Circles of the deathtime

Когда он просыпается, то видит сероватый потолок с пляшущими по нему солнечными зайцами. Все тело болит словно после хорошей потасовки, в воздухе пахнет кровью. Он бы мог решить, что это только дурной сон, морок, не более, только что-то не дает ему это сделать. Наверное, это металлический привкус крови во рту или лежащий под рукой на одеяле нож. Он стряхивает с себя остатки сна, встает и оглядывается. Так и есть. Одеяло исполосовано и перепачкано кровью, подушка вспорота, на стене мелкие красные брызги. В памяти мелькает ощущение угрозы, но… Кем бы ни был вчерашний гость - ему сильно досталось. В доме нет и признака кого-то постороннего, и он бредет в ванную. Там он открывает шкафчик над раковиной, долго и без выражения рассматривает ряды всевозможных пузырьков и упаковок из-под психотропов. Он уже знает наизусть на какой полке успокоительное, где снотворное, и ни в одном из флаконов не осталось ни одной таблетки. Здравствуй, гребаная реальность. Её всегда было легче воспринимать, имея в запасе пару голубеньких друзей Потом он закрывает дверцу и так же без выражения смотрит на себя, в зеркале он всегда видит всю ту же картину, разве что на щеке длинная ссадина, свежая, но уже подсохшая. Он обмывает её водой. Сам себе или тот, неизвестный, оборонялся? Или тот неизвестный - он сам? Он трет лицо руками, едва сдерживая рвущееся из груди отчаяние. Все летит к чертям. Полгода без приступов и провалов в памяти, полгода без Флипа, чертовы почти счастливые полгода, и вот он просыпается весь в крови, без запаса лекарств, без алкоголя, без надежды и один. Он глухо смеется, на краю раковины стоит почти пустая бутылка Glen Grant. Он делает глоток прямо из горла, вытирает губы, и, внезапно, ему становится спокойно. Решение всплывает в голове само собой, Господи, как все просто. Он даже пытается улыбаться, приглаживая растрепавшиеся короткие волосы, и улыбка выходит такой же надтреснутой, как и смех. Сегодня первый день весны говорит ему календарь, сверкая красными числами. И в доме раскрыты настежь окна. Он уже знает, что напишут в завтрашних газетах: "Флиппи, бывший спецназовец. Воевал во Вьетнаме, потерял весь свой отряд. Получил контузию после отравления газом orange agent. Был награжден, позже, выброшен в этот городок и, впоследствии, здесь же и забыт". Он – забыт. А им – не забыто. И в памяти слишком много - обрывки, диалоги,лица. Стоит только закрыть глаза. Он видит их всех, слышит. И, кажется, что может дотронуться. "После возвращения прошел курс реабилитации. После завершения был найден застрелившимся в своей комнате. Тело обнаружила соседка, работница соцслужбы, которая изредка навещала его". Он садится у стены напротив окна. Весеннее солнце, не слишком жаркое, но самое коварное. Он закрывает глаза и чувствует, как лучи обнимают его. Уже месяц, как перестал ходить к психотерапевту и пить транквилизаторы, остался один в этом доме и в этом сознании. Он никогда не боялся одиночества, вот только что-то нестерпимо грызет изнутри уже долгое время. Никто не сказал, что жить после этого придется с пустотой в груди. Он никогда не признается, что смотрит в зеркало и иногда ждет, что глаза снова сверкнут желтоватыми отблесками. Иронично, но существование в здравом уме кажется ещё большим абсурдом, чем в безумии. Он не справится. Он уже не справился. И сознание требует немедленно напиться до беспамятства, до провалов в памяти или зеленых азиатских чертей, и Флип рад бы, но виски по-прежнему на дне бутылки и ему уже некуда идти. Он жадно дышит свежим воздухом, зажмурившись. Вдыхает запах трав полной грудью, хоть и говорят, что... не надышишься. Не наживешься. Не... И по щекам что-то течет, он надеется, что это кровь. Он никогда не любил огнестрельное оружие, предпочитал нож, он никогда не давал осечек. Но самоубийство при помощи ножа не прельщало - ни мазохистом, ни самураем он не был. И есть в этом что-то неправильное - он сидит напротив распахнутого окна. И в комнате веет весной, ветром и этими гребаными тюльпанами, жизнью в конце концов, никак не смертью. И супермальчик сегодня его не спасет. Только чертово солнце слепит глаза. Курок уже взведен. «Надо было попытаться…»- додумать он уже не успевает. Солнце взрывается острым и ярко-красным всполохом, отдавая в ушах раскатом выстрела, невыносимая боль быстро сменяется судорогой. А потом все стихает, становится холодно и темно. Когда он открывает глаза, то видит сероватый потолок.