Черные колокола

Платье было великолепно! Она сознавала, что ничего подобного не смог бы сотворить ни один портной Солнечной системы, потому что таких материалов нет и не будет ни на одной планете Альянса. Прямой свободный покрой, без рукавов и лямок, с полуоткрытой спиной, длинное в пол с юбкой, начинавшейся под грудью, сразу после узкого корсета. Ткань ненавязчиво переливалась, словно опутанное тончайшей вуалью белой тьмы. Хаура обязательно узнает, что это за ткань, и она нисколько не жалела, что в камине сгорело совершенно другое платье. Она горела желанием увидеть выражение лица Эндимиона, когда он увидит её по другую сторону храма. Затянутой в тонкую перчатку выше локтя рукой девушка поправила прическу и посмотрела на диадему с фатой, лежащую на столике рядом. Белая дымка манила своей загадочностью, вызывала восхищение и в то же время сосущую тоску по несбывшимся мечтам. Хауре было легче, чем кому-то еще из принцесс Альянса: она всегда знала, что мечты останутся лишь мечтами, а её участь либо стать супругой по расчету, либо быть лишь воином, хранителем сил планеты. В последнее время она склонялась ко второму варианту, потому что другого наследника у отца не было. - Тебе идет это платье, - голос скучающий, ровный. Она передернула плечами, но не обернулась. Хватало отражения в зеркале. - Зачем пришел? - грубо, холодно. Но ей надоело сдерживаться, это было не в её характере. Эндимион довел её до состояния тихой истерики, когда она не знала, что будет через минуту, когда не могла даже предположить, каким будет следующих шаг Темного принца. То он был эмоционален и горел, как яркий костер, то становился спокойным, как камень, а в его глазах клубился туман тьмы. - Меня приглашали, - он медленно отошел от двери и почти бесшумно прикрыл за собой дверь. - Ты хотел что-то сказать сверх того, о чем мы уже договорились? - ей было неуютно в его обществе, потому что никак влиять на этого полудемона-получеловека она не могла. Тем более, что это была её плоть от плоти, кровь от крови, пусть теперь и с дурными примесями. За последние часы она перестала понимать, что чувствует к тому, кто был её братом. Также, как и перестала понимать, что чувствует к Эндимиону. До ранения он был более понятным, но сейчас его словно захлестнула волна непроглядной тьмы, плескавшейся в его глазах. Хотя чувства к Оберону были более понятными: она до сих пор ненавидела его за то, что он сделал с её миром, как и Эндимиона, она до сих пор жаждала их смерти, но теперь понимала одно - им можно причинить боль, особенно Оберону. Человечески чувства и любовь по отношению к ним что-то делает с демонами, но Хаура боялась, что она не способна на что-то иное, кроме ярости и злости. - Ты продолжаешь ждать от меня подвоха и предательства, - он подошел совсем близко, встал у неё за спиной и теперь вглядывался в её глаза через отражение в зеркале. Они оба были идеальны сейчас. Там, за ровной гладью зеркала стояли красивые молодые люди, у которых все в жизни было прекрасно. Там они были успешны и любимы, они умели любить. Они были теми, кем могли бы стать, если бы не война, если бы не Хаос, если бы не их семья, которая исковеркала обоих. - Это хорошо. Хаура усмехнулась, и брат поморщился. Ему не нравилась эта кривая улыбка, скользившая по её губам, он понял это только сейчас. Ему вообще не нравилось отношение, которое было у него было к этой светлой. Милена и так слишком глубоко забралась ему под кожу, но он как-то умудрился запечатать эти чувства в глубине сознания. Чувства - это лишнее, они мешают здраво мыслить. Но в отношении той, что была его сестрой, все было иначе: она бесила его, она вызывала у него холодную ярость тем, что вообще существовала, что родилась, но в то же время он ею гордился. И он до сих пор не до конца понимал, что ему делать с духовной, которая была оставлена на Нептуне среди вещей Милены, куда уж точно не сунется ни один любопытный в поиске каких-то связанных с ним документов. - Немезийцы произвели ритуал соединения еще вчера ночью, так что здесь так же в качестве гостей, - он коснулся её плеча, и зеркало отразило брата-близнеца, заботливо положившего сестре на плечо теплую ладонь в качестве поддержки. - Твоя свадьба сегодня будет единственной. И Берилл явно что-то задумала. - Ты делишься со мной информацией? - она непроизвольно подняла руку и коснулась его ладони, мужчина вздрогнул, но руки не убрал, хоть ему и не понравилось то, что он чувствовал. - Ты не глупа, моя дражайшая сестра, ты и так все понимаешь, - в голосе мелькнула ирония, но глаза Оберона были серьезными, взгляд острым, как бритва. - Тогда сделай мне еще одно одолжение, - Хаура вдруг с силой сжала его пальцы, заставляя посмотреть себе в глаза. Через зеркало это было проще, легче. Тонкая грань стекла не могла отразить все те чувства и мысли, что плескались в их глубинах. Отчего-то они оба боялись или не желали смотреть напрямую в глаза друг друга. - Эндимион сказал, что меня к алтарю должен будет вести его генерал. Кунсайт. Избавь меня от этого! - Какая прелесть, Хаура, - Оберон хохотнул, а потом весело рассмеялся, откинув голову назад. - Ты яростно меня ненавидишь, ты готова убить меня, если на то будет случай, если того потребуют обстоятельства или если так будет нужно. Но ты просишь меня об одолжении. Она закрыла глаза, пытаясь сосчитать до десяти и успокоиться. Резкий разворот на каблуках, и глаза в глаза: серая сталь и черный омут, холод и острые грани против глубин вселенной. Секунды ускользали как песок, разлетались мириадами осколков разбитого стекла, рушились, как старые стены под гнетом оружия. Она держала его пальцы цепко, до боли, не давая возможности ускользнуть, уклониться. Впервые они стояли так близко, впервые это походило на какой-то разговор. Хаура молча рассматривала его лицо, возвращаясь к глазам. Он был идеален. В него можно было влюбиться с первого взгляда. В его глазах отражалась тьма всего мира, но там еще было бархатное черное беззвёздное небо, которое, казалось, она могла бы обнять. Хаура отпустила его руку, когда Оберон, как зеркальное её отражение, склонил голову набок, словно изучая её саму. - Ты правда готова принести клятву? - он коснулся пальцами подбородка. - Да, - короткий ответ, не требующий объяснений. Она не была уверена, что когда-то будет способна полюбить того, кого уже сейчас готова назвать мужем. Но она постарается быть с ним столь же ласкова, как могла бы быть с Эдером. Сердце сжалось так сильно, что бледность залила лицо, а в виске болезненно запульсировала синяя жилка. Оберон отметил эти изменения, удивленно вскинул брови. - Обратного пути не будет, ты обвенчаешь себя с Тьмой, - добавил он, будто бы полагая, что это мысль о свадьбе с Эндимионом так сильно влияет на неё. Хаура лишь улыбнулась ему печально, впервые позволив себе показать не звериный оскал, а человеческую сущность. - Хаос не убил тебя, значит и Тьма не сделает мне ничего дурного, - вдруг произнесла она, и Оберон пораженно посмотрел в глаза напротив, вдруг засветившиеся по радужке. Она сейчас казалась ему таким же демоном, каким был он сам даже в годы далекой юности, еще до убийства короля Аида. Он ощутил, как в её жилах клокочет огромная сила, которая не должна быть порабощена никем. Она всегда была одной из Светлых, но так ли уж она была чиста? Нет, цефеец теперь сознавал это отчетливо. Это было очевидно. Неужели никто из сумеречников так и не понял, что Хранительницы внешних границ Системы - не добродушные принцессы, не слабые девушки, не просто яркие воины. В их жилах клокочет что-то более мощное, нежели сила и свет, в их жилах текут сплавленные в единое целое тьма и свет. - Из носителей силы Урана остались только мы с тобой. Наверное, именно эта сила оберегает нас. - Если тебе хочется так думать, - произнес Оберон и пожал плечами, хотя совершенно так не считал. Он хотел уйти из этого дома, оставив Хауру одну заботам родителей, так желавших дочери. Он получил много больше, нежели роль принца одной планеты. Он получил такую власть и мощь, научился столь многому за прошедшие годы, что ни о чем не жалел. Он сам убил предыдущего Императора, чтобы сесть на его трон, и никогда не считал, что что-то, кроме его характера и внутреннего стержня, помогало ему. Он стал вместилищем сил Хаоса, и никогда об этом не жалел. Просто в один день тот, что был уранианцем, нашел, наконец, новый дом для своего тела и души - Цефей. В дверь постучали, разрушив хрупкое единение. - Ваше высочество, Вам просили напомнить, что спрятаться в этой комнате Вы не сможете. Принц ждет Вас у алтаря, - холодный насмешливый голос Кунсайта заставила Хауру скривиться, а Оберона расхохотаться. Она могла переносить общество цефейца, потому что он был все же частью её самой, но выносить того, кто почти сломал Минорию, она не могла. Хаура готова была минимум раскрасить ему морду фингалом, максимум долго и нудно убивать раз за разом, вплоть до сдирания живьем с него кожи. Она видела Минорию час назад во время прибытия гостей, и это была какая-то другая девушка. Она оставалась все той же Венерой: яркая и красивая, в потрясающем наряде, с высокой прической, с королевской тиарой в волосах, украшенной драгоценными каменьями, с прямой спиной и гордо вскинутым подбородком, - но что-то в её глазах изменилось, и от этого хотелось выть, орать, биться о стены. Дверь комнатки распахнулась, в льдистых глазах старшего из генералов Эндимиона скользнуло бешенство, а за ней пришло вежливое холодное недоумение. Лицо превратилось в вежливую маску. - Ваше величество, - ровный тон. - Вы здесь? - а кажется, что он готов поинтересоваться, какими это судьбами сюда занесло Оберона Цефейского. - Даю последние наставления сестре, как ублажить супруга в первый раз, - издевательски произнес Оберон, не взглянув в сторону Хауры, скрипнувшей зубами. Она поняла, что он только что одел свою обычную маску... или он на самом деле был таким, а маска была только что снята?.. Хаура не могла бы ответить на этот вопрос, потому что и сама постоянно носила эти маски. - Или это будет не в первый раз? - Оберон осклабился, хотя глаза смеялись, когда он посмотрел на краснеющую от бешенства Хауру и подмигнул ей. Девушке было наплевать, потому что унижение в присутствии Кунсайта стало последней каплей. - Проваливайте отсюда! - рявкнула она, полностью оправдывая свой характер, красочно описанный всем Эндимионом. - Оба. - Ты как всегда предсказуема, сестричка, за что и пострадала. Можешь сопротивляться сколько угодно, но в постели ты будешь... - девичья ладонь со звонким шлепком опустилась на щеку демона, от силы удара у него дернулась голова, но он продолжал улыбаться. - Может, заткнешься и выйдешь? Мне только твоих не хватает наставлений, как переспать с будущим супругом! В крайнем случае, спрошу у милорда Кунсайта. Кажется, они с Минорией на королевских столах и кроватях провели не один урок, - и с холодной яростью посмотрела в льдистые глаза, столь ненавистные сейчас. Оберон лишь восхитился, как она вдруг снова стала неуравновешенной дурой, реагирующей на любую провокацию со стороны Тёмных. - Думаю, мой будущий супруг не будет против практических занятий, - и улыбнулась очень неприятно. Уж она то знала, что Эндимион не умеет делиться, и, даже не любя и не испытывая каких-то подобных чувств, не потерпит оскорбления своей персоны путем унижения Хауры. Насилие над ней, то есть использование её, как вещи, будет караться смертью. Потому как это позволено лишь ему, - принц так считал. Пусть только Кунсайт попробует её коснуться, она сделает все, чтобы он остался как минимум без руки. - Не зарывайтесь, принцесса, Вы всего лишь женщина... - А Вы всего лишь генерал! - С сегодняшнего дня я есть король Венеры. - Вы всего лишь пешка в руках своей королевы, которой дали Венеру на поиграть, но которого могут уничтожить, если того потребует план Берилл. Не обольщайтесь, милорд, стоит только Вашей супруге понести дитя, Вы можете оказаться не у дел. Ребенок будет носителем двух сил, будет подчиняться воле и силе Королевы, родители же могут пойти в расход. - Хаура сама понимала, что говорит не самые разумные вещи, но в груди клокотала такая злость, что она уже не могла остановиться. Еще немного, и она бросится на генерала будущего мужа не с кулаками, а с мечом, готовым материализоваться в ладони. - Довольно, - рука в белой перчатке взметнулась между ними. - Вас очень интересно слушать, но Эндимион не простит мне избиения своего генерала своей же невестой. Милорд, Вам не кажется, что принцесса дойдет до алтаря самостоятельно, без Вашей помощи? - Вполне, - он одарил нахалку хлестким взглядом. - Тем более, что бежать ей некуда. «Твою просьбу я исполнил», - ментально произнес Оберон, удаляясь из комнаты вслед за генералом. Когда дверь закрылась, Хаура схватила со столика стакан и с силой бросила его об стену. Пусть все слышат, как она бесится, как она исходит бессильной яростью. Пусть все думают, что она загнана в клетку, как зверь. Пусть все считают, что она сдалась. А потом девушку скрутило от боли, голова, казалось, взорвалась изнутри, и в следующий миг она поняла, что лежит на полу, прижимая к вискам ладони и смотря в зеркало. Ровная гладь пульсировала изнутри, её собственное отражение подернулось рябью, как волны по воде. Милена. Дорогая, любимая, родная... Она звала её, тянулась к ней мысленно, желая поговорить, поддержать, рассказать о том, что случилось с ней за эту длинную ночь. Мысли о подруге заставили застонать от безысходности, от тупой боли в сердце. Хаура чувствовала душой призыв, ощущала легкий бриз, который соленым дыханием коснулся её кожи, слышала мягкий голос, похожий на волны океанского прилива, но не торопилась ответить. В войне приходится чем-то жертвовать: кто-то теряет руку или ногу, кто-то зрение, а кто-то свободу. Она же добровольно откажется от подруги, почти сестры, от всего, что было на самом деле дорого. Она добровольно свяжет себя с Тьмой, которой с ней поделится через несколько долгих мгновений Эндимион. Усилием воли принцесса отгородилась от боли, закрывая сознание от Милены, понимая, что другой возможности поговорить не будет. Медленно она поднялась на ноги, борясь с головокружением и подкатившей к горлу тошнотой, взяла тяжелый подсвечник и с силой ударила по своему отражению. Гладь зеркала лопнула и частично осыпалась на пол, тяжелый подсвечник выпал из ослабевших пальцев. Хаура гордо вскинула подбородок, - она пройдет через все испытания этого дня одна, потому что пора привыкать к одиночеству. Родителей не стало - это причиняло боль, потому что они были её родителями, пусть и не любили её настолько, насколько ей хотелось бы. Милены тоже не будет в её жизни, - Оберон станет ей достойной заменой, он на самом деле поддержит нептунианку и её планету, ему это выгодно. Лунная принцесса ушла, подруги разбросаны по системе и практически порабощены. Но ветер никогда нельзя было заковать в кандалы. Хаура приколола фату с диадемой к прическе длинными шпильками. Фата была опущена на лицо, тонкой паутинкой ткани отгораживая от окружающего мира, скрывая сияющие серебром по радужке глаза. Она решительно распахнула дверь и взглядом столкнулась с тьмой к глазах Оберона, плечом опиравшегося о стену напротив. - Чудно выглядишь, - серьезно произнес он, осмотрев её от прически до туфелек. - Благодарю, - ровным тоном ответила Хаура, вложив чуть подрагивающие пальцы в протянутую мужскую ладонь. - Надеюсь, ты приготовился к любым неожиданностям? - с легкой насмешкой спросила она, подходя к нему еще ближе. - Не волнуйся, дорогая, Милена не пострадает, - и улыбнулся. Девушка лишь кивнула. Властный жест руки, и сестре уже протягивали аккуратный букет местных цветов, название которых он не помнил. К чему? Все эти церемонии были хороши как театральное действо, не имеющие ничего общего с тем, что происходит внутри каждого из носителей какой-либо силы. - А уж ты постарайся, чтобы твой супруг не обращал внимания на мелочи и на сестру. Берилл слишком расчетлива, она чужими руками сделает всю черную работу. - Это ты мне говоришь? - фыркнула принцесса, поправляя фату. - Я не настолько глупа, чтобы надеяться на то, что эти свадьбы были пределом мечтаний и конечной точкой амбиций королевы Берилл. Ей нужно несоизмеримо большее. - Берегись, Хаура, ты мыслишь совсем как демон, - тихо хохотнул Оберон, предлагая ей опереться на свой локоть и поправляя белую перчатку. - Бороться с тьмой внутри себя будет сложнее, чем тебе кажется. - У меня нет выбора. - Выбор есть всегда, - нехотя произнес цефеец. - Уверен? - Харуа остановила его, желая, чтобы его ответ могла услышать лишь она одна. - Конечно, дорогая сестра, ты всегда можешь умереть, - и он довольно улыбнулся, жестом приказывая распахнуть двери, чтобы они могли выйти в главную залу храма, где и должно было состояться торжество. - Но мне совершенно не нужны проблемы с Ураном, мне проще будет разнести его на атомы, чем воевать за эту никчемную землю с Эндимионом и Берилл после твоей смерти. Так что навесь на лицо улыбку, перестань сверкать глазами и думай головой. Хаура лишь с силой впилась пальцами в его локоть, заставив Оберона поморщиться. - Шанс умереть у меня уже был, и не раз. Но я не для того писала духовную, чтобы скончаться во цвете лет, - зло произнесла она, при этом примеривая на лицо радостную улыбку. Пусть все видят, что она счастлива, что она готова идти рука об руку с тем, кому её отдаст родной брат. Оберон лишь покосился на девушку, которая сейчас стояла с ним рядом и добровольно кидалась в омут к самому дьяволу: она никогда не была слишком уж светлой, она никогда не была сосредоточием добродетелей душевных, она всегда была носителем страшной разрушительной силы, она давно не испытывала дрожи перед убийством кого бы то ни было или пыталась это всем показать в таком свете, - но Оберон был готов дать руку на отсечение, что Тьма, как бы того ни желала Берилл, не сможет использовать все эти "замечательные" качества и грешки его сестры себе во благо. Перед ними распахнули двери, и Оберон Цефейский вывел Хауру Уранианскую в главную залу Храма Нэнар, чтобы навсегда лишить её возможности оставаться только собой, чтобы влить в её кровь капельку Тьмы, чтобы подвергнуть её душу искушению. И сейчас, всего через три дня знакомства с этой девицей, он готов был съесть собственную шляпу, если она не справится. Храм был заполнен людьми, а вокруг него собралась многотысячная толпа уранианцевы, жалеющих видеть своих новых правителей. Хаура сделает все, что будет в её силах, чтобы они признали Эндимиона за своего, чтобы они считали его правителем, достойным восхищения. Она сделает все для своего народа, даже если придется вырвать свое сердце, разрезать его на кусочки и подать на ужин. Пусть это все звучит пафосно даже в мыслях, но она должна сделать хоть что-то, чтобы мир попробовал свернуть с колдобин на ровную почву, чтобы мир перестал сходить с ума. Она понимала, что принцу безразлична судьба её планеты, он вообще воспринимает это мероприятие как ссылку, как кару. Но все же... Эндимион никогда не потерпит посягательств на свою собственность, как бы он к ней не относился. А это уже немало, ради этого можно продать себя в рабство собственной планете. Оберон уверенно подвел её к проходу, и тут девушка остановилась, отпуская локоть демона, родившегося человеком. Тот посмотрел с легким недоумением, но тут же согласно кивнул. Странно, но они понимали друг друга почти без слов. Она ненавидела его всеми фибрами души, он относился к ней как к неизбежному злу, но они понимали друг друга. Она должна была пройти через это одна, пройти сквозь строй с гордо поднятой головой. Девушка лишь посмотрела туда, где у алтаря, украшенного красными цветами, стоял бледный до синевы священнослужитель и Эндимион, облаченный в парадный мундир Сумеречной системы. Глаза в глаза... Тьма всколыхнулась в глубине его глаз, кулаки судорожно сжались, и она увидела, как он глубоко вдохнул через нос, сдерживая себя. Он в момент перестал быть безразличным и холодным, смотря на неё тяжелым взглядом абсолютно черных глаз, так похожих на глаза Оберона. То, что он увидел, заставило его перестать быть безразличным, сделало его более понятным и близким. Пусть злится, пусть бесится, пусть готов ударить её за все её выходки, лишь бы он дольше оставался таким. А демон смотрел так, что Хаура удивилась сама себе, - подкашивались колени, занемели пальцы, сжимавшие букет, заломило спину. Нет, она не ощущала себя красавицей, от вида которой все меркнет вокруг, но она смогла произвести впечатление хотя бы на него. Значит, силы были потрачены не зря. Он думал - платье сожжено. Он презирал её за то, что она посмеялась над его инициативой, над его попыткой сделать первый шаг если не к примирению, то к обоюдному существованию. Хаура до сих пор помнила вспышку его гнева, когда он увидел клочок белой ткани, повисший на решетке её камина. Тем ценнее был тот яростный огонь, что сейчас горел в его глазах, те живые человеческие эмоции, так далекие от сущности демона, но так близкие ей самой. Эндимион разжал пальцы и медленно поправил белые перчатки, давая самому себе возможность успокоиться, вернуться в колею безразличной холодности. Он накажет эту нахалку позднее, когда она окажется в его руках, когда ей некуда будет бежать. Пусть сверкает своими глазищами сколько угодно, он заставит её стонать и извиваться, он возьмет её прямо в этом платье, даже если она будет кричать и вырваться. Такая ли уж эта невидаль после произошедшего буквально на днях на священном озере? Он сглотнул, ощущая, как внутри пульсирует жаркий комок, совершенно не похожий на злость, а больше напоминающий вожделение. Он с силой втолкнул в себя прохладный воздух храма, но не почувствовал облегчения, потому что она ответила на его взгляд... Хаура медленно шла по проходу, кожей чувствуя клубящуюся вокруг приглашенных тьму. Еще никогда в этих стенах не было столь темной ауры, которая давила на плечи, выворачивала внутренности, скручивала узлом в животе боль, от которой в голове бились черные колокола. Но она продолжала улыбаться, смотря в черные глаза напротив, отливающие теперь глубокой синевой. Она вдруг вспомнила его прикосновения, его горячие губы, и внутренности заполнил неведомый доселе жар. Он смотрел на неё откровенно, раздевая глазами, и она вдруг ответила ему тем же, сама того не сознавая. Она будет его ненавидеть всю жизнь за то, что он сотворил с ней, с её планетой, с её жизнью. Она будет всю жизнь желать ему смерти, даже если сама уйдет вслед за ним. Она хотела его сейчас телом, но не душой. И она ненавидела себя за это. Её холодные пальцы коснулись разгоряченной кожи будущего мужа, а она так и не заметила ни тяжелого взгляда Берилл, которая крутила в пальцах перстень и холодно улыбалась, ни тоскливого - Милены, которая стояла рядом с Обероном, но казалась очень одинокой. А Берилл ликовала. Все шло так, как она задумала. Юные принцессы сопротивлялись яростно, даже с душой, но это было предсказуемо. Некоторые практически сдались еще до свадьбы, но это тоже было ожидаемо. Её вассалы умели подавлять волю не только физическим воздействием. Берилл старалась не смотреть в сторону немезийцев, чуть не поломавших всю игру тем, что сработали на опережение, связав себя узами брака с принцессами до того, как это было задумано самой Берилл. Но главное было то, что они явились, как и Оберон, вдруг предоставивший нептунианке право выбора. Берилл усмехнулась, пряча лицо в тени широкополой шляпы... Это было даже интересно. Оберон никогда не переставал удивлять её, но не слишком ли много человечности стало в его решениях? Особенно когда в вопросе замешала Милена... Нептунианка стояла рядом с Обероном и смотрела на принцессу Урана со звериной тоской во взгляде. Она мысленно прощалась с подругой, с сестрой, это было видно невооруженным взглядом. Её холодные глаза светились перламутром по радужке, хоть она того и не замечала, её пальцы судорожно сцепились в замок на коленях, когда она опустилась на скамейку по жесту священнослужителя. От неё волнами исходила аура боли и холода, потому что она с цефейцем хоть и была рядом, но была совсем одна. Может все же правда то, что болтали в Альянсе о дружбе Хауры и Милены? Может нептунианка прощается не столько с подругой, сколько с любовницей? Или причина её угнетенности стоит рядом со столь невозмутимым выражением на лице? В любом случае, эта её подавленность сыграет на руку самой Берилл. Королева подняла руку к прическе и поправила длинную шпильку, удерживавшую шляпу на волосах, осторожно покрытую ядом, привезенным некогда с Немезиса её шпионами. Хаура, непривычная ходить в таких платьях, ощущавшая давление со всех сторон, оступилась, поднимаясь по ступенькам к алтарю, и тут же была поддержана сильными мужскими руками. Он нахально прошелся ладонями по её спине, прикрытой фатой, запустив пальцы под ткань. Девичье тело дернулось, по жилам разлилась истома даже от такого простого прикосновения. Хаура еле сдержала стон разочарования, потому что тело предавало её, тело желало этого мужчину, тело шло вразрез с чувствами, и от этого девушке хотелось скрежетать зубами. И он понимал это, иначе бы его губы не дрогнули в снисходительной улыбке, а глаза не сверкнули так иронично. Лишь на мгновение она прикрыла глаза, чтобы свыкнуться с мыслью, что это все. Еще миг... и жизнь подчинится новым правилам. Вокруг что-то говорили, шум голосов смешался в единый гул. Она не слышала ни слова, она смотрела в глаза напротив и понимала, что падает и падает во тьму, словно с высокого обрыва. Эндимион больше не улыбался и не усмехался, как это любил делать в её присутствии. Его лицо не было восковой маской, но она видела перед собой живое существо, по чьим жилам растекалась не только бешеная энергия тьмы, но и красная пульсирующая кровь. Его глаза манили, притягивали, сводили с ума, потому что она видела в них не только черноту, но бархатистую синеву ночного беззвездного неба. Хаура умирала и возрождалась словно Феникс только силой одного этого взгляда, и это её не пугало и не злило, это делало её почти безвольной, почти живой. Она удивленно посмотрела на протягиваемый ей кинжал, перевела взор на бледное лицо священнослужителя. Этот юноша впервые проводил подобный обряд, но точно не мог ошибиться: кинжал первоначально протягивался мужчине, а не женщине, даже если она принцесса Урана, даже если она наделена силой планеты. Король Антарион хорошо потрудился над соблюдением свода законов и обрядов, их никто никогда не нарушал под страхом отлучения от места, под страхом ссылки. Светлые брови взметнулись вверх, девичья рука коснулась запястья молодого служителя, который вздрогнул и посмотрел на неё с сожалением и страхом. Кинжал оказался в её руках, а пальцами она уже касалась узкой полоски стали под недоуменным взглядом Эндимиона. Он тоже был посвящен в детали обряда, и сейчас Хаура заметила затвердевшие скулы на его лице и ярость, скользнувшую во взгляде. С тоской она поняла, что служитель вряд ли доживет до завтра. По глади стали скользнул луч света, упавший сквозь высокие окна. Многоцветное сияние обрушилось на гостей, когда небесное светило освободилось от плена туч и пробилось сквозь серую муть, падая сквозь разноцветье стекол. Ярким костром вспыхнули и без того рыжие волосы Берилл, пусть и прикрытые шляпой, зелень упала тонким световым лучом под ноги Литавре, красные проблески расцветили пространство вокруг Рейаны, мертвенно-синий свет разлился над головой Амелии, отражаясь от сапфиров в её диадеме, яркое золото вспыхнуло в волосах Минории. А Хаура зачарованно смотрела на кинжал в своих руках. «Предательство должно караться смертью, дорогая, так что не задерживайся, не думай, не мучайся. Ты должна сделать это сама, пусть тебя и возненавидит твой народ за святотатство». Хаура поморщилась, когда мысли Оберона ворвались в её сознание, а потом медленно начала освобождать руки от перчаток. Служитель смотрел на неё с ужасом, не в силах двинуться с места. Принцесса казалась такой спокойной, что хотелось броситься со всех ног из храма и бежать, бежать, бежать так далеко, насколько хватит сил. Все знали, что принцесса Урана всегда справедлива по отношению к своему народу, а он заслужил этой справедливости в полной мере. Сердце юноши больно кольнуло, словно заявив о себе, говоря о последних своих часах, если не минутах. - Моя госпожа, - промямлил служитель, когда она занесла сталь кинжала над своим запястьем, освобожденным от перчатки. Он смотрела в глаза напротив: спокойные, темно-серые, страшно сверкавшие по радужке серебром. И ни тени сомнения, лишь вопросительно взметнувшаяся бровь. Эндимион фыркнул, поднял руку, тяжело смотря на юношу, но Хаура остановила его движением ладони. - Не здесь, - прошептала она, впервые почти прося. - Не ты, - добавила она, схватив принца за запястье, гася начинавшуюся зарождаться энергию убийства. Она не позволит обагрить кровью священный ритуал, со своими людьми она разберется сама. Она размахнулась кинжалом и что есть силы вонзила его в деревянное украшение алтаря, холодно смотря в глаза служителю, который уже понял и принял свою участь. И сейчас Хаура ненавидела его за это, сейчас она хотела разнести тьме на радость весь этот храм до основания, разворотить землю под ногами, вывернуть весь мир наизнанку. Уничтожить все, что заставляет её чувствовать и быть такой уязвимой перед этими чувствами. Сейчас она как никогда ощутила, что тьма - не просто звук, не просто образ, - она живет в ней, вольготно расположившись, почти развалившись. Она готова пожинать свои плоды. И от этой мысли у Хауры скрутило желудок. - Мне нужен кинжал, - хрипло произнесла она в пустоту, забыв, что вокруг вообще есть кто-то еще, кроме неё самой и Эндимиона. Тот смотрел на неё странно, с каким-то неуловимым чувством, но Хаура не могла понять, что это. Скорее это было уважение и где-то задумчивость, но никак не жалость. Она не была уверена, что правильно расценила этот взгляд, потому что через мгновение его глаза снова были черны и пусты, когда в её ладонь снова вложили кинжал. Луч света скользнул по стали, отрезвляя. Ей всегда помогало холодное оружие. Рукоять, сжатая в пальцах, придавала уверенности, сталь холодила, а опасность граней и острия будоражила. Кровь бурлила в венах, что раскаленная лава. В голове стучал бешеный набат. Хаура ненавидела войну, она любила мир всем сердцем, но если того требовал долг, она готова была сжимать пальцами рукоять катаны и рубить во все стороны, неся за собой смерть. Она всегда несла с собой смерть. И дружба среди сенши, теплое к ней отношение с их стороны, сестринская любовь с Миленой были лишь обманом, иллюзией, пылью и тленом. Хаура не любила обман, потому не собиралась лгать и самой себе. Обратной дороги не будет. Да и возвращаться некуда и не к кому. Девушка лишь мельком посмотрела за спину Эндимиону, и мертвенная бледность вновь вернулась на её лицо. Глаза в глаза, - и вся жизнь пролетела, уносимая диким смерчем. Эдерхард, последний кусочек из мозаики прошлого, что она помнила, смотрел на неё почти как на врага. Мелькнувшие в карих глазах сожаление и тоска быстро сменились яростным холодом и злостью, почти ненавистью. Так проще. Но под этим взглядом принцесса упрямо расправила плечи, гордо вскинула подбородок и сильнее сжала рукоять кинжала, который подал ей жених. Пусть уж лучше Эдер ненавидит её, чем жалеет. Пусть он борется дальше, живет другой жизнью, пусть он станет другим, - для неё больше не будет прошлого. Сегодня, сейчас её прошлое должно умереть вместе с ней. Она посмотрела на аккуратный разрез на своем запястье. Кровь сочилась из раны, но практически сразу же сворачивалась. Она и не заметила, как Эндимион легким движением провел острием по коже. Руки действовали автоматически: она занесла кинжал, с горечью и сарказмом подумав, что сейчас ей ничего не стоит вскрыть ему вены, полоснуть по его рукам так, что кровь не остановится. Он был виноват в том, что случилось. Он был виноват в том, что должно будет случиться, когда весь этот спектакль подойдет к концу. Она сама виновата... Переплетенные пальцы и соединенные запястья, смешение крови, глаза в глаза... Хаура чувствовала, как нечто инородное течет по жилам, растекается по всему телу, заполняя её до краев, что пустой сосуд. Она чувствовала, как вновь всколыхнулась в глубине души яркая ненависть, цветная и объемная, обличенная в определенный образ, который нужно было уничтожить. Она глубоко вдохнула носом воздух, заталкивая его прохладу в легкие, но в голове бушевал яростный пожар, на какие была мастерица принцесса Марса. Она падала в бездну, цепляясь за рваные края пропасти, ломая ногти. Сильные мужские пальцы сжали её ладонь, глубокого синего цвета глаза смотрели пристально, будто пытаясь достать до самих глубин её искалеченной души. Она не сломается. Она будет жить. И когда священнослужитель поставленным голосом, все еще срывающимся и хриплым, провозгласил, что Хаура и Эндимион теперь полноправные властители земель Урана, что они теперь муж и жена, принцесса сама откинула вуаль с лица, запустила пальцы в волосы мужа, притянув его за затылок к себе, и впилась в его губы жадным поцелуем. Словно пытаясь испить его жизнь. Словно пытаясь показать, что она все равно останется доминирующей личностью. Что она не сломалась. Что она не пойдет ни по стопам Милены, ни по стопам Минории. Она - Хаура Уранианская, последняя носительница сил этой планеты. - Теперь ты стала частью Тьмы, - просипел ей на ушко Эндимион, когда они разорвали поцелуй. Его руки крепко удерживали её за талию, не давая подкоситься коленям не только от страсти и вожделения, но и от нахлынувшей слабости. Она дернулась от его слов и закусила губу, не заметив выступившую капельку крови. - Теперь в тебе есть частица моего света, - все же парировала она, снова опуская на лицо вуаль и ослепительно улыбаясь. Пальцы Эндимиона, переплетенные с её, дрогнули, а глаза наполнились до краев глубокой синевой неба, переливающейся черным бархатом ночи. Комнатка невесты была маленькой. Стены давили, стискивали клещами. Она мечтала выбраться отсюда, выпорхнуть на свет, который пробивался сквозь высокие стрельчатые окна. Она мечтала стать ветром, раствориться в атмосфере, носиться высоко над землей и быть ничем. Она хотела сейчас зажмуриться и умереть, лишь бы не делать того, что должна. Ей не пришлось долго ждать. Дверь открылась с тихим скрипом и столь же тихо закрылась. Хаура не стала оборачиваться, кожей ощущая страх вошедшего. Она и правда была должна, чтобы народ не принял её благосклонность или любовь к своему народу за слабость. Чтобы попытку саботажа не использовали для поднятия бунта. Она должна показать, что наказание настигнет любого провинившегося в преступлении, кем бы он ни был. И сейчас она с холодной решимость осознала, что, будь на месте служителя Эдерхард, её рука бы не дрогнула. Шаг в сторону служителя, и под подошвами туфель хрустнули осколки осыпавшегося зеркала. Она подумала, что мир сейчас напоминает ей что-то подобное: яркое и искрящееся, отражающее свет небесного светила, но уродливое в своей красоте, отражающее лишь мираж, лишь свет, скрывая за амальгамой черноту тени, в которой таятся обман, месть, война и смерть. Пальцы до хруста сжались на рукояти отравленного кинжала, который она принесла сюда от алтаря. - Моя госпожа, - мягко произнес служитель, смотря на неё не с покорностью судьбе, но понимающе и даже ободряюще. Хауре захотелось завыть от безысходности и от дикой звериной злости. На него, на себя, ни жизнь. Наверное что-то отразилось на её лице, потому что служитель сделал шаг назад, оступился, затравленно обернулся, нащупав пальцами за спиной лишь холодную стену. - Ваше величество, - все же произнес он, не в силах произнести что-то более развернутое. Но ни просьба, ни мольба не смогли бы сейчас остановить Хауру. Мимолетный, почти незаметный взмах руки, и кинжал вошел в тело служителя как раскаленная кочерга в масло. Яд мгновенно проник в тело, сковывая легкие, не давая дышать, сжимая сердце, не давая ему пульсировать и гонять по жилам кровь. "Ласковый убийца" забирал своих жертв моментально, не давая мучиться слишком долго. Одежда окрасилась красным, набухла и отяжелела. - Ты предал свою госпожу, - произнесла королева Урана, наблюдая, как из глаз молодого человека уходит жизнь, как он медленно оседает на пол, как по его щеке течет одинокая последняя в его жизни слеза. - Мир тебе, - добавила она, с каждым ударом сердца ощущая, что внутри что-то умирает вместе со служителем Храма. - Меня он покинул. - Она опустилась рядом с телом на колени, все еще сжимая рукоять кинжала, закрыла его глаза прежде, чем тело рассыпалось мириадами сверкающих осколков. А потом девушка прикрыла глаза, стараясь не застонать от боли, что терзала её сердце: хранительница мощи планеты, она продолжала остро чувствовать уход каждого, наделенного силой Урана почти столь же щедро, как и она сама. Она ощутила себя такой старой и усталой, что хотелось рассыпаться вслед за юношей на яркие искры, разлететься, воспарить, перестать чувствовать одеревеневшее и отяжелевшее тело, придавливающее к земле. А ведь она так и думала... Она же мечтала, чтобы свадьба окрасилась красным по белому. Но она мечтала вонзить этот кинжал в сердце темного принца, а не убить одного из тех, кто был частью её мира. Хаура с яростью ударила кинжалом по каменным плитам пола, и сталь странно хрустнула, раскалываясь на несколько частей. Зачем он это сделал?! Зачем было ставить её в такое положение?! Неужели не было понятно, что темный принц им жизненно необходим сейчас? Почему нельзя было избавить её от этого?! Остатки кинжала выпали из сведенных судорогой пальцев, а девушка смотрела и смотрела на красные от крови ладони, раскачивалась на месте, сдерживая животный вой, рвущийся из груди, сдерживая желание выпустить наружу дикого зверя, рвавшего внутренности. Она закрыла лицо руками, забыв, что те испачканы в крови, пытаясь спрятаться от действительности. Как бы сейчас помог обморок и приходящая с ним спасительная темнота, спокойная и мягкая как перина. Она хотела забыться и не чувствовать, не видеть. Одеревеневшее тело упало на пол, плечо заныло от боли, когда сквозь легкую ткань в кожу впился осколок зеркала. Она снова смотрела и смотрела на свои ладони, пытаясь оттереть их невесомой тканью фаты, раз за разом все больше пачкая её в крови. Кожа покраснела, но она продолжала тереть её остервенело, сжав зубы до скрипа. А потом уткнулась в колени и беззвучно завыла. - Встань, - его голос был таким нереальным, что она сначала ничего не поняла. Потом её встряхнули грубо, как бесчувственную куклу. - Очнись. Ты сделала, что была должна, иначе его убил бы я, - добавил он, поднимая её лицо за подборок. - Лучше бы это сделал ты, - пробормотала она плохо слушающимися губами, пытаясь найти точку опоры. Эндимион криво усмехнулся, грубо поволок девушку за собой к фарфоровой емкости с водой и начал мыть ей лицо. Ничего особенно нежного и мягкого в его прикосновениях не было, потому она начала приходить в себя. Он мыл ей лицо, а потом бережно вытирал его шершавым полотенцем, мыл и растирал сведенные судорогой пальцы. - Нет, - произнесла она наконец дрожащими губами, смотря на профиль теперь уже мужа, - не лучше. - Все верно, дорогая, - ухмыльнулся он в ответ, - на мне твоими стараниями и так уже довольно грехов. Пусть этот висит на твоей душе. Она ведь у вас есть, у светлых, вы ею гордитесь, даже кичитесь. Вы боитесь её осквернить... - он откинул полотенце, сделал пару шагов в сторону и не стал заканчивать начатую фразу. Под его сапогами скрипнули осколки зеркала. Хаура как зачарованная смотрела на разбрасываемые по стенам блики, отражавшиеся от этих осколков, местами запачканные кровью. - Оставь меня, - произнесла она, пытаясь не смотреть ему в лицо, ограничившись носками его сапог, кителем, белой рубашкой в отворотах кителя. Что угодно, только не смотреть ему в глаза. - Нет уж, жена, - в голосе скользнула ирония, - мы должны предстать перед нашим народом. Немедленно, - произнес он, приближаясь к ней так близко, что она ощутила на своем плече его горячее дыхание и прикрыла глаза, считая до ста, чтобы успокоиться. Эмоции не к месту, потому стоит о них забыть. Пусть все катится к чертям, подраться они смогут и позднее. - А это мы выбросим, - таким же ровным тоном произнес он и тут же вырвал из её волос диадему, на которую крепилась фата, теперь окончательно испорченная. Эндимион долго и внимательно смотрел ей в лицо, пытаясь поймать ускользающий взгляд: странно, она всегда предпочитала прямой путь, всегда предпочитала смотреть в глаза, вести борьбу с поднятым забралом, а сейчас будто ускользала. Он почувствовал это: что-то изменилось во время церемонии, и предательство служителя тут было совершенно не при чем. Кто-то появился в храме, был замечен ею, кто-то очень близкий из её прошлого. Тот, чьем мнение до сих пор дорого для Хауры. И он узнает, кто это был, и разотрет его в порошок! Отчего-то в памяти всплывало лишь одно имя: "Эдер" - произнесенное девушкой лишь однажды, и он не позволит какому-то сопляку посягать на его собственность даже в мыслях самой Хауры. Эндимион взял её пальцами за подбородок и практически заставил смотреть себе в глаза. Миг, всего лишь мгновение, а будто прошла целая жизнь. Ему было наплевать на Уран, его бесила эта женщина, он презирал её народ, он люто ненавидел её брата, потому что тот был все равно сильнее и все равно на уровне его сестры, а не его самого. Ему ничего не стоило сейчас, сию же минуту разорвать в клочья весь её упорядоченный мирок, в который он и так привнес толику хаоса и неразберихи. Эндимион был уверен, что народ должен его бояться, а с уважением он как-нибудь и потом разберется. К слову - его сестрицу мало кто на самом деле уважал, но боялись все без исключения в Сумеречной системе, потому дисциплина и исполнительность всегда были на высочайшем уровне. Никаких вопросов, никакого неповиновения. Но Уран и его хранительница - одно сплошное неповиновение, одна сплошная свобода мысли и действия. Если заковать её в кандалы - она умрет. Они обе умрут. Медленно, но верно. Демон пока не знал, хочет ли он смерти Хауры, но вот вкусить с ней радости жизни он был не прочь. Он лишь повел пальцами, и тут же в них оказался красивый полураспустившийся бутон розы на коротком толстом стебле. Черной розы. Хаура смотрела с недоумением, Эндимион удивленно склонил голову набок, словно изучая некую диковину, - сердцевина розы была ярко-красного сочного оттенка, притягивая взгляд. Демон поморщился и уже собирался сжать ладонь в кулак, чтобы уничтожить бракованный цветок, но Хаура цепкими пальцами выхватила бутон и прикрепила его к прически длинной шпилькой. - Не идеально, - холодно произнес он, предпочитая, чтобы этот экземпляр все же был уничтожен. Черные розы - венцы его творения, идеальные во всем, на вид мягкие, на цвет черно-матовые, без удушающего аромата. - Но говорит о том, что не только мне будет сложно, - вдруг с улыбкой ответила девушка. - Пойдем, король, ты же хотел предстать перед своим народом. Сделай над собой усилие, покажи, что тебе приятно. А я, так и быть, не буду больше обзывать Берилл рыжей сукой. - Не зарывайся, вы теперь почти породнились, - с кривой усмешкой тут же произнес он. - Но все же мне не придется с ней спать, - тут же нагло ответила девушка, смотря ему в лицо. Откуда в ней эта наглость? Хаура не знала. Хотя она всегда отличалась прямолинейностью, но что-то же заставило её произнести эти слова! Она хотела бы сейчас остаться в этой комнате и попробовать разобраться с том хаосе, что был в её сознании. Мысли и чувства обострились до того самого предела, после которого - взрыв, ослепительный и разрушительный, яростный и всепоглощающий. Она знала за собой и эту черту - эмоции могли затопить разум, заглушить все доводы рассудка. Отчего-то мысль о черной розе с красной сердцевиной поставили сознание на место, словно некая ширма для эмоций. Эндимион смотрел на неё как-то странно. Отстраненно. О чем он думал - неведомо. Она уже видела этот взгляд у озера, когда в очередной раз они чуть не убили друг друга. Когда впервые что-то живое, человеческое, похожее на чувственность мелькнуло в черноте его глаз. Тогда она впервые захотела его понять. Озеро тогда что-то сделало с ней, вернуло к изначальному своему состоянию, сделало той, кем она была рождена: хранительница силы планеты, которая изнутри была темной, тягучей, искрящейся. Она закрыла глаза и словно вернулась в тот миг, в то мгновение. Удар сердца... Осенний лес, хрустальная гладь воды, рокочущий звук водопада, расцветающие яркими бликами радуги, теряющиеся в брызгах среди камней. Мягкий песок под ногами, упавшие деревья, выкорчеванные с корнем, ощущение пустоты, словно её высосали до донышка. Разговор, пустые слова. Злость, ненависть, пустота. Еще удар... и мысль. Та самая, что появилась тогда, когда дух её вернулся в израненное, отяжелевшее тело, рухнул в омут боли и отвращения к самой себе, к ненависти и грязи. «Жизнь, сотканная и ожидания мести и последующей за этим смерти, отвратительна. Позорна. Это наикратчайший путь к погрязанию во Тьму. Я обрекаю себя на постоянные терзания, боль, сомнения. Через дни, месяцы, а может и годы, окружающее перестанет радовать меня, потому как лишь лик Оберона, видимый в каждом зеркале, будет преследовать меня, доводя до крайнего безумия. Бесконечная череда тянущегося времени увлечет меня в небытие, единственным выходом из которого будет лишь один… В омут с головой… с самого высокого утеса… чтобы лететь и сливаться с песней ветра, слышать его нежный глас, ощущать его нежное прикосновение на коже… И остаться недостойной своих предков, доверивших мне защиту всех и вся на этой планете. Хаура, Хаура, надо попытаться забыть… отвлечься. Иначе месть загубит тебя, заберет твою чистую душу, запятнает мраком, от которого нет спасения. Она резко выдохнула и вновь обратила внимание, что Эндимион что-то говорит, пытаясь снова и снова отклонить её от верного курса. Ты – не корсар и даже не пират, а моя душа – не трофейный, взятый на абордаж корабль!» Вспомнила... Носом резко вдохнула воздух: его руки были живыми, властными, когда она вспомнила имя Эдера. То была мужская ревность и ревность господина, собственность которого вдруг оказалась мысленно не его. Рабыня, мечтавшая о воле, о другом хозяине. Рабыня, посмевшая мечтать. Она открыла глаза и коснулась его руки, приблизилась. Она должна быть достойна своих предков, должна перестать погрязать во тьме, сомнениях, ненависти. Это делает её слабой. Ладонь коснулась кителя, плотной тканью скрывающего живое горячее тело, под ребрами которого билось сердце. Ему нужна была власть, безграничная, беспредельная, огромная, превосходящая все его самые смелые ожидания. Он хотел встать на одну ступень с "Рыжей стервой" и с "выкормышем Хаоса", - она даст ему такую возможность, она научит его дышать воздухом своей планеты, покажется, как ощутить всю власть непокорной стихии. Она должна, всегда должна, но принцессами и воинами рождаются не для своей воли, а для долга, - она об этом забыла, глупая. Еще шажок под ироничным взглядом черных глаз. Яркие, как жуки, переливающиеся, словно светящиеся изнутри, - его глаза казались ей невероятно красивыми сейчас, а оттого опасными. Она будет его ненавидеть, но она научится его любить. Она должна научиться! Не так, как любила до этого, совсем иначе, но научится. И покажет ему, каково это - любить. В ней теперь есть капля его тьмы, в нем - света. Только её свет никогда не отличался радикальностью: она несла справедливость и мир через тотальное разрушение, через войну, через смерть, - она никогда не была светлой, как бы не стремилась к этому, что бы ни говорила ранее. Сейчас она это понимала. Оберон был прав. Хаура поморщилась. Признавать правоту цефейца было смешно и больно. Но еще она вдруг увидела яркую картину проявления человечности у демона, скованного рукой Хаоса: ревность Оберона была разрушительной, его чувства - опасными, а быть объектом его страсти - смертельно. Если сумеречник научится... если демон сможет ощутить хоть отголоски, проблески любви, он будет чуть более светлее, понятнее и ближе, чем то темное существо, что она видела в Эндимионе после ранения. - Мы слишком задержались, - ровным непререкаемым тоном произнес Эндимион, но Хаура с легкой улыбкой превосходства услышала, как голос его охрип, а руки непроизвольно касаются её спины, шаря по ткани платья, касаясь горячей открытой кожи. - Нужно идти, - добавил он, но Хаура вдруг ощутила впервые свою власть над мужчиной. Над этим мужчиной. Ей не нужно было привставать на мысочки, они были почти одного роста благодаря высоким каблукам её туфель. Ей не нужно было удерживать его, он сам вцепился в ткань её платья, и его желания не были для девушки тайной. И ей хотелось сейчас играть с огнем, снова вестись на провокацию, на свои эмоции, остаться в этой комнатке. - Ты хочешь меня, - произнесла она ему в самые губы, притягивая его голову за затылок. Его пальцы напряглись и впились в её спину с такой силой, что, казалось, он переломит ей позвоночник. - Возьми, - и усмехнулась. Что значит тело, если душа стала мизерной, чувства - холодными, а мир вокруг съежился до размеров булавочной головки, пульсируя, источая яд, который отравляет сознание? Она не умрет и не впадет в депрессию, когда отдаст свое тело в его руки. Она скорее умрет, если голову так и будут терзать мысли о смерти, мести, ненависти и боли, - она поняла это так отчетливо, что готова была рассмеяться. Если бы в этот миг Эндимион не смотрел на неё так... - Доиграешься, - его улыбка стала хищной, его глаза горели неприкрытым желанием. Ему было все равно, кто она сейчас и где они сейчас, - он жаждал её тела. А девушка вдруг поняла, что разрывается на части: разум твердил, что этот демон приложил руку к разрушению её мира, что она его ненавидит, жаждет убить, как и Оберона, с которым вот только что общалась вполне мирно, почти как с понятным и родным человеком. Тело же и сердце вдруг перестали слушаться: дикий пляс сердца, болезненная пульсация о ребра, дрожь пальцев. И глаза напротив - пропасть, бедна, притягивающая и пугающая, обещающая многое и отнимающее самое дорогое - её саму. Она вдруг поняла, что не сможет научить его любить, потому что сама не помнит, что это такое. Там, где-то за плечами, осталось это чувство, она к кому-то его испытывала, но сейчас... сейчас Хаура хотела падать и падать все глубже, нестись навстречу этой бездне, слышать шум ветра в ушах и наслаждаться каждой секундой жара от рук демона. «Ты будешь жить в аду, сестра, ты сама его построишь для себя, вокруг себя, в себе. Ты будешь ненавидеть, но скорее себя саму, и это сделает тебя такой слабой, что тьма поглотит тебя безвозвратно. Хаос знает почему, но я бы хотел видеть тебя сильной. Ты будешь бороться, сопротивляться, царапаться и кусаться, догрызать и драться в кровь, но ты только потеряешь себя. Просто будь человеком, женщиной... и твоя духовная уже через годик тебе будет не нужна». Хаура поняла: вот он, её личный ад, - высокий, статный, красивый. Умный и непереносимо властный, самовлюбленный, холодный и злой. В нем клокочет теперь понятная ей тьма... ненавистная, вызывающая отторжение и притягивающая одновременно. - А я люблю опасные игры, - прошептала она почти зло прежде, чем впиться в его губы жадным поцелуем. Её тело с силой впечаталось в стену, он готов был рвать на ней платье, когда не поддавались застежки, но она больше не чувствовала ни отвращения, ни боли, ни стыда... ничего, кроме волны наслаждения и неистового жара, затопившего её, когда его руки коснулись её обнаженного тела. Её сердце было заковано в прутья кованой клетки, шипастой и холодной, её разум оставался чист, а глаза её горели ярким серебром по радужке, когда она отдавалась своему мужу в комнате для новобрачной под сводами Храма, никогда не видевшего подобного святотатства. Май - июль 2014 г.