Просто сказка

В их обществе я бы умер со скуки, не будь там меня. (с) Кайзер Меклингер Кесслер Дюма 13 марта 494 г. Адмиралтейство. Зал заседаний. Оберштайн, Фернер, Ройенталь, Миттермайер, Вален, Кесслер, Лютц, Мюллер, Меклингер, Биттенфельд, Айзенах. Меклингер нервно теребит в руках листки с загадочным текстом. Меклингер: Итак, господа, я собрал вас здесь, чтобы сообщить… Вален (иронично): Пренеприятнейшее известие? Меклингер: Нет, даже наоборот. Его величеству лучше. Но он скучает. Вален: Ну вот, я же говорил. Меклингер (воодушевленно): Он скучает, и потому развлечь его – наш святой долг. Ройенталь: Кому я должен, всем прощаю. Мюллер: Вы кому-то должны? Могу выручить. Ройенталь: Деньгами? Мюллер (шепотом): Компроматом. Миттермайер (весело): Кесслер, у вас, кажется, конкурент. Кесслер: У меня стажер. Меклингер (сквозь фэйспалм): Господа, господа! От нас не требуется ничего особенного! Просто небольшая постановка. Ройенталь (вытаскивая из-под полы плаща бутылку): От нас требуется поставить? Миттермайер (вытаскивая из-под полы плаща бутылку): Сразу бы сказали. Это мы всегда. Без проблем. Меклингер (сквозь фэйспалм): Боги… Господа, я не это имел в виду! К тому же, лекарства плохо сочетаются со спиртным. Ройенталь: Смотря какие лекарства. Миттермайер: Смотря с каким спиртным. Меклингер (умоляюще): Господаааа… Вален: Эрнест, ближе к делу. Что надо поставить? Кесслер: Ничего не надо. Я предлагаю не поставить, а положить. И забыть. Как страшный сон. Вален (шепотом): Ульрих! Кесслер: Что? Вален: Помолчи. А то он в отместку даст тебе главную роль. Кессслер: Я ему сам дам. Так, что мало не покажется. Вален: Посадят. Кесслер (хмыкнув): Меня? Кто? За что? Я знаю, как минимум, три статьи, под которые это можно списать, и еще одну, по которой мне за это дадут орден. Если бы Эрнест не был моим другом… Мюллер (со вздохом): Мы бы уже давно были счастливыми свободными людьми, проводящими выходной на природе. Ройенталь: Если ваша дружба – это единственная причина, по которой Меклингер еще жив… Я чувствую, что просто обязан вас с ним поссорить. Меклингер (сквозь фэйспалм): Господааааа!.. Ройенталь: Что? Меклингер (отчаянно): Сказка. Это просто сказка. Милая детская сказка! Лютц: Опять «Репка»? Кесслер: Нет, вряд ли – мы уже всех посадили, а кого не – тех закопали. Не вариант. Вален: Тогда «Колобок»? Кесслер: А что – «Колобок»? Мюллер (весело): «Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел»… Миттермайер: Так Ланга же вроде уже того… Кесслер: Разумеется. А как же иначе? Мюллер: А иначе бы ушел. Миттермайер (мрачно): Хрен бы он тогда от меня ушел, если бы не Кесслер. Кесслер: Ну, не переживайте так – от меня-то не ушел в конечном итоге. От меня еще никто не уходил. Биттенфельд (ржет): Всех выносили. Меклингер (сквозь фэйспалм): «Красная шапочка»! Вот текст. Меклингер раздает листочки. Адмиралы читают. Минут пять в зале царит гробовое молчание. Меклингер (взволнованно): Все ознакомились? Кесслер (кроит гримасу): Кошмар какой-то. Три убийства на полстраницы текста. У меня в протоколах и то всё не так мрачно. Вален (неприязненно): Мамаша совсем с ума сбрендила. Разве можно так с ребенком? Мюллер (неуверенно): Нууу, там возраст не указан. Может, она уже совершеннолетняя была? Лютц: Совершеннолетнюю бы «девочкой» не назвали. Биттенфельд (кисло): Для родителей мы и в тридцать пять – дети. Вален (кисло): Угу… Кесслер (кисло): И в сорок пять – тоже… Ройенталь: Может, это вообще ролевые игры у них там такие? Миттермайер: Там? Где? Ройенталь: В Старом Рейхе, разумеется. В Новом такой беспредел немыслим. Все с подозрением смотрят на покрасневшего Меклингера. Миттермайер: Вы уверены, что это сказка? Ройенталь: Вы уверены, что это детская сказка? Биттенфельд: Вы уверены, что от этого Его величеству не станет хуже? Меклингер (с обидой): Боги!.. Господа, вы ничего не понимаете в искусстве! Его величество только и способен оценить всю красоту художественного замысла. Он сам меня уполномочил организовать постановку к его дню рождения и утвердить состав. У адмиралов вытягиваются лица. Айзенах (встает и уходит): *****… Остальные провожают его завистливыми взглядами. Ройенталь (мрачно): Ну раз так – утверждайте… Меклингер (взволнованно): Итак… Итак… Кто играет Шапочку? Гробовая тишина. Никто не двигается с места. Кесслер (саркастично): Лес рук. Вален (шепотом): Ульрих, помолчи. Меклингер (слегка смутившись): Кхм… Хорошо. Будем мыслить логически. Кесслер: Будем искать в наших рядах девочку? Меклингер: Нет. Будем искать того, кто носит головной убор. Вален (шепотом): Я тебя предупреждал. Меклингер (глядя на фуражку Кесслера, мстительно): Ульрих. Кесслер кривится, но возражать он не рискует. Меклингер (осмелев): Гм… гм… Так, хорошо. Теперь Волк. Гробовая тишина. Никто не двигается с места. Кесслер (саркастично): Лес рук. Меклингер: Ульрих, ты сейчас будешь играть две роли сразу… Итак, кто-нибудь хочет? Оберштайн: Никто не хочет. Но желание господ адмиралов вас не должно интересовать по определению. Желание императора выше личных потребностей каждого из нас. Волка будет играть Биттенфельд. Биттенфельд (вскидывается): Это еще почему? Оберштайн: По канону. Вы же у нас чуть что – набрасываетесь на кого попало? Биттефельд: Премного благодарен! Чтобы в конце мне вспороли брюхо?! Оберштайн: А не надо есть всякую гадость… Мюллер (кусает губы от смеха): Ага, шоколадные батончики, начальники полиции… простите, маленькие девочки… Кесслер (мрачно): Я правильно вас понял, господин министр: вы сейчас меня назвали «всякая гадость»? Оберштайн: Не я – Мюллер. Мюллер (возмущенно): Я вообще такого слова не произносил! Биттенфельд (насмешливо): Хорошо! А я согласен. Но дурной мамашей, отправившей ребенка в дикий лес на ночь глядя, будет Оберштайн. Фернер: Почему? Биттенфельд: Потому что такая идиотская идея могла родиться только у него. У него только такие идиотские идеи и рождаются – причем каждая заканчивается кровопролитием и, как минимум, одним трупом. Фернер (возмущенно): Биттенфельд, вы отдаете себе отчет… Биттенфельд (громко): Отдаю. Вам напомнить про Гайерсбург, Верстерланд или ловлю терраистов на живца в виде кайзера? Оберштайн: Кхм-кхм… Фернер (обиженно): Это было стечение обстоятельств. Так что недоказуемо! Кесслер (многообещающе): После того, как он меня назвал, я не буду настаивать на наличии большой доказательной базы. Оберштайн (подумав): Гм… Хорошо. Я согласен. Меклингер (радостно): Так, отлично. Охотник! Охотником будет… Лютц? Лютц : Эээ… Меклингер (умоляюще): Корнелиус… У тебя хотя бы ружье есть!.. Лютц: Ну, хорошо-хорошо. Почему бы и нет, в конце концов. Но я никогда не вспарывал никому животов. Оберштайн (неприязненно глядя на Биттенфельда): Всё когда-то бывает впервые. Кесслер (неприязненно глядя на Оберштайна): Я тебя научу. После премьеры. Когда надобность в гм… некоторых ролях отпадёт. Меклингер (взволнованно): Господа, господа, не увлекайтесь! Осталась Бабушка! Бабушка! Биттенфельд: А что надо делать? Вален (заглядывая в листочек): Лежать и охать. Лютц (ржет): Август! У тебя большой опыт по части лежания на больничной койке. Вален (морщится): Да иди ты… Належался уже. Вон Мюллер пускай идет лежит. У него тоже опыт. И бинты ему больше идут. И охать получается жалостней. Мюллер (смеется): А я что? Я согласен. Меклингер, просияв, берет несколько стульев и ставит их в ряд в углу зала – они символически изображают кровать, потом поворачивается к Мюллеру и делает приглашающий жест. Мюллер кокетливо скидывает китель, расстегивает верхние пуговички на рубашке и в соблазнительной позе укладывается на стулья, томно глядя на Меклингера. У адмиралов вытягиваются лица, Кесслер кусает губы, с трудом сдерживая смех. Меклингер краснеет и, достав из принесенной с собой корзинки нечто, кидает это Мюллеру. Меклингер: Нате, наденьте. Мюллер разворачивает сверток и выясняет, что это – старая застиранная ночнушка: без декольте, до пят, в мелкий цветочек. Мюллер (обалдев): Зачем? Меклингер: Затем что вы бабушка – больная дряхлая бедная женщина, а не модель месяца на развороте «Playфлот». Мюллер с непередаваемым выражением лица натягивает ночнушку поверх одежды. У Кесслера текут слезы, Валена от хохота сгибает пополам. Мюллер (обиженно): Нууу…. Я так не играю. Раньше не могли сказать? Лютц (смеясь): Глазами читать надо было – в тексте всё есть. Мюллер: Что еще там есть неприятного? Кесслер: Нас сожрут. Мюллер (критически смотрит на Биттенфельда): А поместимся? Вдвоем-то? Биттефельд (сквозь смех): Валетиком развернетесь – и нормально. Меклингер (сквозь фэйспалм): Господа, господа!.. Итак… Фернер гасит половину ламп, Меклингер расставляет всех по импровизированной сцене: слева у стены Оберштайн с корзинкой, рядом Кесслер с фуражкой, далее – ряд стульев, на которых стоят горшки с фикусами, символически изображающие лес, где спрятался в засаде Биттенфельд, у стены справа – кровать с Мюллером. Лютц (сквозь смех): Шапочка не красная… Меклингер: Шшшшш! Потом покрасим. Кесслер (бурчит): Я вам, *****, покрашу! Меклингер (сквозь фэйспалм): Ульрих! Кесслер: Гм. В наступившей тишине особенно хорошо слышно, как на стульях-кровати рыдает от смеха Мюллер. Оберштайн (ровным тоном): «Сходи-ка, Красная Шапочка, к бабушке, снеси ей пирожок и горшочек масла да узнай, здорова ли она». Кесслер (цинично): Эта симулянтка на тринадцать лет моложе меня. Жрать захочет – сама прискачет, вот увидите. Все ржут, Двойная звезда под шумок откупоривает бутылки. Меклингер (укоризненно): Ульрих! Кесслер: Что? Меклингер: Там нет таких слов. Кесслер: А какие там есть? Меклингер: Никаких нет! Кесслер (сварливо): Значит, надо было брать на эту роль Айзенаха. Меклингер: Это сейчас нет, а потом будут! Кесслер: Ну вот я бы потом его и подменил. Меклингер (умоляюще): Я тебя прошу, по-человечески… Кесслер: Ладно. Меклингер: Давайте еще раз, сначала, пожалуйста. Оберштайн (ровным тоном): «Сходи-ка, Красная Шапочка, к бабушке, снеси ей пирожок и горшочек масла да узнай, здорова ли она». Кесслер (подозрительно): Темным лесом? Оберштайн: Эээ… Да. Кесслер: В безлунную ночь? Оберштайн: Гм-гм. Да. Кесслер: В одиночку, без эскорта и подстраховки? Оберштайн: Вы отказываетесь от задания? Кесслер: Нет. Но это полная ****! И как всегда, именно я каждой **** затычка! Мало мне обороны столицы и военной полиции – еще и курьером на полставки… Все ржут, Мюллер рыдает. Меклингер (сквозь фэйспалм): Ульрих! Кесслер: Что? Меклингер: Чем ты недоволен? Ты же сам согласился… Кесслер: Согласился. Еще не зная, кто будет выдавать мне пирожки. А вдруг они с отравой? Проще всего подставить человека – я же не отмажусь потом. Меклингер: Почему? Кесслер: Потому что на ручке корзинки мои «пальчики». Меклингер (закатывая глаза): Хорошо, Ульрих, можешь играть в перчатках. Кесслер (надевает перчатки, с надеждой): А могу не играть? Меклингер: Нет. Поехали. Кесслер: Так транспорт всё-таки будет? Мне, как адмиралу, положена машина с водителем. Меклингер: А как маленькой девочке тебе ничего не положено! Кесслер (язвительно): Даже мозгов и инстинкта самосохранения? Все ржут, Мюллер рыдает, Двойная Звезда пьет. Меклингер (сквозь фэйспалм): Гм-гм… Не отклоняйся от текста, я тебя умоляю... Итак. Она собралась – молча собралась, Ульрих! МОЛЧА! – и пошла к бабушке. Кесслер (бурчит): Ну и дура… Кесслер берет корзинку и обреченно шагает вдоль ряда стульев с фикусами. Меклингер (читает): «Идет она лесом, а навстречу ей – серый Волк». Меклингер делает знак Биттенфельду. Биттенфельд выпрыгивает из-за стульев с фикусами. Кесслер: *****! Биттенфельд: *****! Все в шоке, Биттенфельд – носом в паркетном полу. Кесслер помогает ему подняться и отводит взгляд. Кесслер (бурчит): Извини, рефлекс… Биттенфельд (массируя плечо): Так, всё, я наигрался. Он мне руку чуть не вывихнул. К ётунам такие сказки. И таких девочек. Меклингер: Ульрих!!! Кесслер (возмущенно): Ну что «Ульрих»? Что?! В твоем любимом тексте сказано «навстречу», а не на спину в прыжке. Меклингер (сквозь фэйспалм): Боги… Так, Биттенфельд, идите, полежите немножко – Мюллер уступит вам кровать. Хромающий и шмыгающий чуть-не-разбитым носом Биттенфельд идет к стульям и бесцеремонно скидывает оттуда Мюллера. Мюллер (трагически): Как вам не стыдно – сгонять больную старую женщину!.. Меклингер: Мюллер! Мюллер (с обидой): Это точно сказка времен Старого рейха – только в те жестокие времена пенсионерку могли выкинуть на улицу среди ночи и оставить без крыши над головой. Меклингер (устало): Так, Мюллер. Знаете что… Идите-ка вы учите новую роль. Мюллер (радостно стаскивает с себя ночнушку и кидает её Биттефельду): Какую? Меклингер: Будете Волком. Вариантов всё равно нет. К тому же вы серый. Так что – канон. Мюллер (мрачно): Если хотите от меня избавиться – так и скажите. Не обязательно отдавать меня на растерзание Кесслеру. Меклингер (закатывая глаза): Он не Кесслер. Он маленькая девочка. Мюллер: Не верю. Для маленькой девочки у неё чересчур мощный бросок. Видали, как она его?.. Меклингер: Мюллер. Мюллер (кисло): Ну, хорошо-хорошо… Все встают на исходные позиции: Кесслер возвращается к Оберштайну, Мюллер ныряет за ряд фикусов. Меклингер: Играем… Итак, она собралась и… Ульрих, что ты застрял у Оберштайна? Топай давай в лес! Кесслер: Отстань, Эрнест. Я собираюсь. Меклингер: И что? Ты же не Капче-Ланку собираешься в недельный рейд. Взял корзинку и пошел. Кесслер: Ага. Корзинка пустая. А по тексту должны быть – «горшочек масла и пирожки». Меклингер (сквозь двойной фэйспалм): Богииии!.. Ну представь, что они там есть! Кесслер (упрямо): Ага. Я так сейчас пойду как дурак на честном слове и воображении, а потом с меня спросят. Пока по описи не сдаст, с места не двинусь. Всё, я сказал. Меклингер (достает из кармана деньги): Август, будь другом, сгоняй в буфет, там еще открыто… Вален: Что брать? Меклингер: Цианид… (смотрит на лицо Кесслера) Шучу. Пирожки – штук десять. Вален: С чем? Кесслер: С мясом! Миттермайер: С творогом! Мюллер: С вареньем! Кесслер: Не слипнется? Мюллер: Не ваше дело. Не вам же их кушать. Кесслер: И не тебе – ты больше не Бабушка. Биттенфельд (очнувшись): О! Тогда с луком и картошкой! Кесслер: А вы, фрау, вообще помолчите – что принесут, то и будете есть. Если донесут. Меклингер: Ульрих! Кесслер мрачно смотрит на Меклингера, Меклингер фэйспалмит, Вален уходит за пирожками, в коридоре его догоняет Миттермайер и сует в руку кредитку и список того, что еще надо принести из буфета. Десять минут спустя Вален возвращается с пачкой масла, пакетом пирожков, пятью бутылками вина, сыром, колбасой, зеленью. Пирожки и масло перемещаются в корзинку, остальное отходит Двойной Звезде, устроившей пикник прямо во втором ряду импровизированного зрительного зала. Меклингер грустно пересчитывает сдачу, Кесслер педантично пересчитывает пирожки, сверяя их с описью, подготовленной Фернером на скорую руку. Меклингер: Так, ты доволен? Кесслер: Нет. Но я пошел. Идет вдоль «леса», с опаской поглядывая по сторонам. Меклингер: Итак, «идет она лесом, а навстречу ей – серый Волк». Мюллер, ваш выход! Мюллер, учтя ошибки предшественника, выходит из-за стульев впереди Кесслера и не торопится приближаться. Мюллер: Эээмммн… Кесслер (мгновенно вытаскивая бластер): Ваши документы. Мюллер (предъявляя удостоверение): Внутренняя разведка! Кесслер: Что вы тут делаете в два часа ночи? Мюллер: Жду связного! Все ржут, Биттенфельд рыдает. Меклингер: Ульрих! Кесслер (теряя терпение): Ну что? Меклингер (теряя терпение): Да ничего!!! Текст!!! «Куда ты идешь, Красная Шапочка? – спрашивает Волк». Волк! Ну спрашивайте уже давайте! Любопытство – ваша стихия! Мюллер (неуверенно): Куда ты идешь, Красная Шапочка? Кесслер: Не твое резидентское дело. Меклингер: Ульрих, не груби! Кесслер (сквозь зубы): «Иду к бабушке и несу ей пирожок и горшочек масла». Хотя вообще я не уверен, что имею право вот так каждому встречному раскрывать маршрут и цель визита. Это непрофессионально. Меклингер (сквозь фэйспалм): Мюллер, следующий вопрос. Мюллер (принюхиваясь): С чем пирожки? Кесслер: С мясом. Мюллер: Нууу, я же просил с вареньем! Кесслер: Помолчи, животное. Мюллер (обиженно): Всё, я так не играю. Я с мясом не люблю! Мюллер поворачивается и уходит обратно за фикусы, где садится на пол спиной к зрителям, всем своим видом изображая глубокую скорбь. Меклингер (достает деньги): Август, будь другом, сгоняй в буфет, возьми еще пару сладких… Через пять минут Вален возвращается, и искомая выпечка перекочевывает в корзинку. Меклингер (устало): Так, Мюллер. Вот вам сладкие. Играем. Мюллер выходит из-за «леса», принюхивается, светлеет лицом, но потом смотрит на Кесслера, мрачнеет и делает шаг назад. Меклингер (со стоном): Тааааак. В чем опять проблема? Мюллер (хмуро): Я с этой девочкой в лес не пойду. Я её боюсь. Меклингер: Мюллер, боги, ну вы же Волк! Это он должен вас бояться. Мюллер: Он меня не боится – он меня тихо ненавидит. И Биттенфельд тоже был Волком – ему это помогло? Меклингер (закатывая глаза): Господа, кто мог бы побыть Волком? Кесслер обводит присутствующих тяжелым взглядом и ухмыляется. Присутствующие напряженно молчат. Меклингер (устало): Ульрих… Кесслер (язвительно): Что? Меклингер: Извини меня, пожалуйста, ты не мог бы… В общем, давай Волком будешь ты. Потому что Мюллер трясется как заяц – я отсюда это вижу, с третьего ряда. Я тебя очень прошу. Кесслер (выдержав значительную паузу): Ладно… Присутствующие с облегчением выдыхают, Двойная Звезда чокается. Мюллер забирает у Кесслера фуражку и корзинку. Кесслер провожает любимый головной убор непередаваемым взглядом, и в его лице на секунду действительно проглядывает что-то волчье. Мюллер нервно сглатывает. Меклингер: Итак, Мюллер, вы девочка, у вас пирожки, вы идете лесом. С вами всё будет хорошо, не бойтесь. Мюллер: Точно? Меклингер: Да, точно. Мюллер (заглядывает в корзинку, с сомнением): Ннну, ладно. Кесслер прячется за стульями с фикусами, в тишине слышно, как чокается Двойная Звезда и рыдает от смеха Биттенфельд. Меклингер: Отлично, она идет, идет… Мюллер, перестаньте жрать реквизит! Идет… идет…Темнеет, лес, шорох, волк. Волк! Кесслер неторопливо выходит из-за фикусов, останавливается, пристально смотрит на Мюллера, замершего с недожеванным пирожком во рту, и внезапно краснеет. Кесслер: Эээмммн… Меклингер: Ульрих. В чем дело? Кесслер (смущенно): Я… кхм… не умею. Меклингер: Что ты не умеешь? Кесслер: Обращаться с… ну, с девочками. Меклингер: Что???! Вален (сквозь смех и фэйспалм): Боги… Ройенталь (насмешливо): И это говорит человек, у которого жена лет на дцать моложе его. Кесслер (с обидой): У нас дома она сама со мной… обращается. И меня всё устраивает. Я не представляю, о чем говорить с этой вот посторонней девицей. Меклингер: Тебе не надо с ней говорить. Тебе надо её допросить. Кесслер: Основание? Меклингер (со стоном): Ульриииих! Все ржут, Биттенфельд рыдает, Мюллер давится пирожком. Кесслер краснеет еще сильнее, пожимает плечами и, сдернув с головы у Мюллера фуражку, уходит со «сцены» в «зрительный зал». Меклингер (с отчаянием): Так, кто умеет обращаться с дамами? Мюллер (со слезами на глазах): Ромео! Кто ж еще… Ройенталь: Э, не-не-не. Я без Вольфа не играю. Меклингер (оживляясь): О, кстати. Еще лучше – красный плащ, канон, пожалуйте, господа! Хорошо поддатая Двойная Звезда, покачиваясь и посмеиваясь, выходит на сцену и направляется к Оберштайну. Мюллер протягивает Миттермайеру корзинку. Ройенталь (салютуя бутылкой): Спасибо, у нас своё. Меклингер: Ройенталь! Ройенталь: Что? Меклингер (сквозь фэйспалм): Отцепитесь от Шапочки. То есть от плаща Миттермайера! Вы его встречаете в лесу, а не провожаете под локоток прямо от дома! Миттермайер (удивленно): А разницы – если все равно встречаться? Меклингер (сквозь фэйспалм): Миттермайер! Миттермайер (бурчит): Ну ладно-ладно. Я тебе это еще припомню, Оскар… Ройенталь уходит в пампасы фикусы, Миттермайер, небрежно отсалютовав Оберштайну, по синусоиде бредет вдоль символического леса. Меклингер: Итак, она идет, идет, идет… Миттермайер, перестаньте жрать реквизит! Миттермайер (с обидой): Да пожалуйста, у Эвы всё равно вкуснее выходит… Меклингер (стоически продолжает): Идет… И тут Волк! Ройенталь прикладывается к бутылке и шагает вперед, опрокинув один из стульев. Ройенталь (запинаясь): Куда ты идешь, Ик-Красная Шапочка? Миттермайер (запинаясь): Иду к бабушке и несу ей пирожок и-ик горшочек масла. Ройенталь (морщится): Да ну, пойдем лучше выпьем. Миттермайер (радостно) : Пойдем! Все ржут, Кесслер рыдает, Мюллер давится очередным пирожком, Оберштайн и Фернер незаметно покидают зал. Меклингер: Господа!!! Ройенталь: Гм… М-да. Ладно… Миттермайер (смеясь): Иду к бабушке и несу ей поесть и-ик попить! Ройенталь: А давай я с тобой пойду – там и забуха… Меклингер (сквозь фэйспалм): Ройенталь! Ройенталь (разводит руками): Ну а что? На троих-то веселей! Вален (сквозь смех): Богиии… Ройенталь (сквозь смех): Ладно… Что в корзинке у тебя… девочка? Миттермайер (сквозь рыдания): Пи…и…ик-рожки. Для бабушки… Ройенталь: О, закуска! Миттермайер: Ты про бабушку? Ройенталь: Вообще-то про пирожки. Но ход твоих мыслей мне нравится… Ройенталь и Миттермайер, обнявшись и нестройно напевая имперский гимн, покидают зал. Все рыдают, Кесслер с Мюллером откупоривают и распивают забытую Двойной Звездой бутылку, Меклингер потрясенно молчит. Меклингер: Кошмар какой. Итак, господа. Нужна нормальная девочка и трезвый волк. Кандидатуры? Мюллер (смеясь): Фаренхайт. Он в армию за еду пошел – это все знают. Отдайте ему корзинку. Фаренхайт молча пожимает плечами и идет на сцену. Фаренхайт (заглядывает в корзинку): А что, с вареньем не осталось? Меклингер (измученно): Отлично. Далее. Волк… Трезвый адекватный Волк, умеющий обращаться с дамами. Лютц (утирая слезы): Вален. Вален (настороженно): А что я? Лютц: А ничего. Дети есть, женат был. Справишься. Меклингер (умоляюще): Август, я прошу!.. Вален (закатывая глаза): О, боги… Ладно, давайте. Только давайте быстрее, мне в восемь ребенка из музыкальной школы забирать. Вален идет на «сцену», занимая исходную позицию за фикусами. Меклингер(устало): Итак, Оберштайн, девочка, корзинка, лес. Волк. Фаренхайт, ничуть не смущаясь, жует пирожок. Вален выходит из-за «леса» и, выдернув один из фикусов из горшка, галантно протягивает его Фаренхайту. Изумленный Фаренхайт перестает жевать. Лютц рыдает. Кесслер и Мюллер чокаются. Вален: Доброй ночи, сударыня! Это вам. Меклингер (закатывая глаза): Август! Вален: Что? Меклингер: Это что? Вален (пожимает плечами): Букет. А как же иначе: к даме и без цветов?.. Меклингер (сквозь двойной фэйспалм): Выкинь. Выкинь немедленно. И дальше строго по тексту! Вален (надувшись): Гм… «Куда ты идешь, Красная Шапочка?» Фаренхайт: «Иду к бабушке и несу ей пирожок и горшочек масла». Вален: «А далеко живет твоя бабушка»? Фаренхайт: «Далеко. Вон в той деревне, за мельницей, в первом домике с края». Вален: Н-да… Далековато. Поздно уже, темно. Позвольте вас проводить. Меклингер: Август! Вален (устало): Ну что? Меклингер: Что ты делаешь?! Вален (растерянно): Так эээ… Меклингер: Вот именно, что «эээ». Не надо на неё так смотреть! И руку с талии убери! Вален (ошарашенно): Какую руку?! Меклингер: Левую! Вален (поспешно убирает руку): Это не я, это она сама! Меклингер (раздраженно): Ну я не знаю, вы уж там с рукой определитесь – вы Шапочку сожрать хотите или поиметь? Кесслер (философски): Одно другому не мешает. Если соблюсти очередность действий. Кстати, текст на этот счет тоже не вполне однозначен… Там постельная сцена еще впереди. Фаренхайт (округляет глаза): С Волком? Мюллер (смеясь): С Бабушкой. Кесслер (деловито): С обоими. Бабушка-то к тому моменту уже в Волке. Биттенфельд подскакивает со стульев и, подхватив Фаренхайта под локоток, тащит его к дверям. Биттенфельд: Так, всё. Мы в этой постановке не участвуем. Странные какие-то у вас идеи, Меклингер – то вывернуть что-нибудь норовят, то совратить. Биттенфельд и Фаренхайт покидают зал. Меклингер в шоке. Вален, Лютц, Кесслер и Мюллер разливают остатки на четверых и рыдают от смеха. Меклингер (возмущенно): Ульрих!!! Август!!! Кесслер: А что? Вален: Опять я виноват?! Нашли бы нормальную девочку – проблем бы не было! В зале незаметно появляются Оберштайн и кайзерин. Оберштайн: Мы нашли. Все замолкают, вздрагивают и, вытаращив глаза, смотрят на вошедших. Кайзерин: Добрый вечер, господа. Министр обороны рассказал мне о ваших затруднениях, и я думаю, что смогу вам помочь – ради Его величества. Меклингер (просияв): Великолепно! Вален (страдальчески скривившись): Эээ… Что-то у меня протез опять забарахлил, извините. Вален, придерживая руку, поспешно покидает зал. Мюллер (страдальчески скривившись): Что-то меня тошнит, извините. Пирожки, наверное, несвежие… были… Мюллер, держась за живот, поспешно покидает зал. Кесслер, быстро сориентировавшись, подбирает ночнушку и, напялив её, ложится на стулья. Кесслер: Я готов играть! Где там текст? Меклингер (растерянно): Так а… Господа, а кто же будет вол… Оберштайн: Почему бы вам самому не попробовать, Меклингер? Роль, конечно, небольшая, но достаточно драматическая, чтобы позволить в полной мере раскрыться вашему таланту. Меклингер (задумчиво): Вы так думаете? Хотя… Почему бы и нет?.. Итак… *** 14 марта 494 года Нойе Рейх Феззан Здание оперного театра Малая сцена В партере – Кайзер и адмиралитет. На сцене – Оберштайн, кайзерин с корзинкой, Меклингер. В домике на краю сцены – под одеялом, в чепце и ночнушке – Кесслер. Оберштайн: - Сходи-ка, Красная Шапочка, к бабушке, снеси ей пирожок и горшочек масла да узнай, здорова ли она. Кайзерин делает книксен, берет корзинку, из которой соблазнительно пахнет мясными пирожками, и прогулочным шагом идет вдоль декоративных елок. Лоэнграмм (недовольно): Так, я не понял. Почему у вас кайзерин ходит одна в потемках и без охраны? Тяжести таскает опять же. Кисслинг! Кисслинг молча поднимается на сцену, забирает у кайзерин корзинку и вытаскивает из-за пояса бластер, на всякий случай сняв его с предохранителя. Из леса выходит загримированный Меклингер. Увидев Кисслинга, он теряет настрой и дар речи. Меклингер: Эээ… Кисслинг (направляет на него бластер): Лапы! Меклингер растерянно выполняет команду. Лоэнграмм (радостно): Ага! Ну вот, совсем же другое дело! Мюллер: Как в воду глядели, Ваше величество. На сцене Кисслинг конвоирует Меклингера и сопровождает кайзерин. Все трое направляются к избушке. Лоэнграмм (шепотом – Мюллеру): А, кстати, что с Меклингером? Мюллер (шепотом): Творческая личность. Весна. Обострение лунатизма – ходит по ночам, потом сам не помнит. Лоэграмм (понимающе): Аааа… Ай-яй-яй… Троица на сцене подходит к избушке. Кайзерин неуверенно дергает за веревочку. Кесслер (со стоном): Кто там? Меклингер (растерянно): Эээ… Лоэнграмм (шепотом): А что с Кесслером? Мюллер (шепотом): Приболел. Переутомление. Молодая жена, медовый месяц… Лоэнграмм (понимающе): Аааа… Ай-яй-яй… Дверь избушки распахивается, на пороге появляется Кесслер. Он поправляет очки на носу и сверяется с какими-то листками, которые держит в руках. Кесслер: Так-так. Глаза, уши… Словесное описание, зубная карта… (достает бластер и направляет его на Меклингера) Руки! От неожиданности руки поднимают все трое, включая кайзерин. Кесслер профессиональным жестом кладет Меклингера на пол, заламывает ему руки и достает наручники. Закончив вязать приятеля, он поднимает того на ноги и отдает кайзерин честь. Кесслер (деловито): От имени военной полиции объявляю вам благодарность за помощь в поимке особо опасного преступника – маньяка по кличке «Волк». Меклингер (ошарашенно): Ульрих, ты с ума сошел?! Кесслер (шипит): Помолчи. Еще спасибо мне скажешь… (громко свистит) Опергруппа, отбой! На свист из кустов появляется Лютц с винтовкой наперевес и, слегка ошалев, но оценив диспозицию, отдает кайзерин честь. Кесслер передает ему Меклингера, делает зверское лицо и кивает в сторону кулис. Окончательно обалдевшие Лютц, Меклингер, Кисслинг и кайзерин покидают сцену. Кесслер стаскивает с себя ночнушку, под которой обнаруживается мундир, одевает фуражку и поворачивается в зрительному залу. Кесслер (громко): Таким образом, благодаря слаженной работе министерства обороны и министерства внутренних дел, а также добровольной помощи граждан уровень преступности за первые три месяца текущего года понизился на 54 процента по сравнению с аналогичным периодом прошлого года, а уровень раскрываемости повысился на 66 процентов. Применение норм административного законодательства занимает важное место в укреплении правопорядка, защиты прав и законных интересов граждан. Только вместе мы сможем навести порядок в Империи. Да здравствует кайзер. Ура. Кесслер отдает честь, занавес опускается. Все в шоке, кайзер в восторге. В тишине слышно, как кружит под потолком огромного зала случайно залетевшая в здание муха. Во втором ряду, за креслом кайзера беззвучно рыдает от смеха Мюллер. Лоэнграмм (с воодушевлением): Чудесная сказка. Просто чудесная. Четко, ясно, доступно. А то в этих древних легендах вечно кошмар, неразбериха и полное отсутствие логики. А тут всё как на ладони – и мораль, и статистика. Ну, совсем же другое дело! Молодец Меклингер. До чего умный человек. Талантливый. Кайзер начинает аплодировать сидя. Остальные аплодируют стоя. Мюллер, задыхаясь, сползает с кресла. Из-за кулис доносится какая-то странная возня и придушенные возгласы. Голос Меклингера: Ваше величество, я тут ни при чем!.. Мюллер (задыхаясь от смеха): Ага. А еще честный… Лоэнграмм (кивает и внимательно оглядывает красных, как свекла, адмиралов): И скромный... Короче говоря, берите пример.