You are my black rose.

POV Фрэнк. Яркие лучи солнца с трудом пробиваются через выцветшие занавески, падая на мое лицо. Помнится, он рассказывал мне, как одна старушка, похожая на увядшую фиалку, подарила ему эти занавески в честь его переезда. Я люблю каждую его историю, я все запоминаю. Даже такая мелочь, как маленький солнечный зайчик, прыгающий по моему сонному лицу, способна разбудить меня. Открыв глаза, я понимаю, что сегодня мы у него: большая как море кровать, где мы прижимаемся друг к другу, словно в маленькой лодочке; на стенах висят яркие картины ― кажется, они написаны лучами солнца; на полу лежит много вещей, и все они мрачные, будто сшитые из лунного света; запах ― в его квартире пахнет искусством. Представьте себе смешанный аромат красок, свежести, ванильного кофе, карамели и роз, ― тогда вы поймете. Он любит розы. Я покупал ему самые разные розы, старался удивить его, а он все улыбался. Я красил розы в серебряный, бирюзовый и даже черный цвет, лишь бы удивлять его. Ведь если этого не делать, я наскучу ему, стану безделушкой, как какой-то засохший цветок, который когда-то положили в книгу для гербария. Если бы вы встретили нас на улице, то вряд ли бы сочли нашу пару хотя бы друзьями, просто настолько мы разные. Он ― черная роза, в то время как я лишь ромашка. Мы две противоположности, которые не понятно, как притянулись. Я люблю свой дом, ношу одну и ту же одежду на протяжении уже нескольких лет, гуляю с собаками все в том же парке рядом с пекарней, в которой пекут его любимые плюшки с сахаром. Он же постоянно в движении, в пути: бегает по квартире, в парке прыгает со скамейки на скамейку, любит самолеты и машины ― поезда слишком медленны для него, но достаточно любимы мной. Я не знаю, почему он захотел быть со мной, ведь я всегда скрывался в тени ему подобных, но теперь я обнимаю его в его же кровати, вспоминая все то, что делал с ним ночью. До нашего знакомства мы пересекались несколько раз на улице: я шел быстро, смотря себе под ноги, а он буквально плыл по дороге ― кажется, первый раз именно тогда я влюбился в его походку. Изредка поднимая взгляд, я высматривал в глазах людей их мысли, но взглянув на него, мои внутренности переворачивались. Он смотрел прямо в мои глаза, изучая меня, не зная стыда. Это заняло семь секунд, и он уплыл в поисках новой жертвы, а я стоял все еще запутавшийся в его сетях ― уже тогда он пленил меня. Он не зависим ни от кого, ни к кому не привязан. Я принадлежу ему, но он мне ― нет. И так будет всегда: его в клетку не загонишь, правилами не запугаешь. У этой розы шипы толще прутьев решетки. Казалось бы, мы были рождены в параллельных мирах, и нас соединяла магия. Несколько секунд я прихожу в себя, все еще обнимая его. Его бархатная кожа довольно-таки бледная и холодная, да и в доме не жарко. Если мне позволят просто любоваться им так, это уже осчастливит меня. Я улыбаюсь, и воспоминания прошлой ночи, словно легкий ветер, заполняют мой разум. Джерард лежит на боку лицом ко мне, угольно-черная прядь нависла над его лицом. Это еще одно утро, которое я мог бы включить в список самых лучших. Я аккуратно поднимаю руку с его талии, потому что не хочу его будить, и большим пальцем провожу по его искусанным и красным губам, от чего они приоткрылись. «Прости, милый, я не хотел навредить тебе». Если бы вы его только видели, да с него самого можно портреты писать! Жаль, что я не могу описать его красками, ведь мое призвание ― это гитара. Я написал ему песню, даже записал ее на кассету, чтобы, когда я ему наскучу, и он больше не впустит меня, положить ему ее под дверь. И тогда он бы понял, насколько дорог мне. Если он, конечно, сможет понять. Он вечно в пути, а я для него не конечная станция и даже не остановка, несмотря на то, что он ― весь мой путь. Скоро он проснется, улыбнется мне, а затем мы поедем в центр, и все будет как обычно: небольшое кафе ― а может ему хватит и кофе, ― метро, офис и его личное время, которое, я надеюсь, он не разделяет с кем-то еще. А вечером его жду я. Он приносит в мой мир суету, без него я бы не решился на многое: переезд ближе к центру, расставание с давно неинтересной мне девушкой, новый костюм. Джерард ― это человек одного дня, он делает все как в последний раз. Я очень боюсь, что когда-нибудь он уйдет, ведь такому, как я, жутко привязывающемуся к людям, влюбчивому и неактивному, больше ничего не светит. Когда Джерард уйдет ― упадет мой последний лепесток. И почему я, вместо того, чтобы наслаждаться всей красотой момента, думаю о плохом? Это просто я. От моих, казалось бы, осторожных движений он легонько дрожит и ложится на спину. Он мало ест, с его-то режимом дня. Его ключицы красиво выпирают, а когда он выгибается, я могу видеть его ребра. Тонкая простыня едва накрывает его, тело блестит и сияет, словно в воде. Он как будто вышел из картины восемнадцатого века: бледная кожа, странная прическа, величественная поза. Подушечками пальцев я вывожу на его груди узоры, точно мороз рисует на зимнем окне. Его тело покрывается мурашками, и я на мгновение замираю, боясь потревожить его. Интересно было бы проникнуть ему в голову хоть на минуту, понять, как он мыслит, увидеть, что ему снится. Как-то раз мы уехали далеко за город: устроили пикник, гуляли по заброшенной деревне и даже смогли заблудиться в лесу. Мы вышли на поляну; дождь хлестал нас по спинам, казалось, сейчас он выбьет всю черноту из Джерарда, ― таким сильным он был. Тогда началось одно из самых красивых и опасных явлений природы ― гроза. Гром оглушил нас, но нам и не надо было слов. Я провел ладонью по его руке, чтобы убедиться, все ли в порядке ― у него были мурашки. Я погрузился в ту грозу так сильно, что меня не волновало, что могло случиться ― я просто замер и жил моментом. В тот день я также познал новое чувство ― я почувствовал его ладонь в своей. Мелочь, а в душе кусочек занимает. Откинув темную прядь с его глаз, я продолжаю любоваться им. Такой бледный, но в то же время выделяющийся цветок на зеленом поле, и даже я не смею сорвать его, потому что я лишь восхищаюсь. Даже без меня он продолжит цвести, а я без него засохну. Наше тихое, пока что еще лишь мое бурлящее мыслями утро тревожит ветер, из-за которого хлопает окно, и птица снаружи пугается резкого звука. Такие вещи отрывают тебя от мыслей, заставляя сердце колотиться чаще ― к тому же я слегка пугливый. Убедившись, что его это не потревожило, я продолжаю поглаживать его кожу. Сейчас он такой теплый и мягкий пока спит, и я люблю это. Днем, под давлением большого города и кучи торопливых людей, он и сам порой становится злюкой. Его настроение не предугадаешь: то он наполнит тебе ванну с лепестками, то и на порог не пустит. Я люблю его, я нуждаюсь в нем. Может быть, я цепляюсь за все эти мелочи, пытаясь сохранить их в памяти, чтобы чувствовать себя нужным? Я запоминаю каждое прикосновение, потому что никто мне больше такого не подарит. Он не зависит от меня так, как я от него. В один пасмурный день он уйдет от меня, как тень, и я его уже не верну. В один день он ускользнет, следуя южному ветру, а я так и останусь мальчиком с ярлыком. ― Фрэнки, не хмурься, это утро такое чудесное, ― сладко припевает он, и за каждое «Фрэнки» я готов расцеловать его, так приятно это звучит. ― Лишь ты делаешь это утро по-настоящему чудесным, ― мы улыбнулись друг другу, и на его улыбке застыл мир. Когда-нибудь настанет наш хмурый день ― я всегда знаю, где лежит та кассета, ― однако сейчас я буду наслаждаться моментом. Джерард освещает меня, он ― звезда, за которой я следую. Цветок, который мне не сорвать. Песня, которую я буду петь вечно. И если нам и суждено будет померкнуть, что ж, тогда я буду вспоминать, как ярко мы пылали.