Победа жизни

      Это было начало февраля сорок восьмого года, я тогда закрыла свою уже вторую зимнюю сессию на вечернем отделении мединститута. Тогда администрация института решила дать нам небольшую передышку в виде недельных каникул и поэтому свой вечер я проводила дома в окружении девчонок, а не как обычно в общественном транспорте, пытаясь добраться до дома.       — Зоя, тут такое дело…       — Мам, не ругайся пожалуйста… — Ксеня выпалила это почти одновременно с Катей, поэтому я ничего не поняла, немного убавила газ у конфорки и отвернулась от плиты.       — Девочки, давайте по очереди и кратко. Что у вас опять случилось? Лаврецкая давно на вас не жаловалась, я даже радоваться этому начала. Вы в неё врезались, когда с горы катались во дворе?       — Мы не врезались. Мам, не злись пожалуйста.       — Я в её сына бросила чернильницу. — Сестра опустила взгляд.       — Подожди, что ты сделала?       — Бросила в Андрея чернильницу. Зойка, я не думала, что попаду, я не целилась даже. Тебя в школу вызывают теперь. Зой, прости меня пожалуйста.       Я не удержалась и вздохнула. Лаврецкая меня невзлюбила с первого взгляда, как только пришла в больницу, первой послевоенной осенью. Она была детским врачом, мы практически не пересекались по работе, но как-то так получилось, что я ей не нравилась. Если бы она была намного старше меня, то причина была бы ясна — молодость. А так… С появлением в моей жизни Кати, мы стали пересекаться с ней чаще, так как сестра стала учиться в одном классе с её сыном. И теперь вот это…       — Когда меня в школе ждут, Катюш?       — Чем раньше, тем лучше, завтра, например.       — Горюшко моё. Кать, я не ругаюсь, но скажи мне, мирным путем нельзя было решить этот вопрос?       — Нельзя было. Он про нашу семью гадости говорил всякие, я не выдержала. Я бы вообще с ним подралась, но я помню, ты говорила, что здесь не такие как в детдоме порядки и что я девочка, а девочки не дерутся.       — Катюшка… — Я обняла её. — Эти слова… Девочка, это грустно очень, но Андрей — это не первый человек, от которого ты их можешь услышать. Я понимаю, это сложно. Но постарайся в такие моменты представлять, что ты этого не слышишь. Когда нет ответных действий, люди быстрее замолкают. Понимаешь? Дочь, этот совет к тебе тоже относится. Ты, конечно, у меня вряд ли в драку полезешь, но вдруг…       На следующий день я очень была рада тому, что на работе не пересеклась с Лаврецкой, потому что могла не удержаться. Нет, чернильницу я в неё бы не бросила, но несколько «ласковых» вполне могла высказать.       Катя ждала меня в вестибюле больницы, мы об этом не договаривались, но я ничего не стала говорить сестрёнке. Я её понимала, ей было просто страшно одной идти в школу и там наедине с учительницей ждать меня. Поэтому я взяла Катю за руку и вместе мы направились в школу.       Школу, в которой учились девочки, когда-то закончила и я сама. Поэтому из памяти ещё не выветрилось расположение кабинетов, а Катина учительница когда-то училась на несколько классов постарше меня. Поэтому от учительницы я ничего плохого не ждала. Другое дело — Виктория Лаврецкая.       — Зоя, здравствуй.       — Виктория Андреевна, добрый вечер. Если честно, мне побыстрее хочется это всё закончить, меня дома ждёт ещё один ребенок. У меня сейчас есть один вариант решения этого вопроса — я отдаю вам стоимость ткани костюма вашего сына и делюсь адресом хорошей недорогой портнихи, которая за короткие сроки сошьёт новый. С Катей я поговорила, она больше так делать не будет, я в свою очередь, — тут пришлось очень сильно покривить душой, — приношу за неё свои извинения.       — Зоя, поведение ваших девочек…       — Виктория Андреевна, в силу своей профессии я привыкла мыслить фактами. Поэтому, какие конкретно поступки моих девочек по вашему мнению являются неприемлемыми?       Лаврецкая ничего не сказала в ответ. Понятно, крыть ей нечем, ей просто необходимо развить скандал с моим участием. А зачем? Неизвестно и непонятно. Надо будет с мужем посоветоваться по этому поводу.       Деньги я отдала ей тут же. Всё это время моя Катя и её сын молчали. Неужели Виктория провела с ребёнком воспитательную работу? Удивительно.       Лаврецкие вышли из класса первыми, я немного задержалась, идти нам всё-таки в одну сторону, а находиться в обществе Виктории мне больше не хотелось. Поэтому, когда мы вышли из школы, на улице уже было практически полностью темно. Да, общества Виктории я избежала, а о том, что вечером в городе неспокойно, не подумала.       — Зоя, ты правда не сердишься на меня? Пятьдесят рублей — это же большие деньги.       — Правда, не сержусь. А теперь давай пойдем с тобой домой быстренько, пока совсем темно не стало.       Иногда, вот как с этим вопросом, Катя была не по возрасту серьёзной, а иногда наоборот, вела себя как обычный ребёнок своего возраста. А ещё она потихоньку начала оттаивать от детского дома, хотя с той моей поездки в Тагил прошло всего лишь три месяца. Три месяца, а кажется, Катя всегда была со мной. С нами. Всегда была частью нашей семьи. Очень непростой нашей семьи.       Через месяц я приняла решение, что больше в неизвестности о судьбе матери жить невозможно и что мне нужно что-то отвечать на вопросы Кати, и начала составлять запрос, в котором просила уточнить дату смерти и место захоронения матери. Примерно в те же даты я узнала, что у нас в Виктором будет ещё один ребёнок.