Избирательность памяти

Готэм был поглощен. Брюс Уэйн, известный готэмский бизнесмен, один из богатейших людей Америки, осознал это где-то посреди бесконечной череды серых будней. Он не помнил уже, было это пять лет назад, шесть, семь. Президентские выборы, новый политический курс, изменение управления на местах — Готэм стал частью демократической машины Штатов. Менялся мир, менялся и Готэм. Он перестал быть темным городом, он стал серым. И в этой серости он ничуть не отличался от сотен других американских городов, где преступность не исчезала с улиц, конечно нет, но где никому не нужен был герой в маске, чтобы держать все под контролем. Готэму не нужен был Бэтмен. Бэтмен перестал быть нужен и Брюсу. Прошло то время, когда он мог ловить преступников, защищенный тяжелым кевларовым костюмом. Все это казалось детскими играми теперь, когда на его висках была седина. Боже, в тридцать девять лет. Реформация общества коснулась не только контроля над преступностью на улицах города. Декларация прав человека, Международный пакт о гражданских и политических правах, Конвенция против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания — все то, о чем цивилизованный мир знал уже давно, стало частью и их жизни. Ничего удивительного, что изменения в первую очередь затронули Аркхем. Федеральные проверки, комиссии, реорганизация. Брюс лично вызвался спонсировать реформирование клиники, закупку медикаментов и оборудования, найм квалифицированного персонала. Он чувствовал потребность быть полезным хотя бы так. Тем не менее, когда вместе с привычным уже ежегодным отчетом о расходе средств, вкладываемых в содержание клиники, Брюс получил вежливое приглашение главврача на приватный разговор, он был по меньшей мере удивлен. Брюс навещал время от времени клинику, иногда проходил к пациентам, чтобы оценить условия их содержания. Но за почти десять лет он так и не нашел в себе сил посетить пациента, которого самолично поместил в эту лечебницу. Дважды. — Мистер Уэйн, думаю, вас может заинтересовать эта информация. На следующий месяц назначено слушание об освобождении Джона Доу от применения принудительных мер медицинского характера в связи с достижением целей лечения. — Джона Доу? — Вы знали его как Джокера. Разумеется, мы не могли продолжать называть его этим именем, это замедлило бы процесс выздоровления. Пациент показывает заметный прогресс, трезвое мышление и отсутствие социопатических тенденций. Наши профессионалы считают, что они достигли поставленных целей. Разумеется, окончательное решение остается в компетенции суда, но Джон Доу не опасен для общества. Мистер Уэйн, буду с вами откровенен, все знают, что вы лично пострадали от преступных действий Джокера, а человек вашего положения всегда имеет необходимые рычаги давления, и если вы считаете, что десяти лет не достаточно... — Я понял. — Я, впрочем, рекомендую лично встретиться с ним до официального слушания. — Для чего? — Вы сможете сделать собственные выводы о том, достигнуты ли цели лечения и может ли этот человек вернуться в социум. Мы ценим ваш вклад в развитие клиники и вы можете рассчитывать на наше понимание. Мысль о том, чтобы увидеть его снова, спустя почти десять лет, была почти невыносимой. Брюсу тяжело было признаваться в собственной трусости, но иначе он назвать это не мог. Он боялся встречаться с призраками прошлого. «Ты такой же фрик, как и я» — эхом отдавались в его голове слова клоуна. Но Джокер, Джон Доу, не был фриком. Больше нет. В глазах мужчины, сидевшего напротив Брюса, не было сумасшествия. Только легкая усталость, нотка любопытства… — Кто вы? — спросил он незнакомым, негромким и спокойным, даже приятным голосом. Брюс хотел бы верить, что за десять лет такие вещи просто стерлись из его памяти, что он забыл — но нет, это не был голос Джокера. «Кто ты?» — хотел спросить Брюс, потому что сам он не знал. Светлые пряди волос, обрамляющие довольно привлекательное лицо без каких-либо следов грима, спокойные и внимательные темные глаза — это был другой человек, новый и незнакомый. Но хотел ли Брюс узнавать его заново? — Меня зовут Брюс Уэйн, — он изобразил вежливую улыбку. — Мое мнение будет иметь косвенное значение при рассмотрении вашего дела. — А, вот как. Надеюсь, все пройдет успешно, — мужчина откинулся в кресле и лениво улыбнулся. — Боги, такое ощущение, что прошли годы. — Они прошли, — Брюс проигнорировал неприятное чувство в желудке. — Тебе не говорили? В глазах его собеседника мелькнула неуверенность и на мгновение он выглядел почти потерянным. Затем улыбка вернулась на его губы. — Они вообще мне ничего не говорят, считают, это повредит моему выздоровлению. Странно, что вас не проинструктировали. — Очевидно, не сочли нужным, учитывая то, что мы рассматриваем вопрос об освобождении. Дж… — Брюс запнулся. — Джон, я… — Джек, — перебил его мужчина. — Зовите меня Джек, пожалуйста. «Джон Доу» это, знаете, слишком. Брюс понимающе кивнул. Повисло молчание. — Брюс, вы ведь встречались со мной… с ним, так? — спустя несколько минут заговорил Джек. Да, так. Бэтмен отчетливо помнил каждую их встречу с Джокером. Их было четыре. Их первое столкновение в пентхаусе Брюса Уэйна. Ночь, когда Джокер впервые был доставлен в руки полиции. Их разговор в комнате для допроса. И последняя встреча, когда Джокер был схвачен Бэтменом и позже доставлен в Аркхем группой захвата. — Да, я встречался. — Каким он был? Кем он был? Брюс прикрыл глаза, пытаясь справиться с нахлынувшими воспоминаниями. Не существующими воспоминаниями. Брюс в самом деле не знал, кем был Джокер. Их встречи были короткими и жестокими, смесь ярости, крови, горького вкуса во рту, безумного смеха и боли, боли, не столько физической, сколько… И даже это немногое спустя годы побледнело, стерлось из памяти. Брюс не знал и Джека, и потому он оставил его вопрос без ответа. Вместо этого он задавал свои вопросы, один и за другим. Он не понимал толком, зачем он это делает и чего хочет добиться, потому что где-то в глубине души он уже знал, чем закончится эта встреча. Джек смотрел на него бесстрастно, изучающе и с каждым заданным вопросом, казалось, все глубже погружался в собственные размышления. Наконец, когда Брюс больше не знал, что еще сказать, когда в комнате повисло напряженное молчание, Джек решился нарушить его первым: — Между нами… между ним и вами что-то было? До Аркхема? Брюс рассмеялся. Было ли между ним и Джокером что-то, кроме крови и ярости, кроме безумия? Вспышка воспоминания была яркой, болезненно четкой, и отчего-то память, так благословенно скрывавшая от него события этой ночи раньше, отказала ему в милосердии на этот раз. Джокер стоял, прислонившись к стене, странно расслабленный, даже его движения потеряли привычную резкость и нервозность, став плавными, почти томными. Прошло меньше суток после его побега из Аркхема. Он даже не пытался скрываться, и Бэтмен без особого труда нашел его здесь, на темной затхлой аллее Нэрроуз. — Считаешь, что мне место в психушке? — спросил его клоун. — Ты думаешь, почему я сбежал? Я не сумасшедший. Я. Просто. Вижу. Иначе. Бэтмен стоял напротив него, не двигаясь, не пытаясь приблизиться. Под кожей бурлила обжигающая ненависть, но он не мог заставить себя сделать хоть что-нибудь. Джокер смотрел на него долго, внимательно. Он не смеялся. Спустя минуты молчания, растянувшегося в вечность, он просто пожал плечами и развернулся, чтобы уйти. Оцепенение наконец отпустило Бэтмена, и он ринулся вперед, рывком разворачивая клоуна к себе, сбивая его с ног быстрым ударом в челюсть. Он опустился на Джокера сверху, не давая тому подняться. Вновь занес руку для удара. Гнев захлестывал его с головой, и каждый новый удар не приносил желаемого облегчения. Кровь не видна была на черной коже его перчаток, не видна она была на покрытом красным гримом лице, но она была там, он позаботился, чтобы была. И все же легче не становилось. Джокер смеялся. Смеялся громко и истерически, оставив даже малейшую попытку сопротивления, дрожал под его телом от пробегавших волн нездорового веселья и смотрел, не отрываясь, своими темными, почти черными глазами. Когда очередной удар Бэтмена вместо лица Джокера пришелся в бетонный пол в нескольких сантиметрах от его головы, смех только усилился. Бэтмен сжал зубы. Неожиданно руки клоуна обвились вокруг его шеи и потянули ближе, он на мгновение потерял равновесие и приземлился прямо на него. Смех Джокера резко оборвался, но сумасшедшее веселье не ушло из глаз. Он лениво двинул бедрами, позволяя Бэтмену не почувствовать, скорее угадать возбуждение даже сквозь слои одежды и кевлара. — Сыграем в другую игру, Бэтси? Отвращение захлестнуло Бэтмена с головой, но адреналин все еще бурлил в крови, затуманивая рассудок, не позволяя мыслить здраво, завладевая телом. Случившееся дальше прошло для него будто в тумане. Лихорадочные движения, вырванные с мясом пуговицы на нелепой пестрой рубашке, худое, покрытое шрамами тело, извивающееся под ним в мучительной агонии удовольствия. Вокруг был холодный асфальт, о смазке даже думать не приходилось, и Бэтмен был нежен с ним, за неимением лучшего слова, нежен так, как только мог быть, но боль была, и была кровь, и был сводящий с ума смех… Когда безумие схлынуло, он самолично доставил несопротивляющегося клоуна в Аркхем. Снова. Больше у того не было шанса сбежать. Брюс моргнул несколько раз, стряхивая с себя остатки воспоминаний, позволяя им вновь уютным темным клубком свернуться где-то на подкорке сознания. Он поднял взгляд, встречаясь со спокойными чужими глазами. Было ли между ним и Джокером что-то, кроме крови, ярости и безумия? Брюс обнаружил, что вновь смеется и почему-то никак не может остановиться. — Нет, Джек. Нет. Менее чем через месяц Джон Доу, Джек, был освобожден из Аркхема. Брюс не стал этому препятствовать. Разговор не дал ему ответов, но все же… в одном он был уверен: Джек не был Джокером. Он не знал, почему эта мысль принесла горечь вместо облегчения. Он не хотел знать.