Another Way

Гоенджи молча смотрел на свое отражение в разбитом зеркале. Осколок стекла медленно отвалился и полетел вниз. Теперь он лежал в его ладони, постепенно впитывая в себя алый цвет крови от пореза. Наверное, также по осколкам рассыпался сам Гоенджи; по частям. Не сразу. Цепляясь за дурацкие надежды и получая от них удары, истекая кровью в полном одиночестве, как этот осколок стекла. Зачем он разбил зеркало? Скорее всего, со злости, хотя в последнее время было слишком много эмоций, чтобы выбрать причиной что-то одно. Бесцельно разглядывая костяшки пальцем и ладонь, мерцающие красным в полутьме ванной комнаты, Шуя решил, что подобная разрядка впечатлений произошла очень вовремя. Лучше разбить стекло и упокоиться, чем ударить чье-то лицо и получить за это в два раза больше. А он не сомневался, что и так получит. В дверь его комнаты постучали, несмотря на поздний час. Смыв кровь с ладоней, Гоенджи пошел открывать, предварительно проверив наличие пистолета за поясом. На пороге стоял виновато потупившийся Кирино и решительный Шиндо, причем оба горели желанием что-то рассказать. - Надеюсь, это срочно, - заметил Шуя, пропуская их к себе и оглядывая коридор - перед тем как закрыть дверь. - Лучше бы отдохнули перед завтрашним днем. - Вы знаете, что будет завтра? - не дождавшись ответа, Шиндо быстро и сбивчиво выложил все, что произошло буквально полчаса назад. После него Кирино повторил все то же самое, но с виноватой интонацией и дополнением, что "я только хотел защитить Вашу сестру", не упоминая о собственных чувствах. Покачав головой, Гоенджи вздохнул и строго спросил: - Так какого черта вы пришли ко мне? За всеми нами следят. Мало того, что друг другу всё растрепали, еще и... - Вас подставили, - уныло закончил Такуто, сообразив, что стал слишком много болтать. - Нет. - Это была, пожалуй, самая большая ложь в его словах. - Самих себя подставили. Теперь, например, Кирино будет под подозрением не только у своих, но и у Масайоши. Как они тебе доверятся, если узнают, что я в курсе? Он хотел еще многое сказать, но вовремя остановился, на долю секунды зажмурившись. Самому бы лишнего не сболтнуть. Шуя понимал, что перед ним сидят испуганные потерявшиеся дети, которые ввязались во все это случайно. Их использовали и используют еще не раз до некоей ликвидации, о которой он уже был наслышан, правда, другими способами. Но почему же, черт возьми, они так неосторожны? Это так сложно - держать язык за зубами? Конечно, Кирино был прав, решив его предупредить. Честный парень. Только вот он считает, что все остальные кругом будут такими же честными, когда дело дойдет до справедливого суда. А справедливого суда не будет, и никакая честность не поможет. На нее не обратят внимания, как на какой-нибудь мертвый язык, затесавшийся в современную речь. Ни чести, ни правил, ни морали, ничего этого не знают люди, слепо стремящиеся к власти и славе, всеми путями старающиеся достичь своей цели. Из таких и Микаги, всеми средствами ведущий свою игру. Они всего лишь фигуры, которыми следует делать ходы. Если ход неверный - фигура исчезает с доски. Если фигура противится хозяину - что ж, ее придется поставить в невыгодное положение. - Идите спать, - пробормотал Гоенджи, потирая рукой лоб. - Скоро все кончится. Когда за друзьями закрылась дверь, Шуя погасил свет, но оставил настольную лампу. Он по-прежнему стоял, опираясь на стол и глядя на дверь, как будто думая, что придет кто-то еще. При звуке шагов снаружи его губы сжались в горькой полуулыбке; постучавшись, вошел Эндо. "Что они все от меня хотят?" - Ты почему еще не спишь? - шепотом накинулся на него Эндо. Сам он выглядел так, словно лег и тут же подорвался, вспомнив что-то неотложно важное; волосы растрепаны, футболка едва помята. - Уснешь тут с вами. Ты что хочешь? - Почувствовав что-то влажное на руке, сжимающей спинку стула, Гоенджи равнодушно взглянул на кровоточащую царапину. Уже забыл. - Да я так, мимо шел, - смущенно признался Мамору, - У тебя свет горит, а так темнота кругом. А вообще гулял, уснуть не мог. - Нашел место для прогулок. Тоже ни о чем не думаешь. Эндо молча наблюдал за тем, как друг заматывает ладонь полотенцем. Он покачнулся на пятках, не решаясь что-то сказать. - Говори уже, если так надо. - Гоенджи старался не думать о том, кем он теперь выглядит в глазах остальных. Священник, отпускающий грехи? Нянька, читающая сказки на ночь? Какого черта все хотят что-то от него, какого-то утешения, совета, плана... "И почему я ничего не хочу от них?" Рассеянно слушая натянуто ровный рассказ Эндо о том, как одиноко Харуне после смерти брата, Шуя продолжал думать о своем. Одиноко - вот оно, нужное слово. Возможно, ему тоже было бы, о чем рассказать и чем поделиться... Вот только рассказывать некому. Маленькой сестре, которая сама напугана странным местом? Харуне, которой сейчас не то что не до него, вообще не до всего мира? Эндо, которого краткое время, проведенное под пытками, превратило в покорного запуганного паренька? В очередной раз Гоенджи пришел к выводу, что он слишком многого от них требует. Любой может ошибаться. Кирино и Шиндо не обязаны молчать, если считают нужным говорить, Эндо абсолютно правильно опасается Микаги, а Харуна заслуживает настоящего сочувствия к ее горю. "А я сам вообще чего-нибудь заслуживаю?" - Ты меня не слушаешь, - не меняя интонации, произнес Мамору и печально усмехнулся: ноль внимания. Он положил руку на плечо Гоенджи, тот моргнул и поднял на него глаза. - Наверное, если я спрошу, что случилось, это будет самый дурацкий вопрос в истории человечества. - Будет. - Шуя убрал его руку и отложил окровавленное полотенце. Пластырь валялся где-то в глубине аптечки. - Продолжай, что ты говорил. Эндо перехватил коробочку с медикаментами, притянув ее к себе, и улыбнулся: - После всего, что случилось здесь, я выгляжу в твоих глазах бессильным перепуганным идиотом. Так оно и есть, но надо же как-то возвращаться в норму. - Выудив со дна пластырь и какую-то мазь, он требовательно протянул руку: - Я все сделаю, а то вечно ты сам о себе заботишься. Гоенджи собирался отказаться, но что-то перехватило горло; он молча протянул руку. Мамору сделал всё правильно, не поленился потом убрать всё на место. Вернувшись от шкафчика, где лежала аптечка, он заявил вполне решительно: - Передо мной можно не выпендриваться, я знаю, что ты крутой. Все знаем. Расскажи что-нибудь. - Что тебе рассказать? - Шуя отвернулся, показав, что его не интересуют душещипательные беседы. Время шло... Да уже другой день! - Сказку на ночь? - Нет уж. Что-нибудь... Свое... О чем ты думаешь? Гоенджи думал о многом. О Харуне, которая теперь никогда не будет такой, как прежде, даже ради брата. О Юуке - при любой возможной угрозе он первым делом проверял, в порядке ли сестра. О Шиндо, который не справляется со всем, что на него навалилось. О Кидоу: вот кого действительно не хватает... - Ничего интересного. То же, что и все. - Знаешь, в чем разница? - Эндо настойчиво продолжал говорить, что начинало действовать на нервы. - Ты никому об этом не рассказываешь. Ни с кем не делишься своими мыслями. Нельзя так, Гоенджи! Иначе легче не станет... - С чего ты взял, что мне тяжело? - резко оборвал его Гоенджи и тут же понял, как нелепо звучит эта ложь. Сдавшись, он опустил голову и прикрыл глаза; к горлу подступали отчаянные рыдания, которые следовало подавить, перед глазами всё покачивалось, как будто вот-вот что-то произойдет. Но когда он заговорил, у него лишь слегка подрагивал голос: - Ладно, тяжело. Всем тяжело. Чего ты от меня хочешь, Эндо? Эндо сочувствующе улыбнулся, на миг зажмурился, затем сделал широкий шаг вперед и обнял Гоенджи, притянув его к себе. Друг не сопротивлялся. Пару раз хлопнув его по спине, Мамору прошептал: - Я хочу, чтобы ты знал, что ты не один. Не забывай об этом, ладно? Вместо того, чтобы вырваться, Шуя только уткнулся лицом ему в плечо, не в силах говорить или двигаться. Он только сейчас понял, как сильно ошибался и насколько прав был Эндо. Глаза щипало от слез, и он чувствовал, что дрожит. - Если что, я всегда... Ты в порядке? - прервав свою спасительную речь, обеспокоенно спросил Эндо. Ответа не последовало, Гоенджи только обнял его в ответ. Мамору невольно расплылся в улыбке и пробормотал: - Как-то так, да... Покинув комнату, Эндо дождался, пока погаснет свет. Желтоватая полоска порога вскоре потухла. "Не знаю, что будет сегодня, но я рад, что тебе стало легче", - подумал он, счастливо улыбаясь. Сам Мамору не мог сказать о себе, что он окончательно оправился после смерти Кидоу; он никогда не забудет этого. Но надо было двигаться дальше и помогать другим справляться с их проблемами, иногда забывая про свои собственные. Этому он научился у Гоенджи. Постояв еще немного, Эндо направился к себе.