Ist doch so gut gewürzt Und so schön flambiert Und so liebevoll auf Porzellan serviert, Dazu ein guter Wein Und zarter Kerzenschein, Ja, da lass ich mir Zeit, Etwas Kultur muss sein… Так хорошо приправлено, Хорошо обжарено И с любовью подано На фарфоровой посуде. Под хорошее вино. При мягком свете свечей. Да, настоящее гурманство Не терпит спешки.
— Труха! Гниль! Падаль! Помойка! — Фрэнк Манера снова был не доволен собой, отшвыривая в сторону только что освежеванный кусок мяса, который, врезавшись в стену, оставил густой и скользкий кровавый след, тут же медленно поползший по холодному кафелю вниз, туда, где неровной кучей уже лежали чьи-то изувеченные останки. Фрэнк Манера или, как его окрестили между собой работники Маунт-Мэссив, Шеф-Повар был страшно огорчен и раздражен тем, что мясо снова протухло. — Дрянная кухня — дрянная стряпня! — сквозь зубы процедил он, придирчиво осматривая свой рабочий инструмент. Пару секунд спустя затупившийся нож полетел вслед только что брошенному окровавленному ошметку, погрузившись во что-то мягкое, полужидкое, уже источавшее тошнотворный гнилостный аромат начавшегося разложения — результат работы других поваров, которые получали от щедрого Фрэнка просто божественный ингредиент — свежее и таящее во рту человеческое мясо. Только вот сам Шеф-Повар был с ними категорически не согласен. Плоть была отвратительна — слишком твердая, жилистая, сухая или слишком мягкая, заплывшая желтоватым жиром, в котором увязали пальцы, не давая добраться до нежного филе. — Как я могу что-то готовить, когда мне подсовывают одно дерьмо?! — злобно выругался он, стукнув крепким кулаком по металлической столешнице, обращаясь к безмолвным и вроде бы совсем не придирчивым посетителям его столовой, тихо склонившим головы над лужицами уже потемневшей крови, которая тихо скапывала с глубоких порезов. Ровно от уха до уха. Рваной линией, оставленной кривыми железными зубьями. Как можно было быть такими неблагодарными тварями? Фрэнк Манера раскусил их лицемерные ужимки, поэтому расправился с ними быстро и беспощадно. Они отказывались хвалить его стряпню, отказывались проявить уважение. Кривили рожи, воротили носы, сгибались пополам, словно их терзали судороги тошноты и отвращения. Какой повар потерпит такое обращение с его кулинарными шедеврами?! — Я знаю, как готовить мясо, которое не достойно этих тухлых ртов! — выкрикнул этим привередливым недогурманам Фрэнк со своего места «на раздаче», прожигая взглядом замершую на стульях аудиторию. — Дайте мне хороший парной кусок, а не эту падаль, которую даже свинья жрать не станет! — в гневе рявкнул он, с силой вонзая огромный разделочный нож в развороченную брюшину негодной «говядины», одетую в униформу охраны, чья залитая кровью голова была беспощадно втиснута в узкую дверцу сломанной, периодически искрящей микроволновки. — Скоты, вам не знать, как следует утолять голод! Так хорошо приправлено… Хорошо обжарено… И с любовью подано на фарфоровой посуде! Металлическая поверхность столешницы снова затряслась, как в приступе жесткой лихорадки. Отделенная от тела массивная ляжка не выдержала очередной волны гнева, с тяжелым хлюпающим звуком шлепнувшись на грязный пол, под окровавленные ступни разъяренного Шеф-Повара, присоединившись к прочим, не удовлетворившим его строгие стандарты помоям. Следом послышался звонкий удар, раздался треск разлетающихся осколков. Несколько готовых порций отличного жаркого на глиняных тарелках оказались также погребены в слое нечистот и никчемных потрохов. Хотя этому блюду там уже самое место — мягкие, аппетитные кусочки в остром, чуть с горчинкой соусе уже начинали портиться, приобретая неприятный запашок. Они уже стали гнить и разлагаться, покрываясь слоем жадных, прожорливых бактерий и насекомых… Местное мясо было почти ни на что не годно! Острое, хорошо отточенное лезвие, мягко сняв с податливой плоти кожу, словно кожуру, снова с хрустом погрузилось во внутренности под руками истинного мастера, который знал, как правильно разделывать тушу и нарезать ее на филе-миньон. Эти твари столько времени кормили его отбросами, что настало время приготовить блюдо, которое бы смогло насытить его истерзанное голодными муками тело. Довольный своим точным надрезом, Фрэнк прикоснулся к ребрам неистово вращающейся дисковой пилой. Она была для него настоящей находкой, помощницей, которая понимала толк в правильной разделке мяса. Если допустить ошибку — оно быстро теряет свою сочность, становится сухим, жестким на вкус. Ценные соки вытекут из него, после чего оно превратится в уже бесполезный, отвратительный продукт. Растрескавшаяся кость повредит структуру волокон. Из такого мяса уже ничего дельного не приготовишь, даже если сварить и хорошо приправить. И эти уроды снова будут недовольны, считая его никчемным кулинаром, который ничего не понимает в правильной и вкусной еде! Тонкий визжащий звук циркулярки снова раздался среди молчаливых, забрызганных кровью стен, что были свидетелями приготовления прекрасного мясного шедевра. Несколько плиток снова окрасились красным… Ненужные остатки костей, словно опилки со стола столяра, полетели на пол. Фрэнк поднес к носу очередной бесценный ингредиент, добытый из грудины очередной жертвы, — человеческое сердце, опутанное посиневшими венами с темно-бордовыми сгустками. Жертва попалась совсем недавно — раненый и перепуганный насмерть сотрудник в панике бежавшего медперсонала, который из-за потери крови оказался недостаточно шустрым, чтобы успеть спрятаться от каннибала в вентиляционной шахте. Дисковая пила и разделочный нож тогда быстро сделали свое дело. Мясо не должно было успеть протухнуть. Иначе…Denn du bist, was du isst Ты есть то, что ты ешь, Und ihr wisst, was es ist И вы знаете, что это такое — Es ist mein Teil… Nein
Голод снова будет рвать его внутренности на части, его требовательный голос визжащей дрелью сверлит мозг и не дает покоя. Казалось, что само тело пожирало себя, так и не дождавшись сытной и свежей порции. Но через минуту столь вожделенный орган, казавшийся таким мягким и сочным, был с противным чавканьем раздавлен ногой недовольного каннибала. Ему снова подсунули гниль, мясо уже испорчено. Хоть жертва и была совсем недавно жива, но от нее уже попахивало мертвечиной. Как назло эта противная плесень, бессовестно переводившая мясо, была у всех, кто ему попадался. Как будто воздух, которым они дышали, был насквозь пропитан ею, и, попадая в их организм, эта дрянь начинала свою разрушительную деятельность, отравляя и безжалостно истребляя самые вкусные и полезные части. Она пыталась маскироваться, источая сладковатый, наполняющий рот обильной слюной, запах, но Шеф-Повара нельзя было вот так просто обвести вокруг пальца. Он чувствовал ее едва уловимые ядовитые миазмы, которые разъедали органы изнутри, не давая ему насытиться. — Очередная падаль! — гневному и уставшему от бесполезных попыток голосу вторил звук циркулярки, которая вновь вгрызалась во что-то полутвердое, в одно мгновение распадавшееся на отдельные куски. — Это годно лишь для свиней! Этим невозможно утолить мой голод! — уже чуть тише бормотал Фрэнк себе в бороду, спутанную и грязную, окрашенную неровными струйками уже засохшей крови. - Слишком мало годного мяса. Его ворчание перекликалось с бурлящим на плите бульоном из человеческих обрубков. Красные, маслянистые пузырьки уже вовсю гуляли по поверхности, обещая хороший суп, который приятно побежит по пищеводу. На редкость он получился густым и наваристым — будет хотя бы чем утолить иссушающую тело жажду и чуть приглушить спазмы ворочающейся в животе саранчи. Эта вечно голодная тварь поселилась в нем, как только он здесь очутился. Пробралась в глотку после одного из «экспериментов», на который его упирающегося и проклинающего всех как-то повели, прижигая ребра шокером. Ему показывали странные и безумные картинки, на которых он видел ее раскрывающиеся, просящие свежей плоти челюсти. Несколько рядов острых, смыкающихся железных зубов, похожие на вращающиеся жернова, были неумолимы, заставляя Фрэнка истошно кричать, захлебываясь в собственной панике, и вырывать из своих вен холодные провода и трубки. Но было слишком поздно, она уже пробралась внутрь… И с тех пор она не давала ему покоя, требовала лишь одного — жрать! Жрать больше плоти, иначе грозила проглотить и переварить его внутренности, оставив от него лишь груду обглоданных костей и никчемную шкуру. Она не принимала местную стряпню из жидкой каши и чуть подсоленной баланды. Это лишь раздражало ее, злило, вынуждая Фрэнка время от времени грызть самого себя или того, кто вдруг по оплошности оказывался рядом. Солоноватый и прекрасный вкус на потрескавшихся от голода губах, боль от жестоких спазм в желудке, разряды электрошокеров, смешавшихся с удивительным и сладким чувством насыщения… И тогда голод, получив порцию свежей крови, временно отступал. Саранча, нетерпеливо теребящая и рвущая острыми лапками кишки и желудок, довольно урча, наконец-то засыпала, затихала где-то внутри, под печенью, где, скорее всего, было ее гнездо. Но Манера знал, что этот дикий и режущий голод вернется. Его бесконечно мучили кошмары про то, как саранча вновь просыпается и требует еще, еще больше плоти, а ее так мало… Мало не протухшей и годной.Тупой нож — это то, что надо, Течет кровь, меня тошнит, Нужно стараться Не потерять сознания. Я ем себя, дёргаясь в судорогах.
Но потом он полюбил этот беспощадный голод, внезапно овладевавший им, управляющий его телом. Он дал ему эту возможность — понять и оценить вкус настоящего блюда, поселить в его душе ту необходимую страсть, без которой не творит ни один профессиональный повар. Теперь он мог различить миллион вкусовых оттенков, миллион запахов, отобрать для своего меню самые ценные ингредиенты. Только проклятая больничка не желала удовлетворить его запросы. Пойманные туши были слишком однообразными, отвратительными, несъедобными. Падаль! Саранча злилась все сильнее, впивалась своими челюстями то в желудок, то в селезенку, медленно перетирая внутренности, всасывая питательные вещества… Ее слюна отравляла, сводила с ума, но и дарила какое-то опьяняющее, острое чувство. Повар должен уметь готовить с большей страстью. А еще ей понравилась печень, легкие и сердце…Denn du bist, was du isst Ты есть то, что ты ешь, Und ihr wisst, was es ist И вы знаете, что это такое — Es ist mein Teil… Nein
— Ein Schrei wird zum Himmel fahren! — снова выкрикнул своим «посетителям» Фрэнк, бешено вонзая свой рабочий нож в никудышную, жалобно хлюпающую плоть. Она уже исходила кровью от того, что оказалась такой испорченной. Только из конечностей еще может получиться хороший суп. Только для этого нужно посолить и приправить, температура должна быть высокой, чтобы выкипела вся эта чертова гниль. Бульон снова получится густым и наваристым. Но для ненасытной саранчи, поселившейся внутри него, это только закуска. Фрэнк сдернул со своего места новую жестяную кастрюлю, на этот раз побольше, чтобы накормить и своих неблагодарных посетителей. Они, в конце концов, должны понять, что значит настоящая и сытная стряпня, приготовленная с таким старанием и любовью, рожденная голодом, неведомая этим уродам без малейшего чувства вкуса. Пронзительный визг хирургической пилы вновь оповестил их, что Шеф-Повар занялся своим любимым делом, и вскоре кухню наполнит новый аромат кипящей на огне в собственном соку плоти. Похоже, от этого блюда они не смогут уже отказаться, ссылаясь на отсутствие аппетита. — Так хорошо приправлено, хорошо обжарено… И с любовью подано на фарфоровой посуде! — процеживая слова сквозь зубы и отрывисто смеясь, напевал себе Фрэнк Манера под аккомпанемент своей верной подруги, которая, как и он, знала, как обращаться с мясом, аккуратно вырезая еще не тронутые гнилью, еще сохранившие свою упругость куски и превращая в месиво все испортившееся. У Фрэнка еще есть шанс накормить себя и посетителей своей маленькой и уютной столовой. За своей спиной он уже услышал тихие, крадущиеся шаги новой жертвы, которая имела неосторожность наступить на валяющуюся на полу скользкую кость. Да, конечно, у него не прибрано, но все ведь решает хорошая и сытная стряпня. Для сурового голода это важнее. Саранча, терзавшая его печень, согласно заурчала, снова пустив свою опасную слюну. — Как раз к обеду... — довольно пробубнил он, опуская половник в кастрюлю и помешивая горячий, наваристый бульон с приятными капельками жира у стенок. У талантливого повара каждая калория должна быть на своем месте. — Осталось только приготовить новую порцию жаркого. Хм… и у меня есть прекрасная печь, чтобы мясо как следует пропеклось и осталось мягким… Наконец-то я буду сыт!