Напоминания

- Запрыгивай скорее, Эд! – четырнадцатилетний Джон Граймс, красный, запыхавшийся, измазанный кирпичной крошкой вскочил на велосипед и ждал, когда его брат-близнец удосужиться залезть на багажник. Бежать отсюда нужно было как можно быстрее! …Друг Джона позвал братьев в подвал одного из заброшенных домов в их родном Дублине и обещал показать что-то такое, чего ни один из братьев еще не видел. В подвале было еще много ребят: все возбужденные, заинтригованные. В самом темном углу стоял видеомагнитофон, куда пригласивший братишек друг вставил кассету и, заговорщически подмигнув всем, устроился на самом удобном месте: прямо напротив старого телевизора. Близнецы забрались вдвоем на небольшую тумбочку, на которой даже и одному то было мало места, а уж так Эдварду приходилось сидеть, представьте себе, как маленькому, на коленях старшего. Когда прошли титры, предупреждавшие, что этот фильм можно смотреть лишь лицам старше 18 лет, на экране появилась полуобнаженная девица и все парни синхронно вздохнули. Близнецы и раньше знали, что такое «порнушка», иногда такие фильмы показывали ночами по кабельному телевидению, но ребята боялись смотреть их, потому как родители спали в соседней комнате и в любой момент могли зайти. Поэтому сейчас, наконец дорвавшись до столь желаемого, ребята ни на миг не могли оторваться от небольшого, все время рябящего экранчика. Хотя чертовски отвлекали комментарии и смешки остальных парней, а еще теснота в брюках. Это еще что! Джон вообще не знал на чем ему сосредотачиваться: на громко стонущей и выгибающейся на накачанном негре девушке в фильме или же на собственном братишке, который тяжело дышал ему в ухо, когда поворачивался, чтобы поделиться впечатлениями, да еще и все время нетерпеливо елозил у него на коленях. Джон знал, что будет ужасно стыдно, когда братец слезет с него, в конце концов, и обнаружит, что своими телодвижениями довел брата до мокрого, липкого пятна в районе ширинки… Да и родителям это потом очень сложно будет объяснить. Словом, Эдвард сидел, закусив губу и несколько раз порываясь запустить руку в штаны, но, все же стесняясь этого, хотя такое желание было не только у него и большинство вовсе не противились. А Джон даже и руку запустить не мог из-за задницы брата на своих коленях. Ему и экрана-то не видно было толком – он уже отвлекся, опасаясь постыдно кончить в штаны еще раз, и теперь думал о том, как бы ему пробраться домой, чтобы быть незамеченным родителями. И тут… Все были настолько увлечены фильмом (точнее ощущениями, получаемыми от его просмотра), что совсем не заметили, как дверь в подвал открылась. - Что здесь происходит? – громко спросил чей-то мужской голос и все мальчики кинулись врассыпную. Взрослых было несколько. И все они пытались поймать хоть одного сорванца, чтобы надрать ему как следует уши, а потом еще и доложить родителям, чем занимается их чадо в свободное время. Именно поэтому Джон, которому, по счастливой случайности, удалось выбежать из подвала на улицу одному из первых, сейчас ненавидел братишку за то, что тот где-то застрял. Наконец, Эдвард выскочил из здания, такой же раскрасневшийся и растрепанный, как братишка, да еще и с разбитой губой. Запрыгнув на багажник велосипеда старшего, Эд крепко обхватил брата за пояс, чтобы не свалиться где-нибудь по дороге и заорал: - Быстрее! Да Джона и не нужно было торопить. - Стойте! Озабоченные малолетки! – орал им кто-то вслед, но догнать пешком парней на велосипеде было достаточно проблематично, и никто этого делать, конечно, не собирался. Но гнал Джон все равно будь здоров! Поэтому, когда переднее колесо налетело вдруг на какой-то камень и его повело, Джон не смог справиться с управлением и братишки на полной скорости свалились с велосипеда в придорожные кусты. Эдварду повезло больше: он падал на братца, хоть и костлявого, но, все же, смягчающего падение, а вот старший Граймс упал на велосипед, рассекая бровь о болт на руле, при помощи которого к ручке когда-то крепился гудок. - Хорошо, что не в глаз… - Джон сел, потирая лицо грязной ладонью. Брат шлепнул его по запястью: - Не трогай! Инфекцию занесешь! - Не строй из себя мамочку! – недовольно фыркнул Джордж а потом с беспокойством протянул руку к разбитой губе брата – У тебя там кровь… - Знаю, - Эдвард слизнул кровь с губ, и это его действие показалось старшему близнецу в свете последних событий отвратительно развратным – это я с кирпичом познакомился, когда убегал. Видел, валялись там в углу? Джон кивнул, хоть ни на какие кирпичи в углу он внимания и не обращал. - Прости, я, наверное, запачкал твою рубашку на спине, потому что прижимался к тебе лицом, когда ты слишком сильно разгонялся. – Эдвард покраснел, потому что неловко было признаваться, что он немного боялся, когда Джон гонял на велосипеде с такой скоростью. И боялся он больше даже не за себя. Старший Граймс легкомысленно отмахнулся: - Одним пятнышком крови больше, одним – меньше, никакой разницы, думаю, если учесть, что в крови почти весь рукав, да еще и порвано колено на джинсах. Мать нас убьет! - Убьет… - эхом подтвердил младший, вновь облизывая уже начавшую запекаться кровь. - Но это мы еще легко отделались: скажем, что подрались и все. А представь, какая была бы задница, если бы те парни нас поймали! – Джон поднял брови, и кровь опять начала струиться из глубокого пореза. - Не трогай, кому сказал! – вновь остановил Эдвард старшего, вытаскивая из кармана джинсов не слишком свежий, но все же почище, чем была сейчас их одежда, платок и, подсев ближе к брату, приложил ткань к его лбу. – Как думаешь, они вообще поймали кого-нибудь? – спросил он после некоторого молчания. Джон так и не понял, о чем говорит братец, потому что вновь вдруг вспомнил о постыдном пятне на джинсах, которое близнец не заметил еще только лишь по счастливой случайности и вспомнил, почему оно появилось, вновь ощущая тепло тела Эдварда на своих коленях и тягучее и сладкое, как кленовый сироп, возбуждение, зарождающееся внизу живота. Эд чувствовал, что что-то не так. Что брат сейчас обдумывает что-то такое, о чем не может сказать даже ему, своему близнецу, и от этого на душе было тревожно. Может быть, при падении братишка сломал себе что-то? Или потерял что-то очень ценное? Но, в то же время, глаза Джона выражали вовсе не боль от физического повреждения или какой-то утраты, а нечто странное, словно бы запретное, и от этого дико волнующее. Что-то, о чем спрашивать было неудобно, но спросить все же надо было. - Как тебе фильмы? – не дождавшись ответа на свой предыдущий вопрос, Эдвард решился задать новый. Теперь Джон отмер и густо покраснел. - Фильмы? – переспросил он севшим голосом и громко откашлялся, чтобы его вернуть – Их что, было несколько? - А ты что, не смотрел? – удивился Эдвард. - Не все, - ответил Джон уклончиво – знаешь ли, было не очень-то видно телевизор из-за твоей башки. – старший Граймс всегда начинал грубить, если сильно нервничал и Эдвард об этом знал. Это беспокоило его еще сильнее. - Что-то случилось, Джон? – спросил он неуверенно, убирая окровавленный платок ото лба братца и глядя ему в глаза – Тебе больно? Боишься чего-то? - Нет… - ответил старший из близнецов медленно. Ему было жарко. Нестерпимо жарко сидеть так близко от Эдварда, соприкасаться с ним коленями, чувствовать его руку на своем лице сначала, а теперь на плече. Джон знал, что последнее в мире дело – возбуждаться при виде собственного братца, но поделать со своим состоянием совершенно ничего не мог. Возбуждение проходить не желало, а только лишь усиливалось и усиливалось, потому что Эд, бормотнув: «А ты точно не сломал себе ничего?», принялся его ощупывать и осматривать. Наконец, он добрался до пятна на уровне ширинки. - Джон? – младший Граймс удивленно заглянул в глаза своему близнецу. Если честно, он слышал, как кто-то из ребят в подвале несколько раз назвал их «педиками», потому что они сидели друг у друга на коленях и все время шептались и, если бы Эдвард хоть на сколько-нибудь больше был уверен, что он не такой, он, наверное, дал бы тому парню в морду. Впервые это слово Эд услышал в их с братом адрес года три назад от каких-то старших мальчишек, когда он упал и разбил колено, а Джон обнял его за плечи и долго-долго гладил, пока Эдвард не перестал рыдать. Тогда еще младший Граймс не знал, что это слово обидное. А когда узнал, что оно означает, возмутился до глубины души: у них с братом никогда не было намерений делать то, что делали обычно друг с другом мужчина и женщина! Разве что Джон иногда целовал его перед сном или на прощание. Или же обнимал, когда хотел успокоить младшего или защитить его. И еще они иногда засыпали вместе, потому что смотрели фильм лежа рядом, а иногда, дурачась, трогали друг друга в тех местах, мысли о которых вызывали глупое хихиканье и яркий румянец на щеках. Но им-то это можно было! Они же братья! А потом Эдвард смирился с мыслью о том, что между ним и братом что-то не так. Это случилось, когда Джон впервые поцеловал его. И не в щечку перед сном, а по-настоящему, по-взрослому. Он тогда вернулся со своего первого свидания с девочкой мрачнее тучи и сказал, что она высмеяла его, потому что он в свои тринадцать совершенно не умеет целоваться. - Не переживай, Джон! – сказал братишке Эдвард тогда – Тебе просто нужно потренироваться! И согласился, когда близнец предложил тренироваться друг на друге. Было смешно и мокро по началу, а потом Джон прикусил Эду кончик языка своими острыми, словно бы сколотыми, передними зубами и младший Граймс сначала хотел врезать братишке за это как следует, а потом лизнув краешки острых зубов еще раз, решил, что никому больше не должен позволить делать так… - Джон… - повторил Эдвард еще раз, проводя по засохшему белому пятну на джинсах брата пальцами и чувствуя, как под тканью пульсирующе горячо и твердо. - Что?! Из-за твоей чертовой задницы на своих коленях я даже руку не мог себе в трусы засунуть, как все! – Джон нервничал очень сильно. - Ты можешь сделать это сейчас… Старший Граймс недоуменно поднял глаза на своего близнеца. Что он только что предложил ему? Да, чертовски хотелось! Да, с дороги было не видно то, что происходило здесь, в кустах! Но разве Эдвард не понимал, что Джон не может делать ЭТО при нем. Потому что причиной ЭТОМУ и был Эд! - Джон, - позвал младший близнец старшего еще раз, а потом вдруг почувствовал, как чувствовал многое из того, о чем думал Джон и чего он хотел, потому что они были близнецами, а, значит, в неразрывной связи друг с другом. Почувствовал, что братец безумно хочет, но еще больше желания его смущение и неловкость за свои мысли, поэтому он, Эдвард, должен любимому брату помочь… Не говоря больше ни слова, Эд потянул за язычок молнии на джинсах брата, расстегнул пуговицу и запустил руку ему под белье. Джон смотрел на брата более чем ошарашено, думая, что, наверное, при падении с велосипеда, сильно ударился головой, раз у него начались вдруг такие галлюцинации. Эдварду было неудобно. - Встань и спусти штаны вниз… - он сел перед братом на колени, помогая негнущимся пальцам того до колен спустить джинсы и плавки. Осторожно взял в руку член, плохо представляя себе, что с ним делать, но интуитивно догадываясь, как брату понравится: начал водить по нему рукой, по всей длине плавно и медленно. Осторожно ласкать головку. Потом лизнул бархатную кожу языком. - Эд, - Джон захлебнулся вздохом, задирая одной рукой рубашку, чтобы та не мешала Эдварду, а второй нежно поглаживая мокрые взъерошенные волосы братца. Но, когда младший близняшка полностью захотел взять член в рот, Джон остановил его коротким – Твоя губа! – и опустился перед ним на колени, слизывая уже успевшую выступить капельку крови с губ младшего, и позволяя тому быстро и неловко гладить себя. Потом уронил братца на траву, горячо прижимаясь к нему и целуя, запуская руки тому под ремень джинсов и тоже принимаясь трогать, гладить и нежно мять. Эдвард, как не странно, кончил первым, так и не сняв джинсов, вздрагивая всем телом и прижимаясь губами к шее братца, легонько кусая его. Джон кончил сразу же, едва только ощутил горячее и липкое на своих пальцах и осознал, что это его охеренно сексуальный, любимый младший братец кончил от его ласк. С трудом дыша, как после спринтерского забега, братишки лежали на траве, глядя в глаза друг другу с одинаковым выражением счастья, напополам со страхом: каждому из них было очень хорошо и оба боялись быть не понятыми друг другом. Но Джон, несомненно, как всегда понимал, что чувствует Эд, как Эдвард отлично знал то, что ощущает сейчас Джон. Они кивнули друг другу почти одновременно, улыбнулись. Джон поманил младшего пальцем, прося придвинуться обратно к нему, чтобы нежно обнять его и этим объятием сказать: «Все было так как нужно, Эд, не думай ни о чем. Если нам это нравится, значит это правильно!» Эдвард ответил на это немое послание, поцеловав запястье братца, покоящееся сейчас возле его лица, говоря: «Джон, если тебе сейчас хорошо и спокойно, то хорошо и спокойно мне.» - Нам нужно домой… - через какое-то время тихо шепнул Джон, когда младшему Граймсу уже показалось, что он задремал: так ему было в объятиях братца уютно и спокойно. - Родители ушли сегодня на выставку в пять часов, - вспомнил вдруг Эдвард, краснея от тех мыслей, которые пришли ему в голову, но, все же, решаясь спросить – А ведь мужчины тоже занимаются сексом друг с другом, верно? Джон кивнул, тоже краснея: он вспомнил, что как то раз на кабельном канале выцепил отрывок такого фильма и как тогда его поразили блаженные стоны обоих мужчин. Он тогда думал: «Неужели, это может быть приятно?» и «Почему бы не попробовать так же…?» И тогда, и сейчас, он прекрасно знал с кем это можно попробовать. - До скольки не будет родителей? – спросил он у младшего, осторожно вытаскивая из-под него свою руку и поднимаясь. - По-моему, мать говорила, что потом они пойдут на ночной сеанс в кино и, скорее всего, останутся ночевать у тетушки Сэнди. – глаза Эдварда наполнились предвкушением кое-чего действительно приятного и волнующего. Джон хотел сказать какую-нибудь фразочку из фильмов, которые звучали обычно в таких случаях, типа: «Тебе будет хорошо со мной, детка» или «Я постараюсь быть аккуратным», но это все прозвучало бы сейчас неправильно и фальшиво, поэтому он сказал: - Я люблю тебя, Эд. Младший Граймс тоже поднялся на ноги и сейчас заботливо стряхивал с братца, налипшие на его рубашку травинки и листья. Хоть старший и часто говорил ему, что любит, это признание, Эд чувствовал, было особенным. Ощутив, как теплые волны спускаются вниз его живота, Эдвард шепнул в ответ: - И я тебя. Очень сильно. Они постояли немного просто рядом, мысленно еще обмениваясь теплыми, ласковыми словами, а потом Джон отступил на несколько шагов и поднял с земли велосипед: - Давай прогуляемся. Нам некуда торопиться. И, держась за руль с двух сторон, они медленно пошли по обочине, лениво перекидываясь ничего не значащими фразами, смеясь и зная, что этот день они никогда не забудут. Не только потому, что он особенный и самый лучший. Вполне возможно, что будут еще у них дни и ночи, гораздо лучше чем сегодня. Просто на всю жизнь у них на лицах остались воспоминания: вертикальный шрам, рассекающий левую бровь на лице Джона и, так получилось, точно такой же шрам, на верхней губе Эдварда.