Двенадцать лет осени

- Хей! - окрик догоняет тебя у самой двери, - Когда ты сдохнешь? - В четверг, - твой лоб помнит структуру этого дерева наизусть, твоя рука так привыкла замирать, натыкаясь на холодящий кожу металл, что в офисе над собой приходится делать усилие, твои глаза тщательно прикрыты. - В четверг, после обеда. За дверью осень. За дверью такая отчаянная осень, что, кажется, на ногах тебя держит только привычка, и ничего кроме привычки. У тебя нет даже спасительного_оправдания_обычного_человека, что нужно же на что-то жить. У тебя столько денег, что ты мог бы до конца жизни не делать ничего и все равно купаться в роскоши, отдыхать на Багамах, кутить на вечеринках, ездить в Канны, покупать яхты друзьям, бриллианты девушкам... Мысль обрывается судорожным вздохом. Ты мог бы. В салоне твоего автомобиля, разумеется, есть кондиционер, и ты ныряешь в его искусственную свежесть, как в спасение, но сам ты кажешься себе насквозь пропитанным запахом осени. Пока руки привычно крутят руль, направляя шикарный, полный презрения ко всему окружающему автомобиль к офису, ты вспоминаешь, как пахнет весна. Тебе кажется, что у весны совершенно особенный, рыжий и озорной, добрый и заботливый, неуклюжий и смешной, радостный и очень нежный запах... Но ты уже не уверен. После стольких лет осени ты уже ни в чем не можешь быть уверен. В офисе все собраны, сосредоточенны и погружены в работу - этим людям кажется немыслимым, что ты, придя, не обнаружишь здесь деловой атмосферы. Они завидуют тебе - в 26 лет президент мирового концерна, красив, умен, невероятно удачлив в делах, безумно богат, безумно влиятелен, - они боготворят тебя, они соревнуются с тобой, они не видят, что ты просто устал. Что с радостью бы слез с того пьедестала, на который тебя водрузили, и ушел в весну. Только ты не помнишь, как она пахнет. Твой сотовый легонько вибрирует, подмигивая красным огонечком, и ты, не глядя, поднимаешь трубку. - Привет, ну как дела в офисе? - Все хорошо. - Ты сегодня приди пораньше? На ужин будет лазанья. - Я постараюсь не задерживаться. - Хорошо! Все-все, не буду тебе мешать. Жду. Может быть так? Запеченное мясо, светлое дерево стола, аромат чая и рыжий, рыжий-рыжий запах чужих волос; звук чужого голоса, возмущенный пустотой в холодильнике, встревоженный неестественной бледностью; и рыжий, невероятно рыжий взгляд, любующийся редкой улыбкой, игрой света на голых досках пола, бликами, отражающимися в очках... - Да? - Слушай, почему ты никак не заведешь себе подружку? Вокруг тебя вьется уйма женщин, не обязательно же заводить серьезные отношения и делать кого-то из них женой, просто маленький романчик для того, чтобы хотя бы расслабиться! Парочка приключений - и жизнь покажется не такой пресной! - Я подумаю об этом. Смех на другом конце. - Ты подумаешь, зуб даю! Чао, детка! Ты всегда отвечаешь на звонки с этого номера - где бы ты ни был и что бы ты ни делал, даже в разгар важной деловой встречи. Ходят слухи, что тебе звонит сам премьер-министр. Или, может быть, даже император. Ты почти уверен, что тебе звонит осень. День идет юзом. День стелется в низком прыжке, цепляя брюхом препятствия, и, не дотягивая до цели ничтожных дюймов, валится мордой в грязь и судорожно дергает лапами, будто ему перебили хребет. Дела неуклонно ползут в гору, приходят радостные новости со всех концов страны о росте прибыли, о росте популярности, звонят и поздравляют какие-то безымянные люди с ярлыками "деловые партнеры", звонят журналисты, звонят, звонят, звонят... -...Я тут подумал, что это было бы здорово - увидеть твое тело плавающим в ванной с ярко-алыми лепестками роз, почти неотличимыми по цвету от воды, вобравшей в себя всю твою кровь, ну да черт с ним. Пусть это будет простой и незатейливый прыжок из окна. На каком там этаже твой офис? - На восемьдесят четвертом. - Великолепно! А чтобы было не скучно, мы можем сделать это вместе! Двойное самоубийство - просто и надежно, ведь теперь, теперь ты обязательно умрешь, если выпадешь из окна. Короткие гудки и надпись "звонок закончен". - Да, - отвечаешь ты, - Я обязательно умру. На тринадцать двадцать пять назначено интервью с Daily Times. На два - конференция по вопросам поставок в южные регионы. Понедельник, вспоминаешь ты. Сегодня понедельник. * Только в прихожей, сняв ботинки, поставив портфель рядом с тумбочкой и ослабив галстук, ты понимаешь, как же он душил тебя на самом деле. Этот галстук. Этот день. Эта жизнь. Твой сотовый опять звонит. - Как он там? - Добрый вечер. Без изменений. Раньше она плакала. Или грозилась. Раньше она даже приходила. Ты стоишь в прихожей в расстегнутом пиджаке, ослабленном галстуке и дырой в сердце - этот номер телефона для женщин, которые тебя ненавидят; для мужчин, которые тебя ненавидят, и для одного-единственного человека... - Боже, почему ты хотя бы не сказал "Я вернулся"?! Что-то случилось? Ты выглядишь бледным. Немного испачканная краской рука ложится тебе на лоб. - Я просто устал. - По-моему, ты слишком много работаешь. Погоди немного, сейчас будет ужин! - Лазанья? - Что? - доносится с кухни, сквозь звон тарелок. - Я сделал макарон с сыром и фруктовый салат... Вообще, я даже не знаю, с чего вдруг макароны, но ты не против? - Совсем нет. Ты что-то рисовал? - Я? - появляется в дверях ванной, лоб прорезает длинная морщинка, - Рисовал? Я... - Хорошо, давай ужинать. Он кивает, и уходит на кухню, а ты опускаешь лицо в полотенце и чувствуешь, как зашевелился сотовый в нагрудном кармане. - Да? - Здравствуйте, - чеканит на том конце ледяной голос. Эта женщина тоже ненавидит тебя. Холст исчеркан алыми и черными линиями, на нем теснятся и громоздятся росчерки, кляксы, сломы, зигзаги, всему этому тесно в рамках холста, и кажется, что оно вот-вот выльется в комнату, расплескается по чистому полу, расползется по стенам, растечется по потолку, заполнит собой все доступное пространство, станет небом, солнцем, воздухом... Ты молча относишь его в комнату, приспособленную под студию, и вешаешь на стену, рядом с другими полотнами - порой похожей мешаниной безумия, натюрмортами, зарисовками, портретами, пейзажами. На одной картине человеку без лица ломают белые крылья, на другой - черная рука тянется схватить солнце, на третьей - ты сам, но глаза отчаянно перечеркнуты красной ручкой, чуть ли не до дыр на бумаге. Макароны были вкусными. По крайней мере, в них не было гвоздей. В соседней комнате с жалобным звуком разлетается о стену дорогой фарфор. И ты думаешь, что, возможно, был прав - в четверг после обеда ты сдохнешь. Или - сойдешь с ума. В этом случае вас будет двое. Ты просыпаешься ночью и долго лежишь, глядя в потолок. Тебе всегда снится один и тот же сон, один и тот же день и одно и то же лицо. Обладатель этого лица лежит с тобой рядом и сейчас, на короткий миг, полный синих теней и лунного света, ты готов поверить, что твой сон - это всего лишь сон. Что ничего не случилось. Что все в порядке. - Чего уставился? Что рядом с тобой лежит один-единственный человек с запахом весны, хотя ты знаешь, что рядом с тобой лежит осень. Затяжная, страшная осень, расколотая на части, перемешанная в произвольном порядке. Что рядом с тобой не человек, а неправильно собранный пазл, изначальные куски которого были утеряны и заменены первыми попавшимися, ближайшими, вовлеченными в водоворот. Чернокрылыми. Белокрылыми. Рыжими. - Ничего. Отвернуться к стенке и крепко закрыть глаза. Только голубого, только лишь голубого не было в этом пазле. - Ты не виноват. - Что? - развернуться, перекрутив одеяло, и на мгновение забыть, как дышать. - Он кричит, что ты не виноват. Добрый малый, правда? Он вообще все время кричит, знаешь? Да ты видел. Черные кляксы и алые росчерки, не умещающиеся на холсте. Старый маяк с фигурой птицы на вершине. Школьный двор. Твой портрет. - Он всего лишь хотел помочь тебе - с семейным проклятьем, выражением своих чувств, свободой решений, отрицанием судьбы, ну и прочей мутью. Кто ж знал, что все так обернется? И вот теперь кричит. Хотел для тебя свободы, а ты прикован к психу, не находишь, что это забавно? Я вообще не понимаю, почему ты нас за мягкие стены не упрятал, жил бы сейчас себе... Давай завтра пойдем в ресторан? -... Ресторан? - Ну... дата не круглая, но все же... все же годовщина, можно ведь так сказать? Хорошо? Рыжие-рыжие глаза в лунном свете. Разбитый пазл. Дыра в груди. Мир, который тебя ненавидит. - Хорошо. На тумбочке рядом с кроватью подмигивает красным огоньком твой сотовый, номер которого знают только женщины и мужчины, ненавидящие тебя, и одна-единственная осень. Без трех минут двенадцать. Понедельник, думаешь ты. Все еще понедельник. - Спи. Он улыбается, когда ты легонько целуешь его в лоб. 23:19 27.10.07