанными. Например, как та небольшая отметина чуть пониже локтя в форме полумесяца. Джеймс (тогда он ещё не отказался от работы в «поле»), Энни и он после выматывающей погони по всему Лондону поймали летучую мышь-вампира. От обычных летучих мышей её отличали размеры и наличие второй псевдо-пасти. Деклан выпустил яростно сопротивляющееся животное в вольер, и они втроем направились в лабораторию Уотсона: тот хотел показать им свою последнюю разработку – средство, временно парализующее абнормалов, но не причиняющее им вреда. При поимке мышь цапнула его за локоть, но Деклан не обратил на это внимания: особо ретивые представители неисчерпаемого природного разнообразия уже кусали его несколько раз, Джеймс вздыхал и накладывал швы, и Деклан вскакивал и несся исполнять очередное поручение или ловить очередного абнормала. А тут какая-то маленькая царапина. Пустяк, одним словом. На пороге лаборатории он пошатнулся, чувствуя, как его прошибает пот и кружится голова. А потом в воздухе резко закончился кислород. Или это в горле образовалась пробка, не дающая вдохнуть. Джеймс и Энни подхватили его, не дали стукнуться затылком об пол со всей дури. Уотсон метнулся к своему рабочему столу, сметая какие-то пробирки. Деклан смутно слышал, как разбивается стекло и шипит серная кислота, проедая паркет. Глаза заволокло туманом, а тело исполняло безумную шаманскую пляску. — У него судороги, — крикнула Энни. — Я сейчас, — спокойно откликнулся Джеймс, снося с полки очередные мензурки. Но в его тоне всё равно проскальзывала нотка страха. — Поищи на столе ложку, она нам пригодится. «Он за меня испугался», подумал Деклан, и его тело сотряс новый спазм. Легкие постепенно парализовало — слюна «летучей мыши» была ядовитой, жаль, что они не знали этого заранее. А теперь уже поздно, он умирает. Обидно, как же обидно было расставаться с жизнью вот так, лёжа на раритетном паркете конца семнадцатого века среди осколков и химических реактивов в беспомощном ожидании. — Нашёл, — Джеймс вынул пробку из бутылочки тёмного стекла и придавил коленями дергающиеся ноги Деклана к полу. – Скорее, Энни. У нас мало времени. Энни пыталась ложкой разжать челюсти МакРея, чтобы Джеймс мог влить содержимое бутылочки в его рот, он же мотал головой и мычал что-то нечленораздельное. — Давай, Деклан, ну же! — бормотала Энни. Наконец у неё получилось вставить черенок между зубами МакРея, и лекарство потекло тонкой струйкой в образовавшийся просвет. Деклан давился и отплевывался, но Джеймс был неумолим. Он гладил горло МакРея подушечками пальцев, чтобы ему было легче глотать. — Ш-ш, вот так, молодец, ещё чуть-чуть… — Джеймс, он выживет? — Энни тихонько плакала, без всхлипов: слёзы капали на ворот её синего платья, и она их не замечала. — Воспользуйся своим зрением, — ответил Джеймс. То, что у Энни был взгляд как рентген, Деклану в первый рабочий день не почудилось. Она действительно видела людей насквозь. В прямом и переносном смысле. — Мы дали ему ингибитор, он замедлит процесс, но не остановит его. Я должен найти антидот. Деклана уложили на каталку прямо в лаборатории – Джеймс счёл, что переносить его в медчасть бессмысленно, когда на счету каждая секунда – и надёжно зафиксировали руки и ноги, чтобы во время судорог он не вырвал иглу капельницы из предплечья и не навредил себе ещё больше. Энни сидела рядом, вытирала пот с его лба, пока он шумно, тяжело дышал. В какое-то мгновение вдоха не последовало, и наступила темнота, полная и вязкая. Позже Деклан прочитал в отчёте, что находился в состоянии клинической смерти три с половиной минуты. Странно, но смерть воспринималась как обыкновенный обморок — Деклан не видел ни туннелей из света, ни ангелов, и не парил над собственным телом. Было темно, а потом он открыл глаза и ощутил на своём лице кислородную маску. Энни куда-то вышла; он не мог повернуть голову и посмотреть, где Джеймс. Ощущение ужаса нарастало, затапливало его от макушки до пяток. Слезы образовывали на щеках неприятные мокрые дорожки, а он не мог перевернуться набок, чтобы вытереть их о подушку. Пронзительно заверещал монитор, и в поле зрения МакРея немедленно появился Джеймс. — Я знаю, что тебе страшно, Деклан, — заговорил он, и интонации были мягкие и успокаивающие. — Не бойся. Всё будет хорошо. Веришь мне? Я тебя когда-нибудь обманывал? «Ты мне многого не рассказывал, о многом умолчал, но никогда не лгал, нет». — Я спасу тебя. Ты не умрешь, обещаю, — Джеймс улыбнулся и ласково провёл по щеке Деклана костяшками пальцев. — Дыши вместе со мной. Вдох – выдох, вдох – выдох… Умница. Продолжай дышать. И Деклан продолжил. Сосредоточился на дыхании, бросил на выполнение приказа Джеймса все оставшиеся силы. Он никогда не был в состоянии ослушаться Уотсона. Мог возражать, бунтовать, возмущаться и обижаться, но если речь шла о чём-то важном, это не обсуждалось. Деклан делал то, что просил Джеймс. Ночь кончилась, наступило утро. Противоядие поступало в кровь МакРея уже несколько часов, и он чувствовал себя слабым, но удивительно живым. — Состояние стабильное, его жизнь вне опасности, Энни, — сказал Джеймс. — Проваляется в постели два – три дня и будет как огурчик, честное слово. Энни благодарно улыбнулась Уотсону и погладила Деклана по волосам. МакРею хотелось обнять их от всего сердца — в эту минуту он никого не любил так сильно, как их обоих, но он мог лишь слабо пошевелить пальцами. Тем не менее, Джеймс и Энни поняли его, и Джеймс взял его за правую руку, а Энни — за левую. И в целительный сон Деклан провалился абсолютно счастливым. Это счастье не нарушило даже известие о том, что ночью Энни вошла в вольер к «летучей мыши» с пистолетом, а утром уборщики были вынуждены отскребать от стен перья, слизь и внутренности несчастного животного. Джеймс не стал комментировать поступок Энни, и Деклану казалось, что он разделяет чувства Энни по отношению к абнормалу, который едва не убил его, но доказательств не было. Единственное, в чём Деклан не сомневался, так это в том, что он по-настоящему напугал Уотсона и Энни и невольно пробил брешь их внутренних стенах: с той ночи они не стеснялись выражать свою привязанность словами и прикосновениями, особенно Джеймс, который пользовался любым предлогом, чтобы дотронуться до его запястья, пригласить к себе в кабинет выпить бокал портвейна или какого-нибудь изысканного вина. При этом зная, что Деклан не является ценителем старинных благородных напитков и предпочитает имбирный эль. Нож Джеймса Деклан обнаружил в библиотеке на журнальном столике. Он гипнотизировал и завораживал, и МакРей не расставался с ним даже в поездках, хотя и не пользовался им за пределами Убежища, чтобы заглушить одной болью другую. Это была его тайна, его ритуал, требующий определенного места и приготовлений. Никогда раньше он не правил свои бесполезные руки острой стальной полоской в кабинете Джеймса, ограничиваясь собственной ванной и спальней. Деклан с безразличием смотрит, как кровь с его ладони пачкает стол красного дерева. Нет, не с безразличием, а с отчаянием и злостью. «Смотри, Джеймс, смотри на дело рук своих». Открывшаяся дверь заставляет его вздрогнуть. Энни. Которая бледнеет при виде разложенных на столе бинтов, йода и обеззараживающего тоника, но не отводит глаз. — Прости, я не знала, что ты занят, — у неё неестественно ровный голос, но в нём нет осуждения или брезгливости, и Деклан расслабляется. — Ничего страшного, — произносит он. — Что-то срочное? — Тамара передала список закупок. Нам необходимо пять новых ноутбуков и пара серверов — старые не справляются с нагрузкой. — Я подпишу. Энни подходит ближе. — И давно? — спрашивает она, указывая на нож в его правой руке. — Три года, плюс–минус, — отвечает Деклан. Он никогда не врал Энни и не видел причины начинать это делать сейчас. — И это помогает? Он пожимает плечами. Энни садится напротив, берёт антисептик и молча обрабатывает порезы. Её прикосновения нежные, как крылья бабочки, и Деклан думает, что мог бы любить её, если бы он не чувствовал всепоглощающую ярость и стыд. Вскоре после того, как умер Джеймс, муж Энни ушёл от неё, не выдержав постоянного отсутствия жены в их домике в пригороде. Для всех сотрудников Убежища оно и было домом, требовательным и ревнивым, разрушающим любой намёк на личную или хотя бы просто жизнь за его границами. Деклан мог бы любить Энни, но он скорее бы вырвал свою печень, чем причинил ей дополнительную боль. С того вечера, когда Энни забинтовала ему руку в кабинете Джеймса, она всегда стучит, прежде чем войти, а когда он запирается у себя в комнате или вышеупомянутом кабинете, никого туда не пускает. И это разбивает ему сердце, потому что что-то исчезло из их доверительно-дружеских, легких и непосредственных отношений. Какой-то незаметный, но необходимый компонент. — Энни? Мне нужен список специалистов, занимающихся… моей проблемой. — Утром он будет у вас на столе. Утром список действительно поджидает его на столе, и там одно-единственное имя: Алистер Найт, дипломированный специалист. Деклан хмыкает, но он привык доверять суждениям Энни, поэтому без колебаний звонит по указанному номеру и договаривается о встрече. Приемная доктора Найта поражает своей камерностью и уютом: бежевый ламинат с геометрическим узором, имитирующий паркетную доску, мягкие кресла, шахматный столик, торшер, панорамное окно, выходящее на набережную. И ни следа кушетки, которая, судя по кинофильмам, должна стоять в кабинете каждого психолога. Сам Алистер – высокий и темноволосый, он чуть старше МакРея, а его серо-зелёные глаза сияют добротой и озорством. Деклан и сам не замечает, как очутился в одном из кресел с чашкой горячего шоколада, пахнущего корицей и кардамоном, и рассказывает Алистеру Найту о минутах, проведённых в ванной или кабинете Джеймса, о клиническом бесстрастии, с которым он раскладывает перевязочные материалы перед тем, как нож рассекает его кожу с рутинной аккуратностью, про завещание Джеймса и его похороны, когда ему хотелось кого-нибудь убить, в основном, Хелен Магнус. Алистер слушает, не перебивая, и берёт Деклана за руку, кода тот начинает задыхаться от переживаемых заново воспоминаний. Прикосновение успокаивает и приносит облегчение, как холодный компресс на лбу человека, охваченного лихорадкой. Деклан ухватывает за хвост внезапную догадку: — Вы эмпат? — Да. Не знаю, сказала ли вам Энни, но в своё время я отказался работать на Убежище. — Интересно, откуда Энни вас знает… — Это её тайна, и только она может открыть её вам. Скажите, вы ненавидите Хелен Магнус? — Нет. Иначе стал бы я помогать ей, когда Вексфорд стремился убрать её с поста главы сети Убежищ? Но я не могу её простить. Знаете, я в Убежище почти тринадцать лет, и за семь из них Хелен ни разу не навестила Джеймса. О, разумеется, она звонила… когда ей что-то было нужно. А Джеймс, он скучал. Они вместе учились в Оксфорде. Многие решат, что я ревновал его к старым друзьям, но это не так. Мне было обидно за Джеймса, понимаете? Она забывала про него, а потом стоило ей сказать «прыгай», он отвечал «как высоко?». А ведь с ними был Тесла, гений электричества, изобретатель всяких удивительных вещей. Он был способен починить аппарат Джеймса, но они все просто не заметили, что он перестал работать. Не обратили внимания. — И что вы чувствуете по этому поводу? — Меня это бесит до зубовного скрежета. — И это нормально, мистер МакРей. — Я знаю. Но дело в том, что я сильно виноват перед Магнус. Я злюсь на неё и храню секрет, раскрытие которого сильно её обрадовало. Но меня попросили молчать, я дал слово… — Ещё шоколада? Если честно, мистер МакРей, я думаю, психолог вам без надобности. — Без надобности? — Да. Вы чётко осознаете, почему носите себе эти раны, все причины и следствия. Вам нужен друг. Поймите меня правильно, у вас есть друзья, но все они пережили нападение на Убежище вместе с вами. А вам необходим кто-нибудь со стороны, кто не знает ситуации. — Как вы? — Как я. Вам нужно «проговорить» произошедшее, отгоревать. У вас ведь не было такой возможности – случилось много всего и за такой короткий срок. И смерть Джеймса стала неожиданностью для вас. Вы с ним наверняка говорили о том, что после его смерти руководство Убежищем перейдёт к вам, но всё равно, вы не ожидали, что всё произойдёт настолько быстро. — Вы считаете, что я застрял на стадии отрицания? Или, может быть, агрессии? — Чушь собачья. Признаюсь, я не понимаю этой теории, что после смерти близкого человека оставшийся должен собрать его вещи в большую коробку и выбросить на свалку или отнести в подвал, на чердак, убрать в дальний угол шкафа. И я не буду требовать, чтобы вы отказались от памяти о Джеймсе, «отпустили» его. Я хочу, чтобы вы просто позволили себе чувствовать всё то, что вы чувствуете и не стыдились этого. Злость, вина, грусть – это всё логично и естественно, не сдерживайте себя. Хотите кричать – кричите, хотите плакать – плачьте. Я буду вашим другом, если вы того пожелаете, мистер МакРей. — Тогда зовите меня Декланом. — А я Алистер. Очень приятно познакомиться. Следующий приём в среду. И не стесняйтесь звонить мне, когда вы нуждаетесь в этом. Второй приём Алистер предлагает провести на свежем воздухе в Гайд-парке. Они бродят по дорожкам, и Деклан говорит, говорит, говорит… — Если вдруг сорвешься и опять схватишься за нож, не отчаивайся. Шаг назад не означает поражения. — А если я мечтаю выиграть всю войну, не проиграв ни одной битвы? — Похвальное стремление. Но я не стал бы заключать пари. В четвертый раз Алистер назначает встречу в маленьком индийском ресторанчике на Нортумберленд-стрит. — Не успел пообедать, — смущенно признается он. — Голоден, как волк. — Я давно не ходил в кафе или рестораны, — вздыхает Деклан. — Уже забыл, как это делается. Последний раз он был в ресторане с Джеймсом, Энни и её мужем, в ноябре две тысячи четвертого. У Энни был день рождения, а её муж, Ричард, уже много раз просил её, чтобы она познакомила его с коллегами по работе, отнимающей у Энни бо'льшую часть её времени. Они пошли в «Сент-Джон», славившийся необычными блюдами, собственной выпечкой и вином. Джеймс вёл себя почти прилично – не блистал своим остроумием, не анализировал Ричарда и даже не скривился, когда Деклан заказал имбирный эль. Это был хороший вечер. После ужина они отправились гулять, а потом, проводив Энни и Ричарда, поймали такси. Джеймс, против ожидания, не пошёл к себе в спальню, а пригласил Деклана в свой кабинет, и они до утра обсуждали сорта табака, сложности современной британской системы образования и пили белое «Шардоне». — Я понял, в чём твоя главная проблема, — Алистер откидывается на спинку стула и отпивает из бокала с пивом. — И в чём же? — Ты постоянно спрашиваешь себя «Как бы поступил Джеймс Уотсон?». А надо – «Что бы сделал Деклан МакРей?». Джеймс оставил тебе Убежище, потому что верил в тебя. — Верил, что я его не подведу. — Верил, что ты сумеешь управлять им. Не так, как он, по-своему. Он же не пытался научить тебя дедукции? — Нет. — Видишь, я прав. Конечно, тебе сложнее, чем другим… — Ну да. Они абнормалы, а я человек. — Преврати это в своё преимущество. И ещё – ты ведь не работаешь в кабинете Джеймса? — Нет. — Зря. Я бы принёс туда немного своих вещей – книги, компьютер, новое кресло. Присвоил бы это пространство, сделал его своим. Гарантированно полегчает. — Дельный совет. Пожалуй, я им воспользуюсь. Энни одобрительно кивает, когда Деклан сообщает ей, что теперь её стол стоит в кабинете Джеймса, то есть бывшем кабинете Джеймса. Сейчас это кабинет Деклана МакРея, а кому это не нравится, пусть валит в пешее эротическое путешествие, то есть на четыре буквы без звёздочек. Но книги Джеймса, его трубки и атласы остаются на прежних местах. Деклан не готов расстаться с ними. Некоторое время спустя в ход идёт первый совет Алистера – «что бы сделал Деклан МакРей», и в голове Деклана появляется идея, кратко озаглавленная им как «Декларация о независимости». Британское убежище заслужило самостоятельность. Да, если наступит глобальный и неотвратимый пиздец, они всегда придут Хелен Магнус на помощь, но на амбразуры Деклан сам не полезет и остальным не позволит. Довольно смертей, которых могло и не быть, если бы… Алистер вызывается проводить его в аэропорт. — Меня никто никогда не провожал. — Всё когда-нибудь бывает в первый раз. — Это мило. Шестнадцать часов спустя МакРей обнимает Эшли на развалинах Убежища в Старом городе. Хелен была довольна своим подземным городом, и замок восстанавливать не собиралась. Его футболка промокает от слёз, и Деклан думает, что дом, от которого ты отказался, никогда не перестаёт быть твоим. Эшли кусает губы – она похудела и подстриглась, да и во всём её облике больше нет ничего от юношеского максимализма, и он старается отвлечь её от печальных мыслей: — Что насчёт ужина? Я не завтракал и не обедал, но надеюсь, что сегодня вечером мне всё-таки удастся что-нибудь съесть. Они едят мороженое в полупустом кафе, держась за руки, как влюбленные подростки, и Эшли говорит с хитрым видом: — Знаешь, я никогда не была на Аляске и не плавала на каяке. — Хочешь попробовать? — Только, если ты полетишь со мной. Я слышала, там появился весьма интересный зверь, похожий на волка. — Абнормал? — Кто его знает. Но мы можем проверить, — Эшли пишет что-то на салфетке и протягивает ему. — Что это? — Мой адрес и телефон в Портленде. На всякий случай. Ну, и чтобы показать, что я тебе доверяю. — Я всегда мечтал поехать на Аляску.