Мариночка

Он ждал барку на противоположенном берегу. На борту было тихо. Безмолвие природы поражало. Алексей судорожно стал рыться в карманах, тщетно пытаясь найти оставленную дома у Элен курительную трубку и кремень к ней. Лукавый прищур и блуждающий взгляд глаз его навевал у случайных очевидцев сомнения, суть которых никто не мог объяснить. На барке прогудели. Трижды. У пристани заблеял одинокий козлёнок, забытый пьяньчугой ещё утром. Опускались сумерки. Птицы приходили в неописуемый восторг и старались успеть до наступления темноты, пока царствовала блаженная и безопасная вечерняя прохлада, спеть все песни, которые они когда-либо знали. Алексей недовольно поморщился: резкий запах гнили ударил в ноздри. Барка коснулась бортом скрипучих досок причала. Человек, прибывший на ней, приветливо махнул рукой и растянул рот в беззубой улыбке. Юноша, ожидавший компаньона уже более часа, скривил лицо во второй раз. Мужик улыбнулся и, как-то сплёвывая, протянул: - Вы, дескать, сударь, из городских и жизни не видавших, а с такими жить мы не научены. Знаю вас: честь лишь для дуэли, как безделушку, используете. Иван, владелец «судна», гордо почесал подбородок с неаккуратной щетиной. Ему нравилось здесь, хотя никогда вслух он не баловал ласковым словом ни землю, куда забросила судьба иммигрантов, ни местную женщину, ставшею ему женой и любовно называющую супруга Джоном. - Глухов, не тебе мне перечить. – Молодой человек посуровел и, почувствовав лёгкий приступ удушья, ослабил галстук. – Узнал, где находится клад? - Тише Вы! – собеседник резко зажестикулировал. – Поди услышат, сволочи… Алексей смерил мужчину взглядом, попутно сплюнув на остывающую пыльную почву под ногами – ближе он так и не подошёл и теперь кричал через несколько метров, однако сохраняя в голосе ноты неисчерпаемого эгоизма и лицемерия. - Эх, Вы, Лёшка Павлович, что же Вы так…- Иван качнул головой, и куриное перо упало ему на плечо. Он даже не обратил внимания. – Недооцениваете. Видите, вон, - Джон сделал пару шагов, и барка покачнулась, чуть не отправив хозяина в воду, - выше по течению есть заброшенный домик. От него идти нужно вглубь версты три, окромя обходов – недавние дожди топи подпитали. Ей Богу, алихаторы воду набирают в себя, як дрожжи в тесте, растут. В общем, идти придётся дольше, но целее будем. А там другая опасность…Крис и его банда давно метят на золото и искателей – поживиться и с живых можно, ведь мёртвых ещё искать надо! Они с Джейком и Френсисом устроили стоянку там – две ночи огонёк виднелся и хохот пьяный слышался. Ироды… - Меня твои аллигаторы не интересуют: их застрелить можно, патронов возьмём достаточно. Будут мясом походным. – К горлу подступил рвотный позыв, отчего юноша отвернулся, будто бы смотря на начинающие появляться на южном небе звёзды. – Что у тебя протухло? Рыба? Умер кто? Тогда резон тебе трупы возить или Богу подрабатываешь в Судный день? - Мариночка…- мужчина горько вздохнул. На глаза чуть ли не наворачивались слёзы. – Скоты, застрелили девочку… Только сейчас, развернувшись и всмотревшись внимательно в содержимое барки, Алексей увидел собачьи задние лапы – тело было накрыто тканью. Марина не была породистой, но, насколько помнил Рязанецкий, она приплыла на пароходе вместе с потерявшим работу и старую семью Иваном. Последний, будучи разорённым мелким торговцем, пытался прокормить двоих детей и Настасью, отправившись на фабрику в Москву, но, когда подняли бунт соседние крупные заводы, он лишился места. Младшая дочь его погибла от простуды, перетекшей в какое-то страшное лёгочное заболевание, а жена попала под шальную пулю, возвращаясь домой от подруги. Глухову было больно видеть перемены в городах, ведь детство он провёл в деревне, но успел привязаться к тому току жизни. Ещё больнее было терять близких людей. Старший сын его подался к «народникам» и был расстрелян полицейскими в суматохе задержания местного кружка. Когда была сформирована рабочая милиция, Иван уже собрал пожитки, потрепал по холке Мариночку и заплатил последнее в обмен за место в трюме судна, идущего на запад. Оставить верную помощницу мужчина не смог – она была единственным напоминанием о прошлом. А сейчас Мариночка лежала мёртвая на дне барки и довольно быстро превращалась в гнилые останки. Что поделать, здесь, в Луизиане, слишком влажно и жарко. Сам Алексей Павлович Рязанецкий покинул страну по иным причинам, но так же по ней скучал, как и ненавидел новое, «пережёвывающее само себя общество», как он говорил. Родившись в семье дворянина, мальчишкой он был записан на будущую службу в армии, затем переведён в восемнадцать в канцелярию из-за найденных заботливой матушкой причин на бумагах, по которым ему запрещались физические нагрузки, что не совместимо с офицерством. Рязанецкий, будучи человеком амбициозным, к тому же, неглупым, как только приметил изменения в настроениях толпы, сорвался с места, взяв два чемодана и любовницу. Элен нельзя было назвать невестой – у неё было слишком много женихов. Девушка с родословной дорогой болонки, характером ишака, умом курицы и внешностью богини согласилась на путешествие в «великую Америку» исключительно из-за названия и популярных историй и сплетен о «наивысшем пике цивилизации и точке нового мира». Алексей прикупил домишко, однако никаких дел не нашёл. Ему повезло – многие жители говорили на смеси французского акцента с английским языком, знакомым с детства; Ивану же Фортуна улыбнуться отказалась. Мужчина походил на глухонемого. Он брался за самую грязную работу, чаще всего таскал тяжёлые ящики, попутно запоминая основные слова. Да и вечером, в кабаке, напиваясь с горя, тратя полученные гроши, Глухов невольно учил язык, который назвать культурным не сможет ни один джентльмен. Там же он встретил подносившую напитки светлокудрую Лиззи Парадайс, поначалу подававшей ему порции неразбавленной выпивки, затем и убедившей завести новую семью. Лиззи ждёт ребёнка. Джон грезил, как Мариночка будет катать на спине маленькую девочку или сыночка. Но собака лежала мёртвой. - Крис? Его рук дело? – Лёша кашлянул в кулак. Со смертью лицом к лицу он столкнулся лишь на другом континенте и до сих пор не мог к ней привыкнуть, хотя ему шёл двадцать четвёртый год. - Да, чёртов приплод...Чтоб пусто им было! Заметили меня и давай по Марине палить, а тварина в чём виновата? – Иван замер, обдумывая последующие слова и поступки. – Не в реку же, к монстрам зелёным, её. Вот решил захоронить по-божески, в землю. В его ловких мозолистых руках появилась верёвка – он мастерски пришвартовал барку, затем сошёл на берег, прихватив перепачканную в грязи лопату. Отойдя на небольшое расстояние и взобравшись на холм, где мощное дерево прочно укрепило огромные корни, мужчина принялся рыть. - Лексей Паллыч, принеси Мариночку, будь другом. Стемнело окончательно. Птицы замерли на ветках, и ни одна из них не подавала сигналов другой, будто не существовало их здесь вовсе. Козлёнок, улёгшись у колышка, положил голову на передние ножки и прикрыл уставшие глаза. Алексей вновь начал шарить по карманам в поисках кремня, но на этот раз, чтобы осветить место. Не найдя, он воспользовался на ощупь обнаруженными спичками и керосиновой лампой товарища. К собаке он даже близко не подошёл, будто боясь подцепить лихорадку. - Эх Вы… - мужик лишь качнул угрюмо рано поседевшей головой и забрал свёрток. Под светом лампы он развернул тряпку, оказавшуюся заплатанным трижды одеялом. – Мариночка… Иван ласково погладил собаку, натянуто улыбнулся воспоминаниям и опустил тело в приготовленную яму. На душе у обоих скребли кошки. Рязанецкий ещё долго пытался понять, почему же ему столь больно видеть чужое искорёженное страданием лицо. У Джона была новая семья – беременная жена. Но была ли она кем-то родным, а не навязанным обстоятельствами обустройства на чужбине? Могла ли она заменить человеку, живому человеку, всё его прошлое, родив ребёнка? Глухов тихо повторил имена ушедших: Настенька, Артемий, Дунечка. Мариночка. Юноша отвернулся, ненароком заметив в мерцании огонька скупую мужскую слезу. Сколько он сам не получал вестей от родителей, бабушки и трёх сестёр, горячо любимых? В порту он слышал, как судачили с издёвкой англичане, ухмылялись испанцы – Россия убивает себя. В России царит хаос и будет хуже. Спали они в доме Алексея, устроившись на разных кроватях: обе оказались свободны. Элен не вернулась с вечерней прогулки с зонтиком по городку. Видимо, её манили песни и пляски новых диких направлений музыки, созданных не менее странными и непривычными темнокожими людьми. Возможно, она предпочитала компанию пьяных европейцев. Сны их не посетили: слишком много мыслей, слишком многое происходит и произойдёт. Как только пропел первый петух, они поднялись и перехватили через плечи сумки с необходимым провиантом, два ружья и патроны. День выдался жарче предыдущего, душнее; воздух был более спёртый. Шли они молча, не оглядываясь, разве что изредка поднимая головы и проверяя местность. Молодой человек думал, сколько же ему нужно сделать, что делать, да и что он вообще может предпринять, чтобы…Он даже не мог поставить цели. Выжить в этой стране? Зачем? Вернуться? Куда? В безумие уничтоженной Империи? Хруст веток. Плевок. Усмешка. - Okay, кто тут у нас? – Кристофер преградил путь. В его глазах не читалось ничего, кроме презрения. – Русские. Ваша псина нам мешала? За его спиной раздался несдержанный хохот Френсиса и гоготание Джейка. Они оба держали наперевес по охотничьему ружью. - Ублюдок. – Джон процедил сквозь зубы ругательство и схватился за оружие: ему было без разницы. Он мстил не только за Марину, но и мстил всему миру за его семью и судьбу, выбрав объектом вымещения отчаяния и злобы никчёмных существ, которых людьми назвать сложно. – Подонки! Он буквально рычал, как дикое животное, обезумев от горя. Мужчина захлёбывался в солёных слезах, не осознавая, что они текут из его глаз по щекам. Алексей замер, растерявшись, как какой-то гимназист пред контрольной. Прозвучал выстрел. Глухов упал на колени, прижав одну руку к груди, а второй силясь поднять ружьё и выстрелить. Хохот усилился, превращаясь в сплошной гам. Ему вторило болото сотнями звуков. Ещё один выстрел. Но мужчина жив – перед ним, опираясь на левую ногу, тяжело дыша и сдерживая стон, стоит Лёша. Юноша в последний момент бросился на помощь и закрыл собой товарища, получив рану. Он сам, обуреваемый яростью и каким-то нечеловеческим инстинктом, поднял ствол и прицелился, надеясь в глубине души поразить одного из шутов прямо в жирный американский лоб. Нажал курок. Щёлк. Осечка. Выстрел. Сбоку, со стороны Френсиса. Рязанецкий обернулся, видя, как его компаньон падает на мягкий мох. Недалеко, сидя на одиноком дереве, щебетали птицы. В ряби в шагах пятидесяти от них, где-то у малахитового цвета кочки, показалась спина голодного хищника – грозы этих мест. Мужчина повернул голову и улыбнулся: - Знаешь, нет в жизни счастья. И несчастья нет. Жизнь есть только. – Иван закрыл глаза и больше их не открывал.