Мир нашего государства.

      Глаза его подобны грозовому небу, руки его тонкие ломкие ветки, волосы его светло-пепельные - выгорающее пшеничное поле под зноем.Тело его полностью скрыто тканью уже долгие годы. Белые одежды – подобны покойника одеянию. Плащ его – умирающего саван. Голову покрывает плотная накидка, расшитая по краю серебряной нитью. Лицо его скрыто за серебряной маской – изуродованное шрамами по воле болезни, и я схожу с ума от болезненного желания увидеть это уродство. Меня доводит до безумия его образ, образ страдающего, которого отправляют на смерть. Он – жертва. Жертва во имя веры и религии. Его должны отдать на растерзание медленной смерти, чтобы мир государства нашего нарушен не был. Никто и никогда не увидит этого лика ныне, ибо сама Судьба так распорядились, облачила его в эти одежды, покрыла голову его, надела маску, обмотала руки шелком дамасским, скрыла запах медленно тлеющего тела за благовониями и травами из курильни. Я не могу прочитать в его глазах ничего, но вижу, как тысячи мыслей и образов проносятся в них. Он говорит тихо – голос его больше похож на голос человека, мучимого жаром, губы потрескались, ему трудно говорить. Рядом с ним всегда пахнет травами, благовонием, кровью и тленом. Вера была столь требовательна, что Судьба специально заставила его разлагаться снаружи. Тлен съедал кожу до костей, но я все также сходил с ума от его образа. В наказание ей были подарены самые лучшие лекари их царства, чтобы те пытались вылечить недуг.На самом деле, они лишь продлили муки и отсрочили неизбежность. Я всегда считал, что это не логично, но Вера, имеющая человеческое лицо говорила мне не брать того, что богом мне не даровано, и не стараться понять того, чего бог не дал мне понять. Слова его не достигали моих ушей, я не мог думать об ином, разве что о нашем Короле. О нашей Жертве Судьбе во имя мира нашего государства. Что он думает? В южные ночи, когда ветра пустыни так холодны, а ночное небо похоже на самый темный отрез арабской ткани, украшенной золотым шитьем, его голос можно расслышать у пологов шатра, его слова тихи. Он разговаривает со мной, но я не слышу его. Он не видит меня в то время, когда я не слышу его, ибо Вера обрекла нас на это. Я покидаю шатер Короля в момент, когда солнце начинает восходить из бескрайнего горизонта пустыни. Вместе с солнцем во мне появилось убеждение, что Король больше никогда не опутается своим саваном белых одежд обреченного на смерть, ибо Вера уже требует своей платы за мир. Он – дань миру нашего государства. Для него уже нет ничего желаннее смерти, ибо тело его потеряло свой облик под властью недуга, ослабело – наш Король больше не выходит к народу. Короля выносят те, в чьих человеческих телах воплотилась Вера. Его слова все боле походят на шорох пергамента уцелевших манускриптов из Александрийской библиотеки, его тело съедает жар. Тело его стало меньше, запах трав, благовоний и тлена стал всеобъятнее. Те, в ком облачилась Вера больше не прикасаются к Жертве, ибо не принадлежит она им. Время тем, в ком облачилась Вера, обходить нового помазанника бога, ибо власть вытечет из их рук так же, как песок из нашего государства. Его тело полностью начало разлагаться, глаза больше не открываются, дыхания почти не слышно – оно хриплое и сухое. Король наш дает последний обет смерти. Но он плата за мир нашего государства... Плата со смертью которой падет мир и наше государство.