Сострадание

- Алиса, моя Алиса! - заходился в рыданиях Шляпник. Уже в который раз это повторялось. Джонатан Крэйн прикусил губу и осторожно провел рукой по волосам друга. Тот совсем немного расслабился, ослабив хватку на брюках Крэйна - мужчина лежал на полу, уткнувшись головой в колени сидящего рядом Пугало - и снова принялся причитать. И несмотря на то, что с каждым годом токсин страха убивал в нем все эмоции, лишь теплое чувство к старому другу оставалось неизменным и, казалось, не собиралось "вымываться" никакими психотропными препаратами. Пугало испытывал сострадание к Тетчу. Он знал его историю с Алисой от начала до конца (к слову он даже заглядывал в архивы Аркхэма, когда еще не был с ним знаком) и всегда сочувствовал ему. Он знал, что его друг обладал тонкой душевной организацией и мог любить, как никто другой. Алиса была его смыслом жизни, его единственной мечтой. Когда ее не было рядом, Шляпник испытывал одиночество, граничащее с отчаяньем и ненавистью ко всему, что его окружало. К реальному миру, в котором его Алиса не принадлежала ему. И тогда он выплескивал свое безумие на жителей Готэма, бесстрашно бросая вызов самому Бэтмэну. Крэйн находил такой способ сбросить напряжения крайне полезным для психики. Человеческие жертвы его в принципе никогда не заботили. Но стоило белокурой девушке появиться в жизни Безумного Шляпника, как он тут же переполнялся неподдельным счастьем, которое редко встречалось в жизни обычных людей, что уж говорить о постоянных пациентах Аркхэма. Пугало не знал, чем его друга зацепила именно эта Алиса. Поначалу ему казалось, что в мире сотня таких - светловолосых, в меру смазливых, очаровательно улыбающихся молодых девчушек. К слову сказать, Готэм славился своими женщинами. Но для Джервиса она была одна единственная Алиса, самая неповторимая. Пугало никогда особо не интересовался женщинами, их особенностями. Для него они всегда были серой массой. В какой-то период своей жизни его интересовало отличие женской и мужской восприимчивости к одним и тем же фобиям, но это были больше статические исследования. Но Шляпник не был любителем безделушек, никогда не велся на яркую обертку плохой конфеты. Джонатан со временем осознал, что его друг влюбился в Алису не из-за внешнего сходства с большинством изображений героини Льюиса Кэрола. Он видел внутренний мир этой девушки и находил там что-то неведомое взору простого человека. - Алиса... - донеслось до Пугало. - Как она могла выйти за него?! Он ее не достоин! Шляпник очень любил ее, но девушка не могла увидеть его душу. Она видела лишь маньяка-извращенца, кошмарный сон из прошлого от которого когда-то ее спас темный Рыцарь Готэма. Чтобы не видел в ней Шляпник, Пугало продолжал видеть в ней самую обыкновенную женщину. Возможно, ему просто было обидно за друга. Лучшего друга, которому он ничем не мог помочь, кроме сострадания. Пугало ласково зарылся пальцами в волосы Шляпника - вечно растрепанную, густую,пшеничную шевелюру и легонько помассировал кожу его головы. Несмотря на обычную рассеянность Джервис всегда соблюдал личную гигиену, и его волосы были хоть и не мягкие, но очень приятные на ощупь. Шляпник тихонько пробубнил что-то, сквозь рыдания отзываясь на ласку. И Джонатан почувствовал, как к горечи сострадания прибавилось легкое чувство нежности. Он провел второй рукой по плечам Шляпника - крепким, широким. Он готов был сделать все, лишь бы его друг был счастлив. Но оставался бессильным, что-либо изменить. Конечно, в какой-то степени любовь тоже являлась разновидностью страха. Пугало с удовольствием бы создал химикат, который бы заставил Алису испытать комплекс фобий, которые наивная девушка приняла бы за любовь, страх одиночества подошел бы для основы. Но на практике все выходило не так гладко. Он уже пытался создать нечто подобное, но в самый ответственный момент эксперимент выходил из-под контроля. Некоторые пациенты внезапно начинали испытывать ненависть к объекту, в который их пытались насильно влюбить или просто сходили с ума. Глупое обманчиво чувство никак не хотело укладываться в сложную химическую формулу. Реакция по превращению любви в страх оказалась необратимой. И ситуация оставалась неизменной: сердце Джервиса вновь и вновь разбивала одна и та же особа, неспособная заглянуть в его душу, полюбить его таким, какой он есть. Долю иронии вызывало то, что мешал ей в этом страх. Пугало же ничего не боялся. Прошло несколько минут, прежде чем рыдания Джервиса стихли, и он поднял голову с колен Пугало и посмотрел на него красными от слез глазами, почти умоляюще, беспомощно прошептав: - Она... Она не будет с ним счастлива, понимаешь? Он же просто ничтожество... - Это было утверждение, а не вопрос, но в глазах Тетча читалась острая необходимость в поддержке близкого человека. - Конечно он ничтожество. - Абсолютно искренне согласился Пугало. - Он ни в какое сравнение не идет с тобой, Джервис. - Правда? - голубые глаза Шляпника немного прояснились, и в них мелькнула надежда. - Тогда почему... - Она просто ошиблась, прости ее. - Пугало не сдержался и положил руки на лицо Шляпника и ласково погладил его по щекам. Руки Джонатана скользнули чуть выше, к светлой шевелюре и, как это уже случалось ранее, он притянул лицо Шляпника к себе и поцеловал в губы. Поцелуй получился недолгим, осторожным, успокаивающим. Осторожно отстранившись от Тетча, Пугало открыл глаза и почувствовал привычное волнение. Так было каждый раз, когда их поцелуй заканчивался и Крэйн ждал реакции Шляпника. Тот опустил голову, немного смутившись, и белая челка упала ему на лицо. Он улыбнулся, а затем снова посмотрел на Пугало: - Благодарю тебя, мой друг. Сердце Крэйна сжалось до боли, а затем заколотилось с удвоенным темпом, пытаясь успокоиться. В какой-то степени любовь тоже являлась разновидностью страха. Неискоренимого никакими токсинами. И Пугало знал об этом не понаслышке.