Этот дом. Почему не имеем права?

Всё равно я люблю эту жизнь, Её страшные чудеса. © Flёur «Река Времён»

— Эм… Добрый день. Наверное… Почему я всегда так тихо говорю? Я спускаюсь по лестнице, длинной, великолепной лестнице из темного дерева, лестнице роскошного особняка, существующего нигде и везде, способного перемещаться в пространстве. На длинном столе в большом главном зале дворецкие-закена уже накрыли завтрак и чай. Я люблю чай. В нем есть что-то очень приятное. Конечно, за чаем мы обсуждаем иногда не самые приятные вещи, но сам чай от этого ничуть не проигрывает. Кстати, меня зовут Регина. И я, как и двое других хозяев дома, — часть Темного Короля. Мы появились после его поражения от воинов света Претти Кьюре. — Утро, — отвечает мне Белзей, недовольно встряхивая седой головой. Белзей — это наш главный, он обычно суров и угрюм. Он, наверное, представляет самую древнюю и жестокую часть Короля Тьмы, низкорослый коренастый старик с уймой изощренных планов. Сейчас он где-то нашел газету из человеческого мира, за чаем изучает новости: ищет, как лучше напасть. Сейчас мы заняты поисками нового хранителя камней призмы — если завладеем ими, Король Тьмы возродится. Но, признаться, не так уж нам этого и хочется… — Доброе утро, — хладнокровно отзывается Дзюна. На его бледном, под цвет синеватых волос, лице не дрогнуло ни единого мускула, а в чуть прикрытых скучающих глазах, как всегда, читается выражение полного безразличия. Если уж мы части Короля Тьмы, то Дзюна явно олицетворяет безэмоциональность тьмы. Хотя Дзюна-человек явно испытывает какие-то эмоции. Хотела бы я все-таки узнать, какие. Хотя, нет, Регина, это тебе ни к чему. Дзюна отводит от меня взгляд, видя, что я пока ничего не собираюсь говорить. Как я могу говорить, если он всегда вот так отводит от меня взгляд? Почему он всегда так равнодушен? Я же знаю, что это все напускное, точно маска актера. Впрочем, в своей нечеловеческой форме он тоже достаточно хладнокровен. Не то, что я… Наверное, у меня раздвоение личности. Регина-человек очень робкая, сама себя боится, а Регина-тьма такая странная натура, точно пытается компенсировать своим безрассудством все мои страхи и комплексы. При превращении я всегда внезапно ощущаю себя свободной и ненормальной, никого не жаль, хочется сражаться, побеждать, выигрывать. А в этой форме мне и так неплохо, хотя, конечно, иногда я сильно срываюсь, начинаю кричать так громко, что Дзюна и Белзей чуть не падают. Извините. Нервы. Вот мы снова пьем чай, обсуждаем новый план нападения, я внимательно слушаю и готовлюсь служить общему делу, но это не меняет того, как здесь комфортно: лесной ветер вздымает легкий тюль на высоких окнах, колышет, перебирая, темные тяжелые портьеры; откуда-то слышен гомон птиц — несмотря на то, что наш замок населен тьмой, пропитан ее аурой, они не боятся, поют, а на небе видны облака. Медленно, безмятежно плывут куда-то вдаль. Деревья тихо качаются, шелестят листвой… Неужели этот мир мы хотим погрузить во тьму? Дзюна и Белзей о чем-то поспорили, обычно с Белзеем-сама мы спорить опасаемся. К слову, мы — это я и Дзюна. На вид мы почти одного возраста (лет по двадцать пять, но это лишь на вид и по восприятию мира), силы наши тоже почти равны. Хотя Дзюна, конечно, другой, совсем другой. Если бы только не отводил взгляд, когда я замолкаю! Мне начинает казаться, что он замечает меня только в те моменты, когда я становлюсь Региной-тьмой, от этого я все более не уверена в себе в человеческой форме. Если я тоже часть Темного Короля, то я, видимо, его неуравновешенность… — Может быть… — я начинаю неуверенно, они меня не слышат. Неужели я настолько тихо говорю? Надоело! Говорю я себе решительно, и голос мой приобретает необычайную громкость, разносясь на весь зал: — На этот раз я пойду! От моего голоса мужчины чуть не попадали с мест, Белзей выронил газету, скрученную наподобие указки в процессе диалога с Дзюной. Дзюна, наконец, посмотрел на меня, его глаза расширились от неожиданности. Увидел меня! Теперь-то я знаю, что увидел! Попугай в клетке, сторожащий пойманного нами Хранителя Камней призмы, тоже чуть не перекувырнулся. И что я такого делаю? Неужели они до сих пор не привыкли к повышению голоса? Я не умею иначе. А закены-дворецкие выронили поднос с чашками. Опять придется покупать ещё один сервиз, а мне нравился этот, фарфоровый, с бледными цветами на просвечивающих тонких чашечках. Ничего, как раз новый план по уничтожению Претти Кьюре будет осуществлен в городе, хотя нельзя смешивать покупки с работой, тем более дело ответственное. — Давайте на этот раз пойду я, — вновь шепчу я, приподнимая брови. Наверное, странное у меня выражение лица сейчас, как у школьницы, вечно виноватое. Но это мое лицо, одно из. У Регины-тьмы более острые черты, нет белков глаз, как и у Дзюны. Но мне он нравится в виде человека. Что? Я все-таки сказала себе «нравится»? Нельзя, Регина! Нельзя! Этого не должно быть… Почему же? Почему? Ах, нет, Регина, просто забудь и не смотри. Нельзя, потому что ваше время на исходе, первые порывы распада силы тьмы уже проявились. У Претти Кьюре какое-то новое оружие. Оно будит в нас в противовес ему тьму, которую не выдерживают наши тела. Недавно это случилось как раз с Дзюной. И нам пришлось немедленно телепортироваться. Я едва успела подхватить его, вернее, это была Регина-тьма, а его сила вышла из-под контроля, он потом долго не мог отдышаться, он был совсем рядом. Успела подхватить. Для Регины-тьмы — это ерунда, ерунда, что был рядом. А для Регины-человека это серьезно, ведь Регина-человек все помнит, что и ее другая сущность, пригодная только для мира тьмы. Может, в каждом есть такая темная сущность, в ком-то больше, в ком-то меньше? И Дзюна был рядом, но, кажется, по-прежнему не замечал меня, это так грустно. Я хочу, чтоб заметил. Но если заметит… И что дальше? Нет, Регина, нельзя! Нельзя, потому что вы не люди. Нельзя… Но как бы я хотела никогда не покидать этот дом. Правда! Несмотря на то, что эти двое никогда не слышат меня, несмотря на нашу темную природу, я бы согласилась навечно остаться в этом мрачноватом доме с глупыми дворецкими-закена и ненормальным попугаем. Просто остаться здесь и жить, как живут и многие, может быть, серо и бесцельно, может быть, не очень любя свое окружение, но все-таки просто живут. Мы очень привыкли друг к другу, мы понимаем друг друга. Если бы мы только могли. Но без силы Короля Тьмы мы вскоре иссякнем, нас не станет, поэтому приходится сражаться, обманывать, ненавидеть. По сути мы только осколки его страшной силы, из нее и появились. Но почему-то в человеческом виде, наделенные человеческим рассудком. Неужели все это только игры тьмы? Зачем мы тогда так искренне играем? — Ты уверена? — недоверчиво отзывается Белзей. — Может, атакуем все сразу? — Уверена! — снова повышаю голос я. Да что это я так? Сначала шепчу, потом ору. Не могу контролировать свой голос. Наверное, Дзюна считает меня сумасшедшей. Я могу исправить это впечатление, правда! Но зачем, если нельзя? Если это ни к чему не ведет, и мы обречены рано или поздно стать лишь частями в бездонной пропасти «тела» Короля Тьмы? Счастливы же люди, у них есть выбор, а у нас — только четкая цель. Будь наша природа иной, стали бы мы так вот сражаться? Регине-тьме нет дела, она обожает сражения, а Регина-человек не хочет всего этого. Вот я ухожу из дома, закены собирают черепки сервиза. Они такие глупые, один длинный и медлительный, другой низенький и суетливый — два черно-фиолетовых чудика в сюртуках. Кажется, их придумал Белзей, он вообще мастер копировать людские привычки. Он любит роскошь и помпезность, а я бы, честно говоря, и без них прожила. Но как же мы все хотим жить. Это выглядит, будто нам нравится творить зло. Моей темной части, конечно, однозначно нравится. Но она — не вся я. Я могу быть иной, Белзей нет, он в любой форме такой, а я была бы совсем иной. Что же Дзюна? Не знаю… О чем он вообще думает? Иногда мне казалось, будто он готов просто раствориться, дожить свою человеческую сущность и умереть, как умирают многие люди, пожив совсем недолго. Кажется, он не хочет снова становиться частью Короля. Я так не могу, мне страшно. Я боюсь боли и небытия, которое так или иначе все равно светит нам. В последнее время Дзюна тоже решил, что должен бороться так же яростно, как Белзей. Это произошло после того случая, когда первые признаки распада проявились в нас. Он осознал, что исчезновение без борьбы будет мучительным. Мы обречены. Что толку это отрицать? Нет никого, кто мог бы нас спасти, точно так же, как и многих людей. Претти Кьюре не понимают этого и не могут понять, им никогда не постичь нашего мучения, нашей несвободы. Они рады своей силе, они ощущают свою правоту. Неприятно, когда кто-то считает, что он прав во всем и начинает учить, как жить нам, как нельзя поступать. Интересно, как бы поступали они, окажись на полпути к распаду через страдания? Они бы сказали, что через добро к людям мы сможем избавить от тьмы, избежать конца? Так? Что ж… Почему тогда среди людей умирают самые добрые? Я уже успела многое узнать о мире людей, прочитала несколько их книг, смотрела журналы, наблюдала за ними. Их мир жесток и несправедлив. Если чудеса и случаются, то как-то уж очень незаметно. Я ухожу из дома, выхожу через окно, так и не привыкнув к некоторым человеческим обычаям. И мне кажется, что кто-то смотрит мне вслед, тревожно, как будто хочет что-то сказать. Это точно не Белзей, и конечно же, не закены. Дзюна, почему ты молчишь? Нет, я не могу обернуться, почему-то, наоборот, только ускоряю шаг. Дзюна, ты смотришь? Скажи что-нибудь! Пожалуйста! Хотела бы я в форме Регины-тьмы спросить у тебя, она-то смелая, она-то другая. Говорят, что превращения меняют только характер Претти Кьюре. В человеческой форме они, видимо, тоже немного другие. Я должна ненавидеть их, этих веселых, жизнерадостных подростков, глупых, считающих, что вся их жизнь впереди и ради этого стоит сражаться, оборонять свой мир. У них своя правда, а у нас — своя. У нас нет выбора, им тоже выбора не оставили. Хотели ли они сражаться? Они даже не понимают, как жестоко их использует Королева Сада Света. Почему именно они должны сражаться, почему на их плечах должна лежать ответственность за спасение Земли? Кажется, они ощущают себя какими-то избранными. Как глупо. Они сражаются за жизнь, которая будет, если они победят. А мы сражаемся, чтобы не угасать мучительной смертью. И после этого они смеют нас учить, осуждать? Что они знают о страданиях, о безысходности? Да, это заставляет меня каждый раз придумывать как можно более хитрый план, чтобы заманить их в ловушку, чтобы сломать эту наивную веру. Но она не ломает, а раз за разом спасает их. Что ж… Это их дело, они не мы, они не обречены. Так или иначе, мы победим, даже если ничего не получим взамен. Я должна ненавидеть, иначе я не смогу сражаться в полную силу. Что же делать, если наша сила из тьмы, и она же залог нашего существования? Это как-то неправильно. Неправильно то, что я очень сильно ощущаю себя человеком. Я хотела бы быть холодной и бездушной, от этого противоречия я и кричу на всех иногда, точно это вой моей души. Души? О чем ты, Регина? Вам не положена душа… Тогда что болит здесь, возле сердца? Неужели ее там нет? Обычно в битвах мы приходим друг другу на помощь. Как же иначе? Если кто-то из нас погибнет, Король Тьмы не возродится, и остальные будут обречены. Но только ли поэтому? Белзей, видимо, только поэтому. Мне кажется, он и есть Король Тьмы, его сознание. А я тогда кто? А… Дзюна? И защищаем мы друг друга тоже только потому, что велит долг и инстинкт самосохранения? Я ушла, дом остается за спиной. Все дальше… Я не хочу уходить, но нельзя и оставаться. Я не могла позволить идти Дзюне, потому что ожидание возвращения невыносимо. На этот раз я придумала для врагов ловушку, искажающую пространство. Если их разделить, они станут бессильны, даже не смогут превратиться. Так что остается только найти их. Так, они по-прежнему в городе. Иду по улицам, думаю, мне повезет, ведь я ощущаю их ауру. О, в прозрачной витрине сервиз… Красивый. С бабочками. Нет, это не бабочки, это стрекозы, синеглазые, такие торопливые, шумные и исчезающие быстро, слишком быстро. И сервиз такой хрупкий. Может простоять век, а может разбиться от чьей-то неосторожности. Так ведь и люди. Столько людей вокруг. Они все живут, а кого-то сегодня не станет, а кто-то умирает прямо сейчас, в этот солнечный летний день, каждую секунду. А эти пойдут дальше, не подозревая, как зыбка их жизнь. Будут смеяться, радоваться, они имеют право. Будут радоваться, пока не придет смерть, пока не заберет всех по одному. Рано или поздно. Не знаю, когда в моей голове завелись все эти мысли — должно быть, я так старалась мимикрировать под людей, что пропиталась их мыслями. В брызгах фонтана на площади отражается солнце. Как красиво! Я хотела бы чуть подольше посмотреть на это. Вокруг в небольшом парке люди едят мороженое и сладкую вату (не люблю — липкая), молодежь катается на разноцветных роликах. Ветер раскачивает деревья, слышен смех (я завидую, я не умею радоваться), город в выходной день не торопится, а лето набирает силу, громко чирикают птицы, солнце повисло в зените, ослепительно истекая лучами. И этот мир мы хотим погрузить во тьму? Есть ли у нас выбор? Мы словно цепями растянуты над пропастью. Мы будто несем переполненную чашу с кислотой, ступая по канату, — выронишь, канат растворится. Падение… Чудеса не случаются, по крайне мере, не с нами. Да и с кем случаются? Я узнала много о людях. Часто смертельно больные доживают свои дни, конечно, не принимая факт своего исчезновения, но как-то же доживают. И чудеса не приходят к ним. Мы зачем-то пытаемся бороться. Раньше мы не знали, чем грозит распад тьмы, теперь… Какое-то время мы жили в мире людей, чуть меньше месяца, кажется. Никто нам не удивлялся. Вернее, это только Белзей и Дзюна жили, я почти сразу услышала «зов» тьмы, услышала, когда меня чуть ни сбила машина. Может, этот зов можно услышать только тогда, когда душу переполняет страх и отчаяние? Может, так мы бы никогда и не знали? И что бы было? Мы бы просто тихо умерли, всеми забытые, так и не узнав друг друга? Нет, я так не хочу… Ведь… Регина! Не смей думать… А Дзюна рассказывает, что успел поработать даже в каком-то офисе, где никто не удивился его внезапному появлению, как будто он там всегда был. К нему там успела «поклеиться» какая-то дамочка. Конечно, ведь он такой красивый, всегда с хорошей осанкой, причесанными волосами. У него такой красивый нос, не длинный и не короткий, а такой, какой и должен быть у настоящего мужчины; такие губы, узкие, будто слегка усмехающиеся, такие глаза… Темно-бирюзовые, со слегка опущенными уголками. Это я в человеческом виде так себе: пегие волосы, стрижка какая-то шариком, закрытые одноцветные платья без стиля. Конечно, я совершенно незаметное существо. Зато Регина-тьма компенсирует это: у нее какая-то безумная прическа с крупными розовыми кудрями вокруг головы и высокие бордовые сапоги поверх красного трико. Брр, ужас! Ни за что бы так не оделась! Но в этом у нас тоже не было выбора, кстати. Я только свою взрывную силу получила сама, от извержения вулкана. Итого: в форме человека я совершенно незаметна, а в форме тьмы слишком вульгарна. Это только Дзюна всегда хорош, элегантен во всем. Впрочем, это незначительно. Но вдруг у них что-то было с той теткой? Регина, неужели ты ревнуешь? Ни к чему, не надо. Не о том речь. Я не могу упустить ауры врагов. Сегодня выходной день, кажется, они пошли в одно из таких людных мест, как этот парк. Вот они все ближе. Пора заманивать их в ловушку. Они попались! Вокруг все заволокло сиреневым туманом, это я умею. Теперь они в пространстве тьмы. Интересно, надолго ли их хватит, скоро сила их волшебных помощников иссякнет. Думаю, скоро я смогу узнать, у кого из них спрятаны Камни Призмы. Кажется, они думают, что я буду плясать на их костях? Они уверены, что я буду наслаждаться их смертью. Если бы только в нас оставалось хоть что-то кроме страха. Я не могу наслаждаться тем, чего боюсь. Они хотят уничтожить нас. Мы — их. Только они не понимают, что хотят совершить убийство, а мы понимаем. Они зовут друг друга сквозь эту тьму. Сделаю ловушку плотнее, я уже Регина-тьма. Они зовут и почему-то слышат друг друга. Как бы я хотела, чтобы хоть кто-то услышал нас! Куда же они? Бегут навстречу друг другу по туннелю метро, параллельному пространству, созданному мной. Две глупые девчонки в пестрой одежде с дурацкими оборками. Неужели это и есть воины света? Но как им удалось прорваться сквозь мои барьеры? Они услышали друг друга, хотя еще минуту назад были в ловушке, в тотальной изоляции из тьмы. А мне горько. Мне досадно, так глупо, точно ребенку из бедной семьи завидно, когда он видит дорогую игрушку в руках у более обеспеченного ребенка. Самая точная метафора и чувств, и положения. Даже если он вырастет и исправит свое материальное положение, чувств тех дней ему не изменить. Мне горько и завидно, что они могут смело объявлять себя друзьями, могут ничего не прятать. Они думают, что я только ненавижу? Нет, они сейчас вообще обо мне не думают. Они меня ненавидят. И вот они прорвали последний барьер, превратились, меня слепит этот радужный свет. Как много ложного пафоса. И никакого смысла! Вот они предстали передо мной, черная и белая, одна в россыпи белых оборок с черным длинными хвостом, другая, в черном наряде из шорт и опять-таки наборе оборок — рыжая с короткими волосами. Смотрят на меня, решительно говорят: — Мы никогда не сдадимся! Начинается сражение. Они атакуют сразу, сначала без магии, только со своей силой. Для нас почти нет земного притяжения, все помещение ангара, которые я отвела под финальную битву, превращается в один огромный ринг. Они действительно не намерены сдаваться. Лицо Регины-тьмы не умеет выражать иных эмоций, кроме гнева. Это лицо, мое лицо. Кто я? Они не сдадутся? Я тоже не сдамся. Они сражаются за свет… Или против тьмы. А мы… Против чего мы? Мы за себя. Какие же мы эгоисты. Зато они, кажется, не видят, что этот мир и без нас поглощает тьма. Никто нас не сумеет вытащить из тупика. Мы заслуживаем только смерти? За что? За само наше существование? Но кто же спросил у нас… И зачем-то сделал людьми. Я злюсь. Им говорить легко, они-то свободны, они здесь герои, они всегда правы и думают, что имеют право учить нас. Но не бессмысленно ли это противостояние? Мы хотим возродить Короля Тьмы, чтобы раствориться в нем. Если мы перестанем бороться — мы просто перестанем быть, будем медленно разлагаться, как живые трупы. «Богатый» же выбор. Свет, не можешь дать нам совет? Ах, да, ты же свет, ты всегда прав по факту, что бы ты ни делал! А мы всегда неправы по факту, мы же тьма, что бы мы ни делали, что бы нас ни заставляло что-то делать. Что? Мы должны думать о других людях? Да! Я думаю о других! Я видела, как страдал Дзюна, когда тьма перехлестнула через его лимит силы, и мне стало больно за него. Даже Регина-тьма не могла этого отрицать! О ком я еще могу думать? О мире, который не знаю? О свете, который стремится уничтожить нас? Может, все это неправильно, но все вы, «правильные», так и не можете дать ответ, как же вырваться! Вам проще уничтожить нас для общего блага. За что же, в конце концов, мы сражаемся? Регина-тьма не думает об этом, отодвинула мою личность куда-то в подсознание, откуда я, как из колодца, гляжу на ее сражение, наблюдаю, как она скачет по крышам, зависает в воздухе, выставляет блоки. Вот сейчас одну из противниц ударила ногой, другую через миг коленом. Какое тренированное тело, чужое какое-то. А они не сдаются, уклоняются стремительно от ударов. Им тоже нелегко нанести повреждения, их тела точно из стали, как и наши. Вот они напали на меня вдвоем, закружились штопорами в атмосфере, а я немедленно выставляю блок руками, уклоняюсь, но их атака стремительна. Я так не сдамся! Им придется сломить мою волю, но ее тоже кое-что питает. Пусть они не думают, что только их детская дружба заставляет магические атаки становиться сильнее. Сражаться просто так не имеет смысла, вот я применяю магию, они уклоняются, вот еще раз. Моя сила, полученная из кратера вулкана, плавит камни. Ангар превращается в сборище камней и пыли, под которыми теперь погребены воины Претти Кьюре. Это конец? Кажется, нет. Слишком просто. Они выбрались. Теперь они остановились поодаль, я упустила момент, и у них появилось время, чтобы атаковать магией. Это пока их обычная атака, мне хватает сил блокировать ее! Я должна разбить их! Вокруг все превращается в пляску теней и света, мерцание молний белого и черного грома воинов света и моей атаки, сотканной из тьмы. Так каждый раз, раз за разом им удается прорваться сквозь все хитрые ловушки. Мне удается сломить их сопротивление, этой слабой атаки против меня недостаточно. Я отбрасываю их, ударяю о стену. Кажется, им больно. Регина-тьма наслаждается чужой болью, но это ее дело. — Где Камни Призмы? — грозно говорит Регина. Какой у нее звучный властный голос! — Мы не скажем тебе! — как обычно отвечают они, вставая. Регина снова ударяет их атакой тьмы, они уклоняются, пытаются атаковать, но Регина уже злится не на шутку, она захвачена ходом сражения. Они не скажут. Регина избивает их все сильнее, посылает заклинание за заклинанием. Вот они снова лежат, кажется, еще одно заклинание и им конец. Так каждый раз! А они хитры! Меня снова ослепляет невыносимо яркий свет. Воины Света через миг встают. Вот она, их новая сила! Каждый раз, когда они на пределе, кто-то приходит им на помощь. Я не уверена, что они сами понимают, кто. Это-то мы и должны узнать, Хранитель Камней Призмы молчит… Времени все меньше. Вот и их новое заклинание, огромный энергетический шар, разноцветный. Летит, как ядро из пушки, на меня, искрясь радужными потоками. Я немедленно реагирую. Вот и моя самая мощная атака! Нет, я не могу проиграть! На этот раз им не победить! Больно, даже тело Регины-тьмы не может выдержать таких перегрузок, все мышцы болят, руки начинают дрожать. Я шаг за шагом отступаю. Если так пойдет дальше, они вышибут меня в портал, придется возвращаться, чтобы не погибнуть. И вместо меня в следующий раз пойдет он, Дзюна. Я опять докажу свою бесполезность, он будет презирать меня, точно будет, хотя он вообще меня не замечает! И придется ждать его возвращения, знать, что эта новая сила воинов света причиняет ему такую же боль. Я ненавижу воинов света? Что такое ненависть? Регина-тьма знает в этом толк, а для меня эти двое скорее создания «по ту сторону баррикад», не важно, какие они, возможно, они не заслужили ненависти, но они «по ту сторону», а мы против своей воли оказались «по эту». Они все теснят меня, нет, их сила выше моих сил. Они вдвоем атакуют меня. Я на пределе. Но я не могу проиграть! Внезапно я слышу голос… Этот голос! Мне все равно, что происходит, я готова плакать от радости, я слышу этот голос! — Регина! Это снова Дзюна! Он пришел. Белзей никогда не приходит. Дзюна, ты пришел мне на помощь сам или тебя наш главный послал? Дзюна, как бы я хотела знать! Он приходит мне на помощь, теперь мое заклинание подкрепляется его силой. Он снова рядом, хотя в темной форме его сложно узнать, как и меня. Он сжимает мою руку, так же сжаты руки воинов света. От этого сила наша возрастает. Регине-тьме нет до этого дела, она сражается. А мне, кажется, ничего больше не надо в этом мире! Сражаться все равно тяжело, сила воинов света тоже возрастает. Но я бы согласилась, чтобы этот миг длился вечность. Вместе сражаться легче, намного легче, как будто что-то поддерживает тебя, как будто есть что защищать. Мне становится тепло, это понимает даже Регина-тьма, хотя она живет сражениями. И мы сражаемся. Наши враги почти побеждены. Что ждет нас после победы? В моей душе, как будто по стеклу, прошла трещина, даже если на лице ничего не отразилось, ведь то лицо непригодно для эмоций. Я поглядела на Дзюну. Что ждет нас потом? У нас нет будущего, только настоящее, эти ускользающие мгновения. Когда мы погрузим мир во тьму, Король Зла поглотит все, и нас, и всех вокруг. Но вот волна распада накрывает и меня. Больно. Здесь даже Дзюна не поможет, не в силе дело. Я превысила лимит своего пребывания в темной форме. В человеческой форме смерть будет подкрадываться дольше, выедая понемногу осколки души. Больно. Темнеет в глазах, в ушах звон. А вокруг меня расстилаются клоками черные молнии, ошметки хаоса. Надо телепортироваться, иначе нас сметут, испепелят. Сад Света, что за стражей ты себе выбрал? Им же всего двенадцать! Ты хочешь сделать их убийцами? Они даже не будут знать, что уничтожают нас, вы врете им, что мы «уходим обратно во тьму» без права возвращения. Это куда же? И не смерть ли это в другой обертке? Мы уходим, растворяемся в воздухе… На этот раз Дзюна подхватывает меня, но я почти без сознания и ничего не чувствую. Хотя… Нет, даже за эти мучительные мгновения я бы отдала всю вечность долгих скитаний во мгле одиночества. Снова проигрыш. Каждый раз. И всегда в самый неподходящий момент этот лимит силы. Мы снова возвращаемся в дом. Белзей недоволен, кажется, он не ожидал ничего другого. Расхаживает из угла в угол в зале, огибая стол. Судя по виду Хранителя Камней, заточенного в клетке с растрепанным попугаем, Белзей только что пытался снова выведать у него природу новой силы воинов света. Видимо, из-за нашего проигрыша. — Опять? — только коротко презрительно кидает Белзей. Дзюна, возвращаясь, как и я, в свою человеческую форму, виновато глядит на главного. Не обвиняй себя! Все из-за меня! Из-за меня. В глазах все поплыло, хорошо, что Дзюна поддерживает меня. Но нет, я все равно падаю, пол становится неустойчивым, как пластилин на раскаленном солнце. Что? Моя комната? А… Опять эти глупые салатовые шторки, белая, под старину, мебель с золотыми ручками, большое зеркало и кровать с таким же салатовым пологом. Вот же выбрала… Да, это, несомненно, моя комната. Кажется, я была без сознания какое-то время. Уже вечер, судя по закату, расстилающемуся за окном. Я не одна? Дзюна… Что ты здесь делаешь? В моей комнате. Ждешь моего пробуждения, сидя на белом кресле, обтянутом салатовой тесьмой. Ты увидел эту ужасную мебель. Надеюсь, тебе все равно. Ты не замечаешь меня. Но тогда чего ждешь здесь? Должен что-то сообщить? Белзей послал? Дзюна, не отвечай пока. Не замечай, что я проснулась. Дай насмотреться на тебя. Смотрит в окно. Как он хорош, как прекрасен его профиль, его чуть выдающийся подбородок. И какой невыразимой тоской ожидания неизбежного наполнен его взгляд. Застыл, изваяние в белом костюме, сцепил руки, закинув ногу на ногу. О чем ты думаешь сейчас? Ощущаешь ли то же, что и я? Видишь ли ты выход? Или тебе все равно? Тебе не страшно стать безвестной частью короля тьмы? Нет, не верю, что все равно. Неужели он нес меня на руках в комнату? От этой мысли я заливаюсь румянцем. Мне не выдержать эту бурю эмоций, я стараюсь гнать их, но они только больше захватывают меня. — Проснулась? — замечает он, не двигаясь, лишь бросая непонятный взгляд. Это тревога или презрение? Если презрение, то что он делает здесь, но ведь я не могу заслуживать тревоги за мое существо. Я поднимаюсь, уже все прошло, только голова кружится. Смотрю на него вопросительно и виновато. Да. Он имеет полное право презирать меня после этого проигрыша. Но он, кажется, и не думает презирать. — Хорошо, что ты жива, — вдруг говорит он, но нехотя замолкает. Какой же ты холодный! Я не могу понять, что ты хотел этим сказать! И от этого только больше нервничаю. Хорошо, что я жива, как часть силы Короля Тьмы, или хорошо, что я жива, как Регина, твой верный друг, человек, который за тебя волнуется? Дзюна! Ответь что-нибудь. Но ты почему-то снова молчишь. Не смотри на меня так. Я опять не понимаю! Не позволяю себе понять, чтобы не обманываться, ведь от самообмана станет только больнее. Я боюсь боли. Что это за взгляд? Опять равнодушный? Или ты словно извиняешься за проигрыш? Нет, ты не можешь извиниться, в этом виновата только я. Дзюна, ты волнуешься? Если нет, то почему же сейчас так нервно сглотнул? Показалось? Я должна нарушить это молчание. — Дзюна… Я хотела сказать… — опять мой голос тихий, точно из подпола, точно противозаконно мне что-либо говорить, противозаконно само мое и наше существование. Что же я хочу сказать? Я не придумала! Но я так хочу сказать! Снова руки дрожат, уже от неуверенности. Он смотрит на меня, нет, я этого не выдержу. Неужели он испугался за меня? Нет! Этого не может быть. Не смотри, я не выдержу! Ерзаю, как уж на сковородке. — Уходи прочь! — вдруг кричу я, отчего он снова чуть не подскакивает, но скоро отводит хладнокровно взгляд, встает и уходит. Мир рушится! Это невозможно! — Хорошо. Как скажешь… — отвечает он, чуть оборачиваясь возле двери. Так спокойно и жутко! Регина! Что ты наделала! Что наделала! Как ты могла! Поздно! Теперь бесполезно что-то делать! Он ушел, затворив аккуратно дверь. Теперь он тем более будет считать меня сумасшедшей. Да, я совершенно сумасшедшая, я только и умею, что делать всем плохо, а себе еще хуже. Регина… Невозможно. Я падаю на кровать, слезы душат меня, но я только тихо скулю, сдавливая в руках зеленое одеяло. Но чего ты ждала, Регина? Какой жестокий голос в моей голове. Уходи прочь! Мне больно! Я все разрушила, так и не дав ничего построить. А чего я хотела? Но зачем рушила? Теперь нет выхода! Совсем нет выхода! И нам остается только исчезнуть, раствориться, перестать существовать вместе со всей этой болью. Может, так и лучше. Нет! Я не хочу умирать! Что мне теперь делать? Я сама создала тупик! Но все-таки. Нет. Должен быть какой-то выход. Тянется время, кажется, я пролежала неподвижно всю ночь. А что за мысли были в голове — не знаю, не ведаю, что за образы копошились там хороводом призраков. Выход… Я просто пойду и извинюсь! Да! Я извинюсь, и все будет по-прежнему! Я в полубезумии выхожу из своей комнаты, на ватных ногах, как в кошмарном сне. Ноги! Куда вы несете меня? Вот я стою перед дверью в его комнату, дверь из темного дерева. Я никогда не была в его комнате. Не знаю, можно ли мне входить. Я должна войти. Тьме не положено просить прощения. Но это не долг, не обязанность, это мой личный порыв. Станет все по-прежнему? Ты же прекрасно знаешь, что не станет. Но… У нас так мало времени, чтобы еще ставить себя в какие-то дурные рамки неурядиц и условностей. У нас времени не больше, чем у метеора, летящего навстречу земле, сгорающего в атмосфере. И вот я стучу. Сердце замирает. Я хочу бежать, нет, уже поздно. Я слышу голос: — Входи… Он знает, что это я? Откуда? Знает, что это не Белзей или закены? Он открывает дверь. Его лицо. Так близко. Он уже встал в шесть утра или тоже не спал? Все еще в своем белом костюме. Дрожа, как осиновый лист, я вхожу в комнату. А у него нет ничего вычурного, все в холодных тонах в сдержанном стиле хай-тек. Для старинного дома немного несоразмерно, но для его комнаты — это лучшее, что можно представить, как будто отражает его личность. Узкая уже безупречно застеленная кровать, письменный стол. (Что ты здесь пишешь?) Смотришь на меня вопросительно и устало. Ты тоже не спал, я чувствую. Все-таки, ты слишком безупречный. Но отступать уже поздно. Я должна что-то сказать. А что я хотела сказать-то? — Дзюна… Я… Я хотела извиниться. — За что? — тихо говорит он, приглашая меня взглядом сесть на угол кровати. Я не смею ослушаться. Но все-таки. Ты равнодушен? Если тебе не нужны мои извинения, значит ты совершенно равнодушен? Или ты меня не обвиняешь? Он садится рядом, напротив. Я снова смущаюсь, не могу я понять, за что, я сама не знаю, за что. Снова что-то бормочу, пытаюсь что-то сказать. — Ну я… эм… Я… Нет… Он смотрит на меня непонимающе. Или не непонимающе? — Думаешь, я совершенно равнодушен? — вдруг говорит он, измученно прислоняясь к стене. — Я не знаю… Дзюна, ты… — поднимаю глаза я. Я совершенно сбита с толку. Солнце дарит изумруды небу, в открытое окно проникают струи легкого ветра, снова слышны голоса птиц. Этот мир вновь ожил для нового дня. Еще одного дня. — Я тоже не знаю, — отвечает он со вздохом, поворачивая голову, смотрит прямо на меня. Пристально. Это другой взгляд, совсем не равнодушный, такой тоскующий и глубокий. Я… Я люблю его! О нет! Регина! Что за дерзость? Не смей даже думать об этом, не смей! Подношу руки ко рту, словно накладывая двойную печать молчания, чтобы не сказать это вслух. Но вот он… Зачем он так близко? Дзюна… Смотрит. Не бесстрастно. Приближается. Сначала отнимает одну мою руку от сомкнутых робко губ, потом вторую, заключая в своих сильных крупных ладонях, точно любуется. Затем он проводит по моей щеке, вдруг приникает к ней своим лицом, с невыразимой горечью зажмуриваясь, обнимая меня. Я готова бежать, сердце выпрыгивает из груди. Регина! Вы же не люди! Вам не положено ничего, кроме ненависти! Но… Жизнь каждого так коротка, мимолетна до случайности. Почему же мы не имеем права на краткие мгновения радости и… любви? Пусть нечеловеческой, пусть эгоистической. Почему мы не имеем права, раз все равно скоро все канет в ничто и нас не станет? Нет страшнее истязания, чем истязание самих себя какими-то глупыми ограничениями того, что можно сейчас, а чего нельзя, что и кому можно. Почему мы не имеем права любить, если мы не люди? Почему должны избегать друг друга, если все равно наше время в человеческом существовании почти вышло? Я буду радоваться каждому мигу этой ускользающей реальности рядом с ним, каждому движению воздуха, каждому случайному слову… Мне уже не страшно. А он смотрит теперь в мои глаза, гладит волосы, наконец ловит мой взгляд. И приближается к моим губам своими разгоряченными узкими губами, я обвиваю его своими худыми руками. Люди это называют объятия и поцелуй? Так ведь? Неужели это происходит с нами? И я понимаю, что он тоже давно об этом мечтал, мечтал и запрещал себе мечтать. Может быть, все эти глупые запреты на мечту, надежду и любовь и порождают тьму? Как тихо вокруг, только наше дыхание… Люди называют это поцелуй? Верно ведь? До чего же он упоителен. Я закрываю глаза, дыханье перехватывает. Но как все-таки рвется сердце от сознания, что мы не должны. Пусть рвется, пусть долг. Сейчас времени просто не существует. Но вот раздается голос Белзея, откуда-то из зала. Мы должны идти, обсуждать новый план. И кажется, как в тумане, точно нас разрывает надвое, когда мы по зову долга отстраняемся друг от друга. Я вижу его глаза, в них запечатлелся почти что ужас, точно он теряет меня навсегда. — Подожди! Еще есть немного времени… — вскрикиваю я, но не так, как обычно, без истерики и инфантильного желания, чтобы меня заметили… И он снова приблизился, снова поцеловал меня, сладко, долго, надрывно, точно пытаясь удержать, будто мы оба были сотканы из дождевых капель. Значит, он ощущал всегда то же, что и я, я была просто слепа, раз не видела этого… Теперь я поняла, но не поздно ли? Нет, мы еще успеем… Но нет, это не важно. Эта всепоглощающая радость не признает существования времени. Я только чувствую, что у нас совсем не остается этого времени, чтобы насладиться сполна этой ослепительно тихой жизнью. Мы просто не должны были появляться, никогда, нигде. Зачем тогда мы так похожи на людей? Лучше бы мы ничего не ощущали, не замечали друг друга. Но нет, вечность — это недолго, за миг этих человеческих ощущений, за мимолетный миг обычной жизни иногда не жалко расплатиться грядущими бурями и бесконечной неизвестностью. Но, может, мы люди? Ведь тьма не умеет сотворить ни человеческий разум, ни чувства, которые, может, для кого-то искусственные, но для меня вполне реальные, трепещущие! Если бы могли освободиться… Должен же быть какой-то выход, кроме смерти! Иначе мы прорываемся навстречу друг другу, как через липкую паутину, яростно вывихивая руки, стремясь разорвать ее, только больше запутываясь, как через свалявшуюся серую пряжу, как по зыбучим пескам, ускользая, цепляясь за воздух. Может, когда-то мы были или станем людьми? Если есть справедливость… Как бы я хотела надеяться, но я не умею, ведь мы создания тьмы, нам не ведома вера, любовь, надежда. И все-таки я почему-то надеюсь. И я люблю. Лишь бы навстречу. Друг другу.