«Это был бы обычный день, настолько обычный, что еще чуть-чуть и, возможно, он стерся бы из памяти, как ненужная вещь, как что-то бесценное в этом мире, за что не нужно цепляться. Но… Снова эти «но», я так устал. Устал от всего. Скорее бы перестать слышать собственные мысли, ведь кроме них здесь кругом пустота. Давящая. Пугающая. И бесконечно ноющая».
На часах стрелки медленно перебирались к 00.00. Еще немного и он скоро будет дома, в своей уютной постели, забывая все тяжести этого дня, все, что так резко навалилось именно сегодня. Он уже представлял, как открывает дверь своей комнаты, кидает рюкзак ближе к столу, а сам, не раздеваясь, просто падает на кровать в сладкий, приятный сон. Но этому не суждено было случиться. Не сегодня, не с ним и не в этот раз. Рука скользнула с руля, заставляя машину, его верный джип, свернуть на встречную полосу, попасть под дальний свет фар какого-то новомодного автомобиля. «Наверное, я не позволю себе оплатить ее ущерб», - именно такая мысль посетила его перед тем, как в ушах резким звоном раздался звук битого стекла, скрежещущего металла и хруст собственных костей. Отец нервно поднимет трубку, ведь сегодня и так беспокойная ночь, уже не первый ложный вызов, и он срывающимся голосом отвечает на звонок. «Шериф Стилински?» - уточнят на том конце полным сочувствия тоном, а на фоне будут слышны чьи-то крики, кажется, кто-то сказал: «Он истекает кровью, скорее!». И тут сердце рухнет вниз, пропустит удар, все, что говорили дальше, отдавалось в голове обрывками, мелкими, но такими колкими, словно вот-вот и он забудет, как правильно дышать. «Ваш сын… Его джип… На встречную… Кости… Не собрать… Много крови... Он в коме… Возможно… Никогда…». Шериф тут же сядет в машину, отдав Пэрришу последние указания и не объясняя ничего, уедет. Дорога никогда прежде не казалась такой долгой, город же был небольшим и не мог вырасти всего за одну ночь настолько. И вот он выезжает на ту дорогу, здесь все еще стоит то, что осталось от голубого джипа его сына, на сидении следы крови, лобовое стекло выбито совсем. Возможно. Только возможно. Он едва не вылетел из него. А его рюкзак все также лежит на заднем сидении, словно ничего и не было, просто забыл. Стилински-старший остановится, чтобы его забрать и положить на сидение рядом. Помятый, весь в осколках и на лямках, возможно, мелкие красные точки - это кровь. Но шериф не станет об этом думать, сейчас - это не столь важно. В палате тишину нарушат только приборы, которые то и дело будут уведомлять об очередном ударе сердца в переломанной грудной клетке, которая едва поднимается. Юноша едва отличался цветом кожи от своего белоснежного одеяния и одеяла, которым был укрыт до самой шеи, а заглянуть под него так страшно. Так страшно встретить то, что это все - правда, что все настолько плохо. И в глазах друзей, которые сидели вокруг небольшой больничной койки, одна лишь грусть. Именно сейчас, возможно, только возможно, теряют единственный их луч радости, счастья и бесконечной надежды. И любви. Только он один любил их всех, искренне волнуясь за каждого, хоть и прятал это за очередным сарказмом. Вот только в этот раз, увы, не до шуток. «Мой сын, мой милый мальчик…» - кинется отец к сыну, бережно обнимая его за плечи и прижимаясь губами к виску. Как же все так получилось? Как же… Как же… Его слезы будут продолжать течь, нет на свете ничего страшнее, чем потерять своего сына. Он – его единственное счастье, он – его жена и сын, он – вся его жизнь, он – все, что у него осталось и все, за что он держался. И сейчас это у него отнимают. Безжалостно. Его плечи содрогнуться в безмолвном плаче, потому что стесняться здесь больше нечего, некого. Его маленькое солнышко сгорает изнутри. И он ничего, совсем ничего, не может с этим сделать.«Эта боль ужасна. Я не хочу ее чувствовать. С каждым вдохом, словно меньше сил и желания. Словно… Меньше меня. И монотонный шум не заставляет идти вперед. Мне страшно. Я не хочу здесь быть. Не хочу быть нигде. Не хочу быть один. Забери, забери меня отсюда скорее».
Конечно, Дерек ничего не знал, а откуда он мог бы? Скотт и то узнал только в школе и сразу рванул сюда, потому что не мог поверить. Никто не смог бы. Вот и Дерек. Он лишь чувствовал эту нескончаемую боль где-то внутри. Она проникала с воздухом в его легкие и разъедала изнутри. Слишком многие предались этой грусти, этой скорби, этой беспомощности. «Дерек… - хриплый голос МакКола не мог предвещать ничего хорошего, - Стайлз… Стайлз… Он умирает… Что нам делать? Ему так больно, я не могу… Не могу облегчить… - он захлебывался в собственных рыданиях, терять друга нелегко. Терять друга невыносимо. - Помоги, прошу… Помоги ему…» Хейл даже и не вспомнит, насколько быстро он вышел из квартиры, сел в машину и, давя на газ, проезжал квартал за кварталом, чтобы достичь то, где лежит едва ли не бездыханное тело неугомонного мальчишки, который сейчас лежал мертвее мертвых. Дверь распахнулась, Дерек стоял в дверном проеме и не мог двинуться вперед. Внутри комнаты висел такой аромат смерти, что едва ли не выворачивало наизнанку. Нет, они никогда не были вместе, чтобы он тревожился, но Стайлз… Кому он мог быть не дорог? Кто мог представить себе жизнь без него? Они могли потерять многих, но не его. Жизнь этого подростка стоила слишком дорого. Через силу он сделал шаг вперед. Еще один и еще. Пока не достиг койки, где Стайлз даже не мог сам дышать, где его ресницы не вздрагивали. Он не спал, он, как правильно выразился Скотт, умирал. Дерек сядет на край постели, найдя под одеялом руку юноши, и сожмет в своей, не сильно, но ощутимо. И то, что он почувствует, введет его в агонию, в карнавал боли, где она не знала границ, где она плясала на каждой клеточке кожи. Он согнется пополам, потому что терпеть это было невыносимо, но он должен был. Он столько задолжал ему, что пора начать отдавать. Хотя бы по чуть-чуть. Прошло несколько недель. Дерек приходил каждый день. Стайлз все также был в коме. Скотт не мог пропускать школу. Шериф по утрам спал, устроившись головой рядом с телом сына. А аппараты все также продолжали отсчитывать удары едва живого сердца. Казалось, ничто не изменится. И тому было подтверждение. Через пару дней в палату зашла невысокая медсестра и попросила шерифа на пару минут. Но Дерек слышал весь их разговор, и каждое слово девушки отрывало от его сердца очередной кусок. Он не мог и представить, какого сейчас Стилински-старшому. «Больше нет надежды, либо мы отключаем его от искусственного поддержания жизни, либо вы забираете его домой, оплачивая всю аппаратуру. Мы сочувствуем Вам и вашему сыну, но…» Дальше слушать он не хотел, и пока шериф безвольно опустился на стул, не зная, что ему делать. Он не мог бросить своего мальчика, не мог отказаться от него, но у них не было ни средств, ничего. Хейл лег рядом с юношей, обнимая аккуратно одной рукой за талию, он прижимал его к себе, утыкаясь носом куда-то в изгиб шеи, и запоминал его аромат. Стайлз сочетал в себе цитрусы и какую-то пряность, которая всегда была его узнаваемой чертой. Но все это сплеталось с надоевшим, въевшимся в одежду запахом лекарств. Неужели все так кончится?«Пожалуйста, пожалуйста… Я не хочу больше быть один… Я не хочу… Не хочу умирать!»
Это был последний день, когда больница согласилась оставить Стайлза под своим присмотром. Шериф сегодня ушел домой, потому что не мог смириться с тем, что вот-вот уже будет решено. Дерек не появлялся несколько дней, или это были недели? Когда кончилась их страховка? Кажется, она была на несколько месяцев. И так тихо успел подойти конец лживой надежде на спасение. Все они верили, что Стайлз очнется, что чудо в их мире все же есть. Но все оказалось тщетным. Он не просыпался. Он не двигал пальцами. Он не дышал сам. Он лишь лежал. Лежал и напоминал о том, что все они не смогли его сберечь. Не смогли уследить за мелким сорванцом, который всегда первым бежал на помощь, даже когда ему угрожали, даже тогда, когда его ждали меньше всего. Он просто был рядом, потому что мог. На часах 00.00. Ночь в больнице нарушил пищащий звук смерти. Это конец для какого-то, но кто-то это считал началом. Медсестра забежала в палату, на двери которой все еще висела табличка «Стилински», но на койке никого не оказалось. Только аппараты напоминали об умирающем мальчике, что лежал здесь столько времени. Конечно, многим уже стало плевать, но Мелисса набрала номер шерифа и встревоженным голосом сказала, что его нет. Стайлза нет. И шериф не поймет, он задержит дыхание и тихо повторит: «Нет? Он… он…». Нет, Стилински-старший не посмеет произнести это слово. Он не сможет подтвердить самому себе страшную весть. Но Мелисса перебьет, скажет, что: «В палате его нет, его нет в больнице. Никто не знает, где он». Или его тело… Но это она опустит, потому что слишком любила Стайлза и даже ей этот факт претил. Мир не мог быть настолько жестоким к таким людям, как они. «Где я? – хрипло отзовется юноша, садясь и сгибаясь от боли в груди, в глазах так темно, словно он ослеп. Неужели… ослеп? Стайлз испугается, но вскоре увидит тусклый свет в щелке двери, - Что… Что происходит?» Дверь скрипнула, юноша поморщился на неприятный звук и попытается выпрямиться, но боль охватит его лишь плотнее в своих объятиях. Делая еще один болезненный вдох, он поднимет голову и увидит спящего волка. С какой-то книгой в руках и испачканными руками, в порванной одежде. Стайлз не мог понять, что произошло. Он мог поклясться, что вот-вот и он умер бы. Он сам чувствовал эти холодные протянутые руки к нему, которые взывали к тому, чтобы уйти с ними, и он готов был, хоть и был страшно напуган. Он не хотел оставлять… Это. Их маленькую тайну, по которой он всегда возвращался слишком поздно, слишком сонный. Их маленькую тайну, из-за которой он стоял на пороге смерти и из-за которой стоит сейчас здесь. С болью, но живой. Он не удержится, чтобы не провести рукой по щетинистой щеке Хейла, пробегаясь кончиками пальцев по его губе. И он громко вскрикнет, когда сильная рука притянет его к чужой груди, заставив согнуться пополам, вспомнить о каждой сломанной косточке, но этот кто-то заберет всю боль и, обвивая руки вокруг него, начнет успокаивать тихим рычащим голосом. Он нравился ему. Нравился настолько, что готов был еще раз рискнуть своей жизнью, лишь бы понять то, насколько его любят. Насколько оборотень был верен лишь ему.«Я знаю, Дерек. Я все знаю. И ту цену, что ты заплатил за мою жизнь, я обязательно возмещу. Не сейчас, и не завтра и даже не в следующем году, но поверь, я знаю, что ты веришь лишь моим обещаниям. И сейчас я тебе клянусь. Я верну.»