Надевая маски

Кастиэль медленным шагом идет по улице, наблюдая за падающими белыми мухами, ступая на белоснежный снег, и он начинает хрустеть под его весом. Так странно кружатся в медленном вальсе эти хлопья, пробуя на вкус недолгую свободу. Все равно же все они разобьются, ведь так? Порывы ветра взъерошили его и без того растрепанные волосы, и мелким градом осадки спускаются на его ресницы, останавливаясь там. Голубые глаза кажутся такими пустыми, хотя если присмотреться, можно заметить там бездонный океан. Скорее всего, безразличие - это не более блеклой маски, которая скрывает что-то внутри. Что-то глубокое, сокровенное, то, что не поймут другие, поэтому и приходится скрывать. Но если копнуть еще глубже, то можно подумать, будто ангел боится обжечься, снова наступить на грабли, получить еще одну порцию боли. Поэтому и скрывает истинное Я. Он тряхнул головой, отгоняя туман мрачных мыслей, что каждый битый час посещает его, и не желает выходить. Где-то слышатся тонкие звуки скрипки, ноты старого рояля, аромат чего-то приготовленного висит в воздухе. Самоучка сфальшивил, отвратительные аккорды инструмента донеслись до ушей ангела, заставляя немного поморщится. Обувь чуть натирает, пальцы ног в очередной раз ощущают острые иглы холода, но он старается чувствовать этого. Его Я заявляет - боль, единственное, что не заставляет тебя потеряться, забыться, не сбиться. Несколько раз по пути он встречался с разными взглядами: оценивающими, приветливыми, безразличными... Вот он наконец сворачивает с прямой дороги в какой-то пустой переулок, идя все дальше. Что же ему нужно? Вроде смертный проиграл душу своей дочери в карты. В дурака. Как глупо. Причем проиграл не кому-то, а дьяволу. Вероятно, в аду такая политика - все понимают, они стараются захапать побольше чистых, добрых жизней, что бы на Земле никого не осталось. Всевышнему будет не за кем следить - и настанет тьма во всем мире. И что больше диковинно, эти черти отбирают чаще либо охотников, медиумов, избранных, телепатов... Теперь же нужно разобраться, зачем ему девушка, и если она не обладает сверхъестественными способностями, пусть идет в прислуги дьяволу. В подробности Кас не вдавался, кому же нужна лишняя морока? Фонари, часто мерцая, издают слабые блики света, которые даже и не доходят до земли. Ночь вступила в свои права в городе романтике - Париже. Все-таки людей Кастиэль считал не менее странными, чем их мир. Они лживые вруны, лицемеры, и готовы ради денег, роскоши - на все. Убить, ограбить, избить - на все готовы. А мир они загрязняют сами, прекрасно понимая, к чему это может привести. Они не верят в Бога, когда им хорошо, но верят и молятся, когда им плохо, когда они на грани. Ангел заглядывал в окно очередного борделя, с отвращением наблюдая за распутными девицами, что так сильно затягивают корсет, курят очередную папиросу, и прям с горла бутылки отпивают жгучие напитки большими глотками, разбрасываются картами, наклоняются к столу, невзначай показывая до жути глубокий вырез декольте, улыбаясь, их зубы желты, но они считают себя богинями. Их голос груб, хрип. Взор затуманен алкоголем и желанием. Похоть. Кастиэль допускал мысль о том, что их так заставила жизнь, растоптала и унизила, и вполне не исключено, что это и вовсе не по их желанию-хотению. Может, дома у них есть семьи, дети, однако как они смотрят в глаза мужьям после стольких измен? От печальных раздумий, наполненных размышлениями о разном, его вырывает срывающийся женский плач, который слышен, наверное, за милю. Всхлипы, крики, затем тишина. И так много раз. Подходя ближе к большому особняку, наверняка он принадлежит каким-нибудь герцогам или графaм, отчего - то он находит его знакомым. Нет, показалось, очевидно. Из трубы клубится дым, где-то на первом этаже горит свет. В мгновение ока он приближается к стенам, прислушиваясь к происходящему. Не ошибся ли он адресом? Атмосфера наполнена запахом сигарет, если напрячь обоняние, можно уловить нотки жасмина внутри помещения. Девушка присела на колени, положив голову человека на них. Ее пальцы дрожат, она дотрагивается до артерии, пульса, но ничего не чувствует под мягкой кожей. Необычная ситуация - ни капли крови, да и сердечными заболеваниями мужчина не наблюдался. Из глаз ее текут слезы ручьями, оставляя грязные дорожки - следы. Одной рукой она закрыла рот, чтобы не закричать, другую запустила в локоны, зачем-то вырывая пару волос. Сердце бешено колотится, вот-вот проломит ребра, выскочит, и убежит. Путаясь в полах длинного, вечернего, дорогого платья, что сковывает ее движения, она медленно сползает по стенке на пол. Шершавая поверхность с треском обрывает нежную ткань шелка на спине, но блондинке уже все равно. Она смотрит на эти родные глаза, которые так и зависли в каком - то немом ожидании. Совершенно пустой взгляд. Пальцы девушки содрогаются, она решительно закрывает веки родного человека, в последний раз заглядывая в серые очи. Отец слишком сильно любил азарт - и это погубило его. Пусть он никогда не был ей близок, но боль впивалась ей в сердце тонко, оставляя шрамы, что не срастутся, заколачивая там гвозди. Теперь она знает, что от боли не убежать, да и некуда, она будет идти по темному беспросветному туннелю большое время. А оно не лечит. Только заставляет забыть страшное, накладывая на эпицентр, что больно жжет в самых потаенных уголках души, накладывая новые впечатления, людей, событий... Ей хочется думать, что его душа в раю, хоть она и понятия не имеет - что это. У бедняги нервный срыв, она глотает воздух, наполняя легкие. - Очнись, отец, очнись! Ты не можешь уйти вот так! Не бросай меня и сестру .. - Она поднимает голову на служанку, которая только и сделала, что наклонила голову, почитая память влиятельного человека. Она знает, что мир превратится в поток быстро сменяющихся цветных картинок, сплетутся в толстую паутину. Большое всего пожирает изнутри то, что она видела, как силы покидали отца, как он облокотился на стол, как побледнел, как издал последний вздох, как схватился за голову, затем, словно что-то высосало из него силы, и он раскинув руки, свалился на деревянный пол, и девушка ничего не могла поделать, не знала чем помочь...