Целиком

Для Наруто это загадка - Учихе удается всегда появляться вовремя. Впрочем, это же сиятельные Учихи, чего от них еще можно ждать. Когда сердце у Наруто уже настолько тоскливо тянет, что он сам готов вызвать капитана АНБУ, тот просто бесшумной тенью проскальзывает в окно резиденции Хокаге и, приблизившись со спины, кладет обманчиво расслабленные широкие ладони на его напряженные плечи. Чуть сжимает, почти ободряюще, отчего Рокудайме Хокаге чувствует себя неуловимо спокойнее и умиротвореннее, пусть и совершенно точно знает, что дальше их ждет очередная выматывающая нервы сцена. Но начинаются они всегда так тихо и плавно, что он каждый раз надеется, что когда-нибудь все просто будет хорошо. Узумаки прикрывает глаза, выдыхая, и расслабляется под нажимом бледных пальцев, надавливающих на его напряженные плечи. - Привет, - бормочет он, зная, что ответа не дождется. Разве что пальцы чуть отзываются на его приветствие своим, безмолвным. Наруто оборачивается, поднимается с кресла, так что их лица оказываются на одном уровне, и с опаской заглядывает в темные блестящие глаза, абсолютно ничего не выражающие. Даже у Хатаке взгляд не такой индифферентный, с досадой в который раз осознает он. На самом деле он каждый раз боится взглянуть в это упрямое лицо с острым подбородком и плавно выточенными чертами лица, потому что никогда не знает, когда тот снова замкнется, спрячется за маской безразличия, закроется тысячей щитов и спрячет все свои мысли за мириадами замков, которых ему никогда не отомкнуть. Стоит Наруто прорваться сквозь первый, как он с отчаянием видит сотню новых. Слоев защиты у Учихи больше, чем звезд на небе ясной августовской ночью. Но Узумаки упрямый; упрямей всех. Не просто самый сильный шиноби Конохи, но и самый упрямый, и то, что Саске здесь – окончательное тому подтверждение. И он намерен ломиться сквозь все его бесконечные преграды и оболочки, чтобы хоть на седьмой, хоть на семьдесят седьмой раз увидеть хоть что-то в его равнодушном лице. Он хорошо понимает Саске, почти идеально; знаете, эмпатия Наруто настолько развита, что почти обращается в его же проклятие. И самое тяжелое, что она не дает ему одного: увидеть в Саске отношение к себе. Так что самая изнуряющая часть погони за Учихой начинается потом, после долгих лет преследования мстителя, когда бесконечные обещания притащить его обратно, наконец, сбываются. Самым тяжелым делом оказывается догнать Саске, стоящего на месте, вернувшегося в деревню. Догнать и понять. Узумаки запускает пальцы в его темные жесткие волосы, ерошит аккуратную челку, зная, как того раздражает подобное, но лицо Саске стремительно лишается всякого выражения, даже злости и снисходительности, на которые обычно щедра его мимика. Но не в такие моменты. Когда Наруто очередной раз пытается взять Учиху штурмом, тот обращается в неприступный бастион, о который он может хоть до скончания жизни ломать колья, и Саске ему позволит заниматься этим так долго, как тот сможет, потому что поклялся в верности своему Хокаге. А что значит слово Саске, знают все. Наруто не понимает его. Единственный человек, за которого он готов отдать больше, чем за всех остальных, остается для него полнейшей загадкой, настолько неразрешимой, что он буквально готов плакать от злости. Он знает, что Учиха ценит его, и тот, кажется, готов защищать его так же упорно, как и Наруто - его. Но никогда ничего не скажет и не признает. Узумаки очень, очень зол. Зол и глупо влюблен, отчего зол едва ли не больше. В первую очередь, на себя. Он зарывается загорелыми пальцами обеих рук в его темные проволочные волосы, ерошит их, а сам, едва мазнув поцелуем по идеальной формы губам, зло кусает его за подбородок – неудобно, глупо, почему бы и нет. Саске чуть шипит в ответ, выражая ворчливое недовольство, смыкает хватку своих стальных рук на поясе непозволительно молодого Хокаге и усаживает его на отполированный стол. Наруто устраивается удобнее, но даже не думает сопротивляться, наоборот, чуть отклоняется назад, тянет Учиху на себя, целуя тягуче и томно, так что сердце тянет от заливающей его бессильной нежности. Тот подается вперед, так что плечи их почти соприкасаются, а его бедра плавно вклиниваются между разведенных ног сидящего на столе Узумаки. Тот с годами стал спокойнее и уравновешеннее, но ерзает как сущий мальчишка, да еще и жадный – пытается касаться его везде и сразу, и, будь его воля, он бы просто распластался на Саске, врастая в него каждой клеточкой тела. Наруто так устал от всего этого, что его уже давно не пугают подобные желания, потому что Саске – его диагноз лет с десяти, а может, и раньше. И за прошедший десяток с небольшим лет он смирился с этим. Он обхватывает шею Саске, фиксируя в пальцах, как птицу в ловушке, и принимается едва ли не вылизывать ее, такую вызывающе белую и открытую. Форма АНБУ вообще творит с Рокудайме что-то невозможное, особенно, когда в нее облачен Учиха. А тот, будто назло, едва ли не спит в ней, так что Наруто чувствует себя совершенно по-идиотски, будучи не в силах оторвать глаз от белого жилета и вытатуированной спирали на плече. Засранцу форма идет просто нечеловечески, и Наруто, в последние годы освоившийся с тем, что его слово – последнее и решающее, совершенно теряет голову от того, что в частной жизни Учиха по-прежнему вертит им, при этом слушаясь во всем, что касается его непосредственных приказов. Конечно, есть Сакура, которая по-прежнему может надавать ему подзатыльников или разнести полкабинета, когда он ляпнет очередную глупость, но они – давние друзья, прошедшие бок о бок так много, что воспринимают друг друга вне всяких рамок. А Саске может вить из него веревки и знает об этом, с едва заметной насмешкой снова и снова расшатывая его начинающий приходить в гармонию внутренний мир. И ощущение чужой власти над собой, с которой он действительно ничего не может поделать, сносит ему голову похлеще всех тех экстремальных торопливых перепихов, что случались у них в самых диких и неподходящих ситуациях. Но иногда, когда Наруто бывает особенно настойчив и удачлив, то успевает что-то углядеть в лице Учихи, у которого не всегда получается сохранять спокойствие в последние секунды секса. Особенно, когда Наруто кончает раньше, и тот считает, что может расслабиться, пока за ним не наблюдают. Другой вопрос, что Наруто, однажды случайно увидевший это, теперь следит очень внимательно. Он стягивает с Саске верхнюю часть формы, и трогает, трогает, трогает его теплое тело пальцами, поглаживая, будто никак не может успокоиться. А когда он пускает в ход рот и зубы, то удостаивается первой награды за сегодня – дыхание Саске сбивается, едва уловимо, но это однозначная победа. Воодушевленный Узумаки запускает пальцы под плотную резинку его штанов, бесцеремонно сжимает его возбужденный член, поглаживая большим пальцем головку – он идет в решительное наступление, упрямо избегая отсутствующего взгляда черных глаз, которые смотрят с таким убийственным равнодушием, что ему кажется, будто для него вечно делают одолжение. Наруто никогда не смотрит ему в глаза в эти минуты, и Саске это ужасно злит, просто непозволительно сильно. Саске считает, что испытывать такие сильные чувства из-за ерунды – глупость, особенно для уважающего себя шиноби. Но это одна из тех немногих вещей, над которыми он не властен, потому что каждый раз, когда светлые глаза глядят куда угодно, кроме его собственных глаз, он неизменно думает о том, что тот может представлять в это время кого-то еще. Потому что Наруто по-прежнему любит бесцеремонно вторгаться в зону комфорта людей, устанавливая зрительный контакт, а в таком интимном процессе, как секс, не смотрит на него никогда, и это не может не наводить на мысль. И разрушительная ледяная злость из-за отсутствия зрительного контакта постоянно отрезвляет его, позволяет контролировать себя. Если бы Узумаки смотрел на него так, как смотрел тогда, в тот раз, в первый, когда он, хмельной и перевозбужденный, поддался Учихе после коллективной попойки АНБУ, на которую заглянул буквально на минутку, то у Саске не было бы шансов. Но в той единственной вещи, в которой Саске нужна вечная неуместная откровенность Наруто, тот зажимается и отводит глаза, пусть и отдается с энтузиазмом. Саске не знает, зачем он продолжает раз за разом приходить к Наруто, когда чувствует особое беспокойство его плещущей через край чакры. Наверное, он ждет. Ждет, что снова поймает тот чудовищный открытый взгляд, ради которого отчасти и возвращался. А он умеет ждать. Когда Наруто соскальзывает со стола и спускает с него штаны, а потом прижимается губами к его напряженному бедру, щекоча носом кожу, Саске вздрагивает и жестко отстраняет его. Нет. Одной вещи он не позволяет Узумаки никогда, и из-за этого они ссорятся едва ли не чаще всего. Он затаскивает его обратно на стол и произносит одно короткое: - Нет. Этого ты делать не будешь. Наруто упрямо сжимает губы, отводит глаза и избегает его взгляда. Саске знает, что это иррационально, что ему совесть позволяет вытворять с Наруто что угодно, но внутри все сжимается, как только тот пытается коснуться губами его члена. Наверное, это дурацкие клочки вбитой в детстве морали, неожиданно обнаруживающиеся в самый неподходящий момент. Почему-то мысль о том, что Узумаки может отсосать кому-то, болезненно тянет в его груди. Потому что если может ему, то может и кому-то еще, и от мысли об этом Саске по-настоящему гадко на душе. Он ненавидит своего Хокаге за подобную мешанину идиотских мыслей в его всегда трезвой и холодной голове. Потому что (нет, он никогда в этом не признается) он готов порвать кому угодно глотку за Наруто. Только проблема в том, что у Наруто есть друзья, есть окружающие люди, которые тоже готовы рвать за него других и вполне могут ему заменить его вечного соперника; Саске не знает, как тот все еще терпит его. И боится, что однажды его перерастут, как перерастают первый велосипед и первую влюбленность. Потому что сам он, упоенно разрывая все связи, запутался в сети одной, чудовищной, и вернулся только потому, что его так преданно и назойливо ждал один-единственный человек, которого он так привык оставлять позади. И от осознания того простого факта, что оставить позади могут теперь именно его, Учихе становится невыносимо тоскливо. Он видит злость и непонимание в темнеющих голубых глазах. - Почему? – тихим, едва заметно треснувшим голосом спрашивает тот и глядит исподлобья. А затем, во вспышке секундной ярости, срывает с черноволосой головы сдвинутую на затылок фарфоровую маску, слепо глядящую в потолок, и Саске рассеянно глядит, как та разлетается белыми брызгами осколков о стену. Узумаки подается вперед, обхватывая его лицо, прижимается к нему лбом и замирает. - Почему? – бормочет он. – Какого черта? Если тебе не нравится, то можешь вообще больше не заставлять себя, - конец фразы он почти проглатывает. Он отстраняется, доходит до противоположной стены и глядит в пустоту. Саске ощущает, как почти звенящая от напряжения чакра неудержимо вырывается из Наруто, раскидывается сетью, распластывается по всей комнате, потому что ее слишком, слишком много. Так много, что он мог бы просто утопить его в ней. Он стоит так долго, чертовски долго, загоняя все обратно в себя, и тяжело дышит. А потом резко разворачивается, щурясь, и медленно идет к Саске. Бесшумно и мягко, очень, очень страшно. Саске понимает, что последний раз тот был так решительно настроен перед той дракой, по итогам которой притащил его обратно в Коноху. Узумаки подходит к нему вплотную, так что их дыхание смешивается в паре миллиметров свободного пространства между их губами, резко подается вперед, обхватывая предплечья Саске, моментально теснит его к столу и заваливает Учиху на него, нависая сверху. - Я смирился с тем, что ты сумасбродный ублюдок, - буквально выплевывает он ему в лицо. – Смирился с твоим характером. С тем, что ты оказываешь мне милость, трахаясь со мной, - Саске едва заметно стискивает зубы, только желваки принимаются напряженно играть на его бледном лице. Он с вызовом смотрит в ответ. - Я готов терпеть любое дерьмо, - продолжает Наруто, - но ты можешь хотя бы смотреть на меня? Нормально, а не сквозь меня? – в его голосе искрится такая злость, что воздух почти накаляется. Он едва удерживается от того, чтобы разбить кулаком стол рядом с головой Саске, лишь бы у того хоть на секунду исчезло это каменное выражение лица, смялось, будто порванная ткань, обнажая хоть что-то настоящее и спрятанное. Теперь щурится уже Саске. - Это ты избегаешь моего взгляда, - поправляет он спокойно. Чего ему стоит это спокойствие, знал бы кто. - Ты смотришь на меня хуже, чем на гражданских, первый раз слышащих твою фамилию. Чем я заслужил это? Учиха молчит. Сначала он не знает, что сказать. Потом нарушать тишину уже просто глупо. Рокудайме вдруг горбится, на его лицо наплывает тень усталости. Кажется, он вот-вот отстранится, и тогда все будет сломано уже навсегда. Но он просто бессильно опускает лохматую голову ему на грудь, утыкается пылающим лбом в его кожу. - Я хочу тебя целиком, - тихо и слегка обиженно шепчет Наруто. Тихо, но очень четко, с легким присвистом, и у Саске неожиданно по спине продирает встревоженным холодком. - Целиком, всего. Со всеми твоими учиховскими заебами и ледяным презрением. Тебя, а не твое тело, - Наруто неожиданно зло улыбается, не поднимая головы, и Учиха чувствует эту улыбку кожей. – Потому что просто тело я мог бы найти и поотзывчивее. Он выпрямляется прежде, чем Саске успевает опустить пальцы ему на затылок. - Зачем я тебя тогда так долго возвращал?.. – спрашивает он после небольшой паузы. - А ты эгоист, Узумаки, - скалится Учиха, распластанный на столе, похлеще Наруто, и они, будто два голодных хищных зверя, напряженно буравят друг друга острыми взглядами. Кто рванется первым в попытке достать чужое дрожащее, живое, бьющееся жизнью горло?.. Наруто глядит все с тем же упрямством, с каким смотрел годы назад, обещая притащить его обратно в деревню, и в глазах у него проскальзывают злые желтовато-зеленые искры, а в груди Учихи наконец-то слегка ослабляется узел, который он с таким упорством затягивал из собственных нервов. Почему-то именно сейчас. Наверное, потому что тот наконец-то смотрит на него. Потому что он говорит о том, что он ему нужен. - Иди сюда, - тихо говорит Саске и смотрит на Наруто так, как никогда себе не позволяет, потому что он, вообще-то, взрослый хладнокровный убийца. Тот глядит в ответ и делает сомнамбулический шаг вперед, настороженно всматриваясь в его лицо, так что даже становится неуютно от такого пристального внимания. - Ух ты, - только и говорит он, осторожно касаясь кривоватой, едва заметной улыбки на бледном лице. Учиха ловит его пальцы у своего лица, целует подушечки пальцев. А затем подается вперед и неуловимым движением нащупывает пальцем точку на шее Наруто, осторожно прижимает ее, на доли секунды парализуя того, и они меняются местами, Узумаки вновь оказывается на столе. Банально, но удобнее, чем у стены. - С моими заебами, значит, - медленно уточняет он, склоняясь и пристально глядя в лицо Наруто, но тот уже совершенно расслаблен и ему плевать на этот вызывающий взгляд прищуренных глаз, в которых будто разгораются давно потухшие угли. Саске с ужасом понимает, что что-то сделал правильно сейчас, потому что тот ему доверяет, и позволит делать все что угодно. Абсолютно все. Чертово доверие, чертова открытость. Саске понимает, что редко бывал напуган сильнее. Наруто смотрит на него так, что Учиху тревожит его податливость, потому что он отлично знает, насколько на самом деле несгибаем внутренний стержень Узумаки. Но сейчас тот готов, кажется, водой протечь между его пальцев. В прошлые разы было не так. Торопливо, зло, настойчиво, порой – с каким-то оттенком восторга, но никогда не так. Все прошлые разы были их никогда не оканчивающимся сражением, разве что первый, под действием паров алкоголя, прошел без выяснения отношений. Саске сдается и решает, что один раз можно и отпустить себя. Он прижимается приоткрытыми губами к его выгнутой навстречу шее, чувствует языком тяжелую пульсацию крови сквозь артерию, и на несколько секунд так и замирает, ощущая, как иллюзорная красная нить чужого существования плотно запутывается в его пальцах, совершенно не знающих, как ее держать. Наруто мягко ерошит волосы на его затылке. Саске медленно сходит с ума, потому что Наруто в его руках – как воск, он выгибается, тянется, поощряет и подсказывает, загнанно дышит и цепляется за край столешницы, когда Учиха освобождает его от брюк, а затем целует кожу с внутренней стороны бедра, все сильнее приближаясь к паху. Но в этот раз им некуда торопиться. Он даже уже не целует – откровенно кусает, зная, что Узумаки больно. Но они же шиноби, они умеют терпеть боль, а Саске нужно, чтобы лиловые розочки синяков оставались на коже как можно дольше. Наруто с присвистом втягивает воздух сквозь зубы, когда чужая ладонь, наконец, накрывает напряженный член. И Узумаки, которого дико ведет от такого приоткрывшегося Учихи, от его обжигающего преследующего взгляда, в котором рассыпаются алые тревожные угли, меньше, чем через десяток рваных дразнящих движений с полузадушенным стоном кончает. Он оглушенно дышит, приходя в себя, а потом, осознав, что Саске все еще нуждается в помощи, сползает на пол, осторожно касается руками его бедер и вопросительно смотрит снизу вверх: можно? Саске с трудом кивает и прикрывает глаза. Это очень сложно. Стоит мокрым припухшим губам неумело обхватить его напряженный член и с непристойно громким чмокающим звуком втянуть его несколько раз в себя, как тот тоже дальше не выдерживает и через пару секунд кончает. Узумаки от неожиданности закашливается, едва не давится, но справляется и, ухмыляясь, утирает рот. А потом откидывается назад, опираясь спиной о бок стола, и смотрит на Саске снизу вверх. - Мне кажется, нам нужна серьезная тренировка в некоторых вопросах. Учиха скептически оглядывает пыльный пол, а потом все же опускается на него. - Это приказ, Хокаге-сама? Наруто фыркает и смотрит ему в глаза. Взгляд он больше не отводит.