Мак на белых простынях

Щелк. Аккуратные ножнички легко перерубают, переламывают сухой стебелек, со звуком треснувшей кости покорно складывающийся пополам. Цветок красным мазком падает на землю, разбрызгав алые пятна лепестков вокруг стукнувшей о землю коробочки. Тихий шорох семян, покатившихся по неровной поверхности. Улыбка касается губ девочки - маленький розовый бутончик растягивается в узкую, как порез бритвы, нить. Стеклянный взгляд голубых бусин-глаз пытается уследить за семенами, куда укатятся они, где останутся? Как только их суетливое метание прекращается - малышка берет мягкими белыми пальчиками еще один цветок мака и всматривается в него. Ногти на ее руках обкусаны, гладкие и блестящие, маленькие, как карамельки. Так и тянет ее снова засунуть их в рот и расколоть твердую шлифованную поверхность зубами! Оторванные заусенцы окружили эти карамельки ранками, темно-розовыми разрывами кожи, маленькими корочками, еще не такими жесткими и бурыми, как те, что поселились на костяшках ее кулачков, не такими глубокими, как порезы на ее круглых детских коленочках. Ножки девочки цветут кляксами синяков, словно кто-то смахнул на нее кисть фиолетовой краски. Дети всегда носят синяки с гордостью - трофеи своих вымышленных приключений, о которых иначе забылось бы так скоро. Так скоро... Цветок мака смотрит на тебя единственным черным глазом, укутанным в красные лепестки. Вокруг этого глаза – кровоподтек? Как твои синяки. Как твои ранки. Он смотрит и шепчет тебе шорохом семян в коробочке. Ничем не перебить его навязчивый проклятый шепот… Ничем не перебить! «Зома, ты слышишь меня? Зома!» Щелк. Шорох маленьких черных зернышек, он звонок, как небесные колокольчики, но другие этого почему-то не могут услышать. Почему они не слышат эту музыку? Почему они не слышат этот голос? Он пугает тебя. Он проклинает тебя. Он ласкает тебя, он нежный, он мягкий, податливый и теплый. Он укутывает тебя, чарует и обещает убить. Не кричи, иначе ты не услышишь шорох маковых семян. Маленькие черные точечки смешиваются с пудристым холстом белого порошка, в котором девочка пальчиком рисует сказочные замки. Мама с папой уже не смотрят на ее рисунки, почему они не смотрят? «Мамочка, папочка, посмотрите, это сахарное небесное королевство, где живут мои друзья, где ангелы с пушистыми крыльями сладкой ваты поют нежными голосами!» Колыбельные ангелов так же печальны, как колыбельные людей? Или так же тоскливы, как колыбельные, которые поют ей ночами дождь и град, холодными пластиковыми бусинками стучащие в ее окно. Стучащие громко и настойчиво. Стучащие все сильнее с каждой ночью… Тук-тук-тук. Тук-тук. Впусти меня. Впусти меня, милая девочка, открой окно и дай дыхнуть в твои огненные волосы. Смогу ли я заморозить их? Или ты растопишь меня, и я прольюсь на твой пол, к твоим босым холодным ножкам. Ты слышишь, как я зову тебя ветром? Этот холодный вой только для тебя. Только в твое сердце должно воткнуться его острое тонкое лезвие. Длинное холодное лезвие. Зома! Ты слышишь меня? Зома… Я с тобой уже столько лет… с твоего самого детства… Зома, ты помнишь наши Маки? Мимо нее несутся годы. Жизнь кажется все быстрее, все короче, все проще – время само решает свои загадки, она лишь следит за тем, как летят мимо нее острые осенние листья. Ноги все еще покрыты синяками, руки разодраны ногтями, крепкими и острыми, которые больше не напоминали ей конфетки. Но пальцы все еще болят, все еще ноют разрывами заусенцев. Она все так же потеряна, как с самого детства. Ее фантазию не унять. У нее есть маки и сказочный замок. Она прячет их от зла, прячет их от всего. Она прячется сама. Крохотными шажочками она закрывает двери в свою маленькую комнатку, чтобы никто не смог ее тронуть. Пламя волос на ослепительно белой подушке… красное на белом. Пятно крови на снегу? Мак на белых простынях. Зома… Ты меня слышишь? Девочка с рыжей копной волос. Ты уже выросла, и уже не помнишь своих приключений, кляксами оседавших на ногах. Ты уже не помнишь, как ломались под ударами перекрестных лезвий хрупкие стебли. Но ты все еще слышишь их голос, шепот маковых семян, когда сидишь у окна ночами. Ты все сильнее веришь дождю, слыша в нем свой собственный голос. Потому что дождь – это ты. Ты тихо шепчешь ему в унисон, тихо напеваешь ему в аккомпанемент, и так же тихо плачешь, потому, что плачет дождь. Перед тобой были открыты все пути, и дороги расстилались под твоими ногами, приглашая и маня. Дороги в большие города, дороги в тихие деревушки. К мирному быту вела тонкая, прямая тропинка, усыпанная теплой бурой землей. К славе вела мощеная проезжая дорога, извилистая и ухабистая. Широкие пути, по которым идут с друзьями и узкие аллеи, по которым гуляют по двое. Но ты выбрала ту единственную, в которую хотела поверить сама, которой позволила увести себя во тьму леса, населенного забытыми игрушками твоего детства. Брошенными куклами, ведущими тебя под руку. По стеклу, через шипы, через иглы, рвущие кожу, дорогу к своему сахарному небесному королевству. Ведущую тебя к пропасти безумия.… И теперь ты заливаешься смехом, слепая и счастливая, слушая шорох маковых семян, которым стал стук твоего собственного сердца. Твои ребра – лишь коробочка для маковых семян, ты наполнена ими до краев. Не просыпь их, Зома! Твои волосы как алые листья мака, а стеклянные бусины голубых глаз так же усеяны чёрными ресничками-тычинками, как сердечко цветка.. Шорох, живущий внутри, все еще говорит с тобой, но ты давно не боишься его. Он часть тебя. Он всегда был тобой. Зома… Ты слышишь меня? Зома… я с тобой… Я пришел, и я убью, уничтожу тебя и твой мир.