nesvarbu

Время течет размеренно, и, пожалуй, даже слишком. Тянется, как пресловутая карамель с откушенной конфеты, и никак не порвется. Химчан громко чихает, и недовольно косится на пыльный подоконник, около которого уселся. Клятвенно пообещал себе, что объявит войну этому беспорядку, и встал уже было за тряпкой, как раздался звонок в дверь. Чанни даже морщится, как от боли. Кого еще принесло, думает. Больше всего Чхан ненавидит незваных гостей. Их всегда нечем кормить, приходится поить кофе, который, к слову, Хи варит расчудесно. Приходится надевать на себя самую любезную из своих улыбочек и расшаркиваться перед ними, противными. Поборов в себе желание сделать вид, что никого дома нет, все уехали, и вряд ли вернуться, а если и вернуться, то речь родную и не вспомнят, Химчан все-таки идет открывать дверь. А за дверью - ба. Дети. - Это еще что за экскурсия в неведомые степы, макны? Сказано было - у меня выходной, - судорожно соображает, чем бы их покормить-то - дома же наверняка кроме рамена ничего не ели, и то, если очень повезет. - Химчан-хён, пусти нас к себе пожить?, - говорит Чунхон. Его улыбка обезоруживает любого воина, только не "мамочку". - Это с чего еще?, - опирается Чани на косяк, да смотрит строго, намекая как бы - "Шли бы вы восвоясии, по добру, по здорову". "Ну хоть не онемел от наглости, уже дело", - радуется Зело и пинает втихаря ЧонОпа. - Пожалуйста, - просто говорит он. Время сошло с ума. Кажется, что вселенские песочные часы в открытую издеваются. То плюются песком, то как будто прикрывают свои ворота, мол платить надо, батюшка, а то ишь, на халяву только сами знаете что и сами знаете где. Это самое время давит на уши, сжимая голову, как на глубине метров пяти в водоеме. Давление сжимает все тело, мозг скручивается, силы уходят. Человек медленно, медленно опускается на самое дно. Он брыкается, но это совсем не влияет на скорость. Человек мучается. Вдыхает ртом, вода попадает в легкие. Кажется, нет ничего больнее - как будто легкие вдруг стали расти, давить на ребра, выворачиваться. А затем - жжение, дикое, как будто огонь развели, и подбрасывают, и подбрасывают. Человек успокаивается только лишь коснувшись дна. Никакого звука, конечно, нет - их и быть не может в воде, но сам человек уверен, что слышит стук от соприкосновения его тела и дна. Химчан открывает глаза. Зевает. Садится на диване. Он краем уха слышит, как дети играются в комнате, как дерутся чем-то, смеются, и это ржание трудно назвать детским смехом. Из душа выходит большой и важный Гук. И улыбается. По-детски щурится от солнца, смотрит на Чана. Садится рядом. POV HIMCHAN. Мокрый. у. - Тебе опять что-то не то снилось?, - смотрит покровительственно, дескать, все я о тебе знаю, что тут поделать. - Ерунда, снилось и хуже, - зеваю. Все не так, все через жопу, и мне, черт возьми, это нравится. Я обнимаю Гука, закрываю глаза. - Поспи еще. Не могу сказать, что из меня хороший охранник от кошмаров, но разбудить мигом - это я умею, - говорит абсолютно серьезно мой друг. Я улыбаюсь, а сердце глухо отдается. Да их, кажется, все четыре по телу бьется. И ему не приходится меня будить.