Для богов не существует времени.
Ято так слаб, Ято совсем не Ято, и Кадзума жалеет его. Ему хочется стереть из памяти Бишамон образ беззаботного бога-бродяги — жестокого божества разрушения и ненависти — нелепого парня в нелепом платке на шее, но это невозможно. Кадзуме остаётся только помогать хозяйке убивать его — и надеяться, что он не погибнет.Шинки должен повиноваться своему хозяину, ведь без него бог беспомощен и слаб.
— Скажи мне, Кадзума, что со мной, что мне делать? Где искать правды? Нет мне покоя! Сама Справедливость, беспомощная и могущественная, ждёт от него совета, и… что он может поделать с собой, с восхищением и нежностью, живущими в мёртвом сердце? — Ответь мне, не молчи! — какой у неё тоскливый, надломленный голос… Он накрывает ладонями её судорожно сжатые руки.У богов нет того, что люди называют совестью.
— Виина… — срывается с губ обжигающе-нежно. — Отпусти свою боль, Виина! Ради тебя самой…У богов есть только долг — и желание жить.
Она подаётся вперёд, кладёт голову ему на плечо. — Это слишком просто. Это неправильно. — Ты — богиня, Виина. Любое твоё решение будет верным. Но если только ты почувствуешь зло — бей без промаха, как била всегда, не жалея ни врага, ни нас.Потому что даже самое маленькое зло должно быть уничтожено, чтобы не породить большое.
— Ты любишь меня. — И всегда буду любить. Она берёт его лицо в ладони, пристально глядя в глаза. — Какая чистота. Мудрость. Любовь. — Бишамон грустно улыбается, и эта её улыбка режет сердце лезвием. — Я не хочу быть твоей богиней, Кадзума. Сердце загнанно метнулось в тесной клетке и застыло, в секунду став таким, каким ему и полагалось быть — мёртвым. — Я хочу быть просто… твоей.