Рожденный стать моей звездой

Я жил обыкновенной жизнью восьмилетнего мальчишки, который чувствовал себя важным кренделем, оставляя позади младшую школу, чтобы вступить в ряды средней школы. Родом из типичной среднестатистической японской семьи, фамилия которой уходит корнями в феодальные времена. Именуется – Учиха. Мне даже имя дали несовременного склада – Мадара. Очень многие утверждают, что родители мои подобрались, ну возмутительно похожими внешне. Вероятно, потому что оба жгучие брюнеты с белоснежной кожей и черными глазами, которые можно сравнить по цвету с гематитом или даже с кусочком чистого угля. Собственно, в плане внешности я от них далеко не ушел, точнее, был их маленькой копией. Мамина подружка-парикмахерша всегда без устали повторяла, прохаживаясь ножницами по моей голове: «Вот мне бы твою шевелюру!». Мама настоятельно просила ее покромсать мои волосы покороче, но я упрямился, как баран. Мне нравился торчащий длинный еж на детской круглой голове. Все было при мне, я никогда не жаловался на жизненную несправедливость. Часто обращал внимание на одноклассников и искренне не завидовал многим, потому что их родители слишком много времени уделяют работе или младшим детям, а мои едва ли не крутились около меня круглые сутки. Здорово проводить так много времени в кругу семейства, предки ж у меня классные. Да и внимание к себе я обожал во всех его проявлениях. Никогда не тяготел к тому, чтобы заводить вагоны друзей, как-то не до того было. Зато соперники и недруги объявлялись в три пинка. Моей страстью было посещение знатного кружка ушу. Удобная классическая форма, деревянный тренировочный меч, изящество боя и танца одновременно. Для души и сердца незаменимо. И вот, стоя в центре зала, где проводились занятия, я уже вижу того, с кем мы красивейше отпляшем на татами. — Хашимура! Сегодня со мной станцуешь! – надменный вопль, заставляющий всю группу обернуться в мою сторону. — Я Хаширама, – с недоброй миной поправляет меня одноклассник из не бедствующей семейки Сенджу. Хм, как будто сам не знаю. Просто, Хашимура ему больше идет, я считаю. Тем не менее, этот лупоглазый шатен охотно принимает вызов. Шаг за шагом, жест за жестом в увертюре легких ловких поворотов тела. Тренировочные мечи оживают в наших руках. — Неповоротливый ты какой-то, Учиха, – словно в штаны навалил, - лыбится Хаширама, выставляя отменный блок. — Эм, сударь, даже не знаю, чем и оправдать себя. Возможно, я увлекся, наблюдая за великолепием ваших движений. А, может, магия вашей новой стрижки сбивает меня с толку. Тебе на голову какой горшок парикмахер надевал, цветочный или ночной? – закатываю глаза в усмешке, и уже через пару секунд мне жестко наступают на ногу. — Ах, извольте простить... Ваши коротконожки так неудобно околачиваются, не давая прохода. — А ты в курсе, что все девчонки из параллели только и делают, что обсуждают эти самые клевые «коротконожки» и не только... Девки вообще тащатся от сексуальных брюнетов. — Еще бы, особенно брюнетов – самых отстойных баскетболистов класса, – язвит Хаширама. Так или иначе, а наше тонкое искусство ушу всегда заканчивается битвой гладиаторов на арене. Рваная форма, разбитые морды, недовольные родители, которых снова вызвали в школу. Все же, жизнь зачастую оказывается слишком причудлива... Грядущим летом мой мир настигли неожиданные перемены. Посчастливилось ознакомиться с тем, что звездное место, отведенное в семье для персоны под именем Мадара, скоро отойдет на второй план. Мне уже девять... Конечно, я привык к тому, что семейное внимание в избытке сосредоточено на мне, как и определенные дозволенные полномочия. А теперь придется разделить все это нажитое добро с братиком или сестренкой. Конечно же, для родителей не имеет значения, какого пола родится будущий малыш, однако, точно знаю, мама не могла не хотеть девочку. Ведь каждой матери не помешает помощница и родственная душа, с которой они заведут общие женские секреты. Вся родня посмеивалась: либо у нас в семье будет пополнение в виде маленькой принцессы для мамы, либо милейший воспитанник для няни-аники Мадары. Сам не знаю почему, но я ненавидел тупые шутки родственничков. Стоило кому-то назвать меня нянькой – становилось дурно. Ну, а настоящий шажок к переменам в моей жизни произошел утром десятого февраля, и... Гроза школы Учиха Мадара теперь будет верным, заботливым и учтивым нии-саном для малыша – отото. Так и началась история моих непростых деньков. Теперь мое имя строго относилась лишь к словосочетаниям «Посиди с братиком», «Присмотри за малышом», «Сходи в магазин за молочной смесью для братика»... Времени на личную жизнь у меня практически не оставалось, теперь она вся характеризовалась исключительно одним словом – «Изуна». Ну, а там, в зависимости от ситуации – «Изуна, нельзя», «Изуна, не трогай», «Изуна, песок не съедобный!» и так далее. Конечно, песок нельзя есть, зато можно насыпать его в капюшон батника старшего брата. Это ж так весело. Все мальчишки надо мной посмеивались, мол, Мадара Учиха больше не крутой. Теперь он нянчит младшего брата дни и ночи напролет. Однажды, выгуливая отото, мне пришлось перетереть кое-что с Хаширамой, и пока я был отвлечен на важные переговоры, Изуна весь измазался талой шоколадкой, которую я обязался вручать ему в размере пары кубиков, а не целой плитки в раз. Вечером мама отвесила мне люлей за то, что ребенку нельзя столько сладкого. А я виноват? Сущий кошмар. Однажды, случилось так, что мальчуковые терки закончились для меня отвязным махачем. Сам не знаю, как умудрился продуть позицию, в результате чего прилетело кулаком в нос, мордас покрылся кровищей. Пока дома в ванной обрабатывал лицо и разбитую коленку, Изуна, глядя на меня, стоял и ревел у корзины с бельем. — Ты чего ноешь? – не выдержал, уставившись на это двухгодичное чудо, которое разговаривать-то почти не умеет. — Тебе больно, блатик, – не то спрашивает, не то констатирует это маленькое недоразумение. — Да, – фыркаю я. – Видишь, умираю. Вот дебил. Сам чуть не разревелся от невозможности унять детский плач на весь дом после своих слов. Однако это было не самое страшное. Изуна так перепугался, что две ночи подряд требовал спать в моей комнате. Ну, а очередным летом, наконец, выпало счастье слить со всем классом в лагерь на отдых. Было весело, даже очень. По первости мы с Хаширамой едва не вырвали друг другу волосы на очередной тайной дуэли. В итоге, каким-то образом, сговорились на мирный договор, как-то приелось нам трепаться в махачах. Но потом стало даже веселее. Мы запирали девчонок в кладовке, угорали по ночам над сторожем, подбрасывали ящерицу в карман вожатой. Визгу было... Все б ничего, да чего-то мне катастрофически не хватало. Неполноценным казался отдых, слишком быстро надоедали те или иные развлечения. С окончанием сезона в край стало чуждо и неинтересно. Тянуло домой. Долго не мог понять, что не так? В итоге-таки понял, стоило ступить на порог милого дома. — Нии-сан! – да, вот этого мелкого горластого чуда мне и не доставало рядом все прошедшее время. Изу виснет на моей шее. Его огромные бездонные черные глаза с сероватым оттенком у зрачка искрятся неподдельной радостью на фоне белесой щекастенькой мордашки. В этот вечер братишка так и не слез с моих коленей. Мы даже ванну вместе принимали, а перед сном он рассказывал на своем детском языке о том, как скучал, чем занимался в мое отсутствие, что видел интересного и прочие важные вещи. Подарил мне рисунок, который старательно смастерил пару дней назад. На нем я и Изу прогуливаемся у реки. Так забавно нарисовано детскими каракулями, но столь дорого сердцу... Странно, но когда на улице меня в очередной раз кличут нянькой, мне так глубоко наплевать. Изуна, мне однажды казалось, станет истинным светом жизни для наших родителей. Это так. Брат самозабвенно заменил родителям мой былой титул, чтобы эгоистично любить меня самому. Сделать меня центром лишь своего мира, который Изу не желает делить с другими, даже с родителями. Я и не заметил, как постепенно загордился этим. Даже не углядел того, как взаимно превратил его в центр своего собственного мира. — Изуна, опять ты лопаешь мандарины килограммами. Покроешься сыпью потом, я же знаю, – негодую, глядя на то, как в его руках отлетают оранжевые корочки. — Нии-сан, хватит меня уже пасти, – шутит по-доброму шестилетний отото, – Надоел. – Добавляет Изу, поедая двенадцатый цитрус за раз. И почему он так быстро вырос? Смотрю сейчас на своего младшего и совершенно не понимаю того, как я жил без него раньше, первые восемь лет жизни... Изуне исполнилось девять в тот год, когда я стал студентом факультета экономики и управления в сфере финансирования. Так уж сложилось, что мой бывший заядлый соперник во всем, от учебы до махача, ставший близким другом, Хаширама обучается со мной в одной группе. Братец извечно клевал меня – якобы он уже утратил всякое значение в жизни аники, ведь вечера за курсовыми и заданиями на пару с Сенджу зачастую пожирали подавляющую часть моего времени. Разумеется, мое отношение к Изуне ничуть не изменилось. По-прежнему каждые каникулы я с ним, как и в любые праздники. Обучаясь на третьем курсе, опять же, в компании с Сенджу, мы оба решили, что нам нужно экстренно раскачаться в мышцах, набить клевые татухи и отрастить патлы до самой задницы. В общем, так и поступили. И было плевать, что нам втирали другие на этот счет, ведь мама учила жить красиво. Изуна тоже взял с меня пример, заявив, что черта с два отстрижет свои роскошные смолянисто-черные патлы. Год за годом то и было разговору, как же сильно Мадара и Изуна друг на друга похожи. Однако лично я считал свое лицо более суровым, чуточку угрюмым. Хотя, таков и был мой образ в социальных кругах. Несмотря на данные детали, отото всегда спорил, говоря: «Мадара очень чуткий и душевный человек. Он даже мухи не обидит, только толпу гопников ушатает, как пить дать». В отличие от моей, внешность Изуны казалась более мягкой: Тонкие черты лица, ровный длинный нос, губы интересной формы, как у девушки... И ошеломительные глаза с постоянной ноткой печали во взгляде. Я любил этот взгляд, он наполнял меня желанием жить. Изуна – подобие ангела, но никак не меня. Между нами резко поменялись отношения после моего возвращения со стажировки в КНР, сам не знаю, чего именно туда занесло? Понимаю, братишка вырос, ему больше ни к чему нии-сан Мадара. Он теперь самостоятельный юноша, которому даже разговаривать со мной не интересно, судя по всему. Стоит мне навестить родителей, как Изуна не пытается скрывать того, что избегает меня. Точнее, он, может, и скрывает, но не знает о личном провале в мастерстве маскировки. Пытаюсь найти с ним тему для беседы, раньше удавался этот жест без труда. Сейчас же наблюдаю картину растерянного взгляда брата, что прячется от меня за назойливыми густыми прядями небрежно свисающих на овал лица волос. — Скажи, чем я тебя обидел, братишка? – отчаянно пытаюсь выведать при нашей последней встрече. — Глупости какие. Ты... Извини, мне дофига всего выучить надо. Прости, пожалуйста, – несобранный голос, и ты убегаешь в свою комнату, в которую я давно уже не наношу визитов. В мои двадцать шесть я, наконец, ощутил переход на новый уровень жизненной ступени. С Сенджу Хаширамой мы открыли небольшой совместный бизнес, который увенчался-таки успехом. Денег хватало и на выплату кредита за личное жилье и на покупку добротного автомобиля. До этого частенько таскался по всяким ресторанам и клубам. Как школьник влюбился в одну девушку. Ох, и хороша, чертовка. Характерная рыжеволосая красавица с зелеными глазами и отпадной фигурой. Через год любовался на нее у алтаря. Она потрясающая в роскошном белоснежном платье, и длинной фатой, идущей от диадемы, украшающей прическу. На безымянном пальце обручальное кольцо, которое только что надел на нее Хаширама. Искренне был рад и за нее и за друга. Достойная они пара. После церемонии пришлось покинуть общество гостей на свадьбе. Не было желания оставаться на банкет. Пить совершенно не умею. А не пить не получится. Стояла весна, но, несмотря на этот лучезарный сезон, по-прежнему слишком рано на город опускается темнота. Окна моей квартиры выходят на одинокий ночной парк. Напоминает состояние внутри души. На стеллаже среди книг и сувениров красуется старая фотография в цветной рамке. На ней мне двенадцать лет, я угрюм и недоволен, как гот на кладбищенской лавке, а на коленях у меня сидит Изуна в комбинезончике с заячьими ушками. Улыбка у него до самых ушей, а в руках стаканчик абрикосового сока, как сейчас помню. «Если бы я тогда мог предвидеть наперед твою огромную значимость для меня в этой жизни, улыбался не меньше твоего». Столько лет жили с братом душа в душу, а теперь он взрослый парень. Мадара ему уже не авторитет. Иногда проявляю инициативу к родственным встречам, но из раза в раз слышу отказ в ответ. Я настолько же успешен, насколько и одинок. В порыве тоски набираю номер братишки. — Ты чего так поздно звонишь, нии-сан, неужто заскучал без меня на свадебном мероприятии? – шутит Изуна. «Черт, и почему после его слов накатил такой зверский депресняк?». — Я дома. Сижу в темноте, курю, слушаю музыку, причем, твою любимую. Совсем меня забросил. Взрослый стал, самостоятельный, ведешь подготовку для вступления в ряды первокурсников универа. Конечно, на кой тебе аники? «Откуда столько обиды? Это же так глупо». — Мадара, у тебя что-то случилось? Тебе плохо? – уточняет Изуна, натягивая на интонацию оттенок беспокойства за меня. — Хоть бы порадовал брата своим присутствием. А то совсем забыл обо мне, а ведь раньше хвостом бегал по дому и на улице. — Нии-сан, я... — Да-да... Прости. Я просто взрослый идиот, которому надо оторваться на других за свое одиночество. В частности – на тебе. Ладно, спокойной ночи, передавай родителям привет. Может, навещу вас в конце следующей недели. Бросаю трубку. Вот же черт, почему хреновее всего именно оттого, что я перестал быть важным составляющим личного мира Изуны. На удивление, ночь не оказалась бессонной, вырубился, как младенец в люльке. Поскольку у моего друга и коллеги сейчас романтические каникулы, вынужден сам доделывать кое-какую работенку в офисе. Мне сегодня даже солидно выглядеть влом. Накинул простецкую кофту, джинсы. Не соизволил даже заплести возмутительно непослушный черный хайер до поясницы длиной. У Изуны почти такой же, только смотрится немного аккуратнее. Надо же, а ведь он действительно не решился его состричь. По-быстрому закончив с делами, направился к своей Тойоте на парковку. Чего никак не ожидал увидеть, так это подпирающего ее кузов своим телом Изуну. Братишка улыбается мне, растянув свои милые девичьи губки. Наверняка, пристрелит меня, если узнает о подобном моем мнении. — Ну, и чего ты такой угрюмый, вчера увидеться хотел. Я пришел, а ты дутый, как мышь на крупу, – улыбается Изу, поправляя ворот моей ветровки. — Глупости, – уже на позитиве выдаю брату. – Я тебе всегда очень рад. Стоило засесть в машину, мы сразу решили – не мешало бы посвятить денек прогулкам, посиделкам в кафешке и прочей развлекательной ерунде, которой давно уже не было места между нами. Как же весело, оказывается, разговаривать о всякой бессмыслице, улыбаться друг другу, вспоминать былые времена и поедать сахарную вату на скамейке, будучи двумя взрослыми дурнями. Так странно, я давно не видел брата таким веселым, жизнерадостным с игривой искоркой в его загадочных глазах. Это тот самый Изуна, которого я всегда знал, а не тот, с кем волей-неволей сталкивался последние пару лет. Стукнуло почти десять вечера, когда я предложил брату доставить его домой. — А я думал, ты пригласишь меня к себе, – дует губы Изу. – Давно же не виделись, гулять, так гулять. Так я ведь только за. В одиннадцатом часу прибываем в мое скромное жилище на седьмом этаже. Изуна тащится на балкон, понаблюдать сверху за ночными улицами. Он ведь до сих пор живет с родителями, в том частном секторе, где и раньше. — Круто у тебя. Скромно и со вкусом, – отмечает братец, вернувшись в зал и обойдя комнаты и кухню. — Я не люблю излишние навороты, – падаю на диван. Только сейчас нахлынуло некое утомление. Брат садится напротив, мы продолжаем различные беседы, зашедшие за полночь. Я знаю его, как облупленного, поэтому очень хорошо различаю эмоции печали на его лице за завесой натянутой улыбки. Изуна неумолимо рассказывает что-то, пока я своим угрюмым типичным взглядом не выбиваю его из колеи повествования. — Что такое? – Изуна удивленно смотрит на меня, словно мои догадки о сущности его настроения ложные. Беру братишку за руки, подсаживаюсь поближе. — Скажи, что не так? – почти шепчу я, – в чем моя вина перед тобой? У нас ведь друг от друга никогда не было никаких секретов. Может, у тебя что-то стряслось, так я помогу. Вообще не понимаю, чего ты так игнорировал наше общение столько времени? – процеживаю это, войдя в былое недоумение. Изуна долго отнекивался, пока я его просто не достал, тем самым доведя до нервозности и едва ли не глаз на мокром месте. Мы сидели молча минут двадцать, пока неожиданно лицо брата не преобразилось в улыбке. Такой искренней, но ее природа была мне не понятна сейчас. — Знаешь, Мадара, – молвит он своим мягким ласкающим слух голосом, – ты прав, зачем отнекиваться и убегать, когда исход все равно будет одинаков, как ни крути. Вот только лучше не попадаться тебе на глаза без сожаления о том, что так и не решился сделать, – горделиво высказывает Изуна. – Поэтому я проглочу свой красный вымпел смелости, нежели похороню его безликим и бесполезным. Ты разрешишь мне кое-что сделать? – несколько застенчиво просит Изу, дабы получить согласие на то, чтобы мои руки были связаны за спиной моим же шарфом. Данная прихоть братца вогнала меня в степень крайнего недоумения, и оно лишь усугубилось, когда его теплые ладони легли на мои глазницы. — Прощай, нии-сан, больше ты уже никогда не захочешь меня видеть, – произносит Изуна, и кровь стынет внутри моих жил от таких слов. Клянусь, за секунду времени я успел напредставлять себе множество различных ужасов: кровь, суицид, убийство, но никак не робкое трепетное прикосновение губ Изуны к своим. Брат целовал меня. Целовал, как принято влюбленным целовать друг друга, но только не братьям. Если я скажу, что обалдел – это не выразит ровным счетом ни черта из моих нынешних ощущений. Родной брат, мой Изуна, которого я нянчил с пеленок, сейчас сидит на моих бедрах и целует меня: жестко, горячо и самозабвенно. Я, конечно, понимаю, что на девятнадцатом году жизни в организме бразды правления принадлежат гормонам, но не до такой же степени. Изуна отстраняется, слышу его учащенное дыхание и выносящее ребра сердцебиение. Такое впечатление, словно его вообще всего колошматит. Горячие ладони освобождают мне глаза. В переливах ночной лампы имею честь наблюдать красное, как помидор лицо Изуны. — И что это за игры такие? – мой голос дрожит от вязкого удивления, страшно даже представить себе выражение своего лица. — Давай будем вместе, – положив руки мне на плечи и поднимая пальцы к щекам, предлагает внезапно братишка. – Люблю тебя... Я чудовищно растерялся и обомлел, – развяжи мне руки, – вздыхаю, изобразив серьезную физиономию. – Не волнуйся, бить тебя не буду. Изуна медленно стаскивает туры шарфа с моих запястий. Прижимаю к себе это бледное смущенное чудо, так и позволив ему дальше восседать на моих бедрах. — А теперь рассказывай в подробностях обо всем, что с тобой происходит, – наверное, я жестко это выпалил. Но, на самом деле, не вижу повода грозно охать и ахать, не понимая причины поведения того или иного человека. Брат еще очень молод. А молодость необузданна, она душит человека сотнями влечений, максимализмом, но отдаленно определяет тот или иной выбор любой личности, устанавливая ее внутренние нормы восприятия. Уверен, что бы там не было, мы с братом обязательно друг друга поймем, найдем нужный выход из миллиона существующих, преодолеем выставленные к ногам трудности. Изуна не юлит, доходчиво и открыто объясняет, почему старался всячески избегать моего присутствия рядом с ним, агитируя свой шаг на встречу вчерашним телефонным звонком. Просто я дал ему очередной раз понять, насколько много значит младший брат в моей личной жизни. Слушаю его вдумчиво, стараюсь проникнуться сутью каждой детали, однако мой мозг противится воспринимать правду о том, что брат в меня влюблен. Ну, так ведь не бывает, не может. Как не крути, а избегать друг друга не выход, я обязательно помогу братишке разобраться в своих чувствах. Однажды он узрит разницу между любовью родственной и любовью, рождающейся от тяги к человеку, который может совершенно случайно появиться в жизни. Последующие за этим вечером дни, мы очень много общались, имеет место предположить, что отото просто слишком скучал по моему вниманию, вот и вбил в свою умную светлую голову ненужные вещи. Виделись почти каждый день. На лице брата сияла улыбка, и мне она согревала душу. Я помогал ему в подготовке к вступительным экзаменам. Вместе разбирали тесты и тонны различных заданий. До глубины души поражала тонкая усидчивость младшего брата в каждом предмете. Лично я по складу ума больше математик, Изуна неплох в этой сфере, тем не менее, гуманитарные науки и естественные больше похожи на его конек. С истечением недолгого времени готов был убедиться, что все неподобающее из головы брата улетучилось. Ему гораздо легче, нет больше путаницы в мыслях и чувствах. И сам не заметил, как благодаря Изуне похоронил свое личное одиночество, которое нависало надо мной после трудовых будней. Братишка вновь стал частью моей повседневности. Вот только вместо абрикосового сока мы можем позволить себе немного шампанского, а вместо песочницы на детской площадке, у нас прогулки по вечернему закрытому пляжу. Разумеется, изменились и диалоги, и восприятие ценностей жизни. Июль стоял жаркий, тошнотворно жаркий. Такое чувство, что кондиционер не спасал ни в офисе, ни дома. От нефиг делать частенько выбирались со старыми приятелями на всяческие посиделки и поездки на природу. Ребята успели поджариться на солнце до ощутимо загорелой корочки, а я, как ходил с бледной бицухой и яркими татуировками круглый год, так и продолжал в том же репертуаре. Хаширама все меня доставал, мол, столько баб знакомых душу дьяволу за меня продать готовы, а я все в холостяках хожу. Что сказать? Как-то разочарован я во всех этих отношениях еще с университетских времен. Никакого позитива они мне не внушали. Через пару дней Изуна сообщил, что успешно прошел ряд экзаменов в один из столичных университетов. Наименование факультета замудренное, не старался его запоминать. Связанно там что-то с биологией, экологией и географией. Я от всего подобного далек, как Плутон от Солнца. Так или иначе, а событие решили отметить. Одиннадцать вечера, любимый закрытый пляж и пара бутылок качественного шампанского. Благодать, да и только. Песок и воздух, видимо, даже и не стремились остывать после дневного пекла, вот только сейчас оно переняло уютную и приятную атмосферу. После шампанского братишку потянуло на заплыв. Не могу сказать, что одобрил эту идею. Лично я в воде настоящее бревно. В три счета осваивал тяжелые спортивные нагрузки, но тренер по плаванию видел во мне нечто безнадежное в проруби. А вот мой младший, опять же противоположно мне, в воде чувствует себя, как рыба. Кожаные сандалии и светлая футболка валялись на песке, так и не понял, в чем фишка, ведь шорты чуть ниже колена остались при нем, когда он бежал в воду, как в бразильской новелле. — Осторожнее там и вылезай шустрее! – кричу, глядя как Изуна выныривает, отдаляясь от берега. Наша заядлая учиховская бледность и его распущенная мокрая шевелюра сейчас вылепили из брата какое-то опасное мифическое существо. Необыкновенно красивое, оттого и опасное. — Что ты сидишь, как олух на именинах?! – возмущается сквозь смех братишка, – присоединяйся уже. Господи, вот же шобутное дите еще этот Изуна. Ладно, так и быть. Снимаю футболку, удобную летнюю обувь, задираю льняные штанишки до колена и прусь пройтись в водичке у бережка. Изуна хохочет надо мной едва ли не до упаду. — Что ты за фигню пытаешься изобразить? Вода теплая, в ней приятно находиться. Не переживай, если начнешь тонуть, я тебя вытащу. — Вытащишь, как же, скорее, посмеешься над тем, как твой аники-взрослый дядя захлебывается соленой водой и синеет, – причитаю, но выполняю просьбу негодника. Залез в воду почти по плечи. Действительно, она теплая, приносит расслабляющее ощущение. Изуна плюхается рядышком, брызнув мне в лицо водой. — Ну, и как мы с тобой домой поплетемся в мокрых штанах? – мне действительно любопытно. — Молча, Мадара, и точно так же, как и плелись сюда. По мосту и до города, – кричит братишка, отплывая все дальше и дальше от меня. — Изуна, вот куда тебя несет? Тебе около меня места мало для своих выкрутасов? Мы же подвыпивши. Хоть и немного, тем не менее, я все равно волнуюсь. У меня к воде вообще фобия с детства, на самом деле. Именно из-за этого я мало обрадовался, когда брат вообще из виду исчез. Обеспокоенно оглядываюсь вокруг. — Изу, что за шутки, вылезай сейчас же! – начинаю негодовать. Никто не откликнулся, брата по-прежнему нигде не видно. Это длится уже не первую минуту. Мне становится не по себе, кровь стынет в жилах, я отчаянно готов нырнуть под воду, чтобы начать его искать. Да, я крайне скор на панику в таких ситуациях. Мое тело принимает попытку шевельнуться и пуститься вплавь, но мертвая петля объятий сковывает его под водой, лишая возможности действий. Изуна резко вылезает из толщи воды, откидывая назад мокрые пряди волос, его руки все еще держат меня. — Черт возьми, какого хрена ты творишь? У меня едва сердечный приступ не случился! – возмущаюсь неподдельно, негодник совсем не жалует мои нервы. Сам невольно обхватываю его туловище руками, чтобы не смылся. С лица Изуны уходит шутливая улыбка. Стоило его зажать, как он приблизился ко мне еще теснее, обвивая ногами мои бедра. Напряженная секунда, и я сам растерянно закрываю глаза, наслаждаясь тем, как Изуна целует меня. Уже во второй раз. Головой понимаю, что должен его оттолкнуть, а желаниями хочется ему отвечать на этот сладкий жест. В воде брат кажется легким, как перышко, подхватываю его под бедра, чтобы ему было удобнее. Наверное, пытаясь помочь Изуне справиться с его психологической проблемой влечения ко мне, я и сам не заметил, как заразился тем же по отношению к нему. Только для меня подобное недопустимо. Ведь я уже не юный мальчик, которому можно спустить с рук такой грех. А, может, Изуна каким-то образом того и пытался добиться – доказать мне, что он для меня тоже больше, чем просто брат. Наш поцелуй приобрел настойчивую страстную форму, веду в нем теперь я, а братишка со сладким стоном наслаждается этим обстоятельством. Не могу объяснить, что со мной творится? Не хочу его отпускать и все. Изу только мой. Прекрасный светлый ангел, освещающий мой путь с самого своего рождения. — Я люблю тебя, – почти шепчет Изуна сквозь тяжелое дыхание, спускаясь своими симпатичными припухшими губками на мою шею. Это просто безумие. Красивое сладостное безумие, в которое утащил меня мой младший брат. Изуна расцепляет руки, освобождается из моих объятий, находит опору ногам и ведет меня на мель, ближе к берегу. Мы оказываемся лежащими на теплом песке, который то и дело прилипал к мокрым телам. Темно, но от дальних мостовых фонарей доносится блеклые оттенки света, они отражаются на коже, подчеркивая бледность, присущую нашему роду. Выпитая доза шампанского давно исчерпала свои свойства внутри крови. Изуна усаживается на меня сверху, собственнически придавливая широкие плечи к песчаной поверхности как можно грубее. Не знал, что мой младший братишка так умеет. От собственной растерянности не могу и слова вымолвить, наверное, Изу это немного выводит из себя, от этого и жесты его принимают куда более отчаянный облик. Он покусывает мою шею, касаясь губами области яремной вены, захватывая тонкую кожу над ней зубами. — Изу, ты соображаешь, что за беспредел мы с тобой здесь разводим? – любопытствую, прижав к себе брата за предплечья, поглаживая его спину, по которой лоснятся мокрые волосы. — По-моему, секс на пляже – это круто, – выпалил Изуна с нахальной ноткой, опуская свою руку под мои промокшие в воде штаны, манипулируя степенью моего возбуждения по велению его милости. – Давай договоримся: сегодня эта ночь будет наша, мы с тобой разделим любовные ласки, сделаем друг другу приятно, а потом я обещаю стать хорошим мальчиком, который отвяжется от тебя, выбьет из своей нездоровой головушки гомосятскую придурь. Заживет спокойно, – уверяет Изуна, считая, видимо, что я ему, конечно же, поверю. — Я не заживу спокойно, – утверждаю, самовольно целуя этого сумасшедшего в лоб. — Тем лучше. У меня возникнет неопровержимый повод к тому, чтобы оставаться рядом с тобой постоянно. Брат с усердием избавляет меня и себя от мерзко липнущей к телу вымокшей одежды, в виде наших штанов и нижнего белья. После, Изуна продолжает хозяйничать губами на моем теле, касаясь ими выпуклых контуров мышц, нежно обводит их пальцами. Я уже со всем смирился, останавливаться все равно никто не собирается, да и не хочется останавливаться. В моей жизни не было ласки приятнее той, что сейчас дарит Изуна. Приподнимаюсь на колени, прижимаю к себе брата. Пальцы зарываются в спутанные волосы, пока наслаждаюсь вкусом его кожи, кусая матово-белое в темноте плечо. Наверняка ему больно, а он страстно стонет, выгибается. Мазохист хренов. Рука его ложится на мой член, доводя до предела истошную эрекцию. Снова поцелуй: необузданный, жадный и требовательный. Изуна больно задевает мои губы зубами, намеренно, я знаю. Так и тянет сказать: «Твой я, и без всяких там телесных меток», но не думаю, что это что-то изменит в плане его пожеланий. Пока целуемся, мои руки познают текстуру крепко сложенной фигурки брата. Хоть он и моложе меня на девять лет, немногим уступает в физических достижениях. А точнее, ни в чем. Его пальцы обхватывают мой член, слегка сжимают, прохаживаются по плоти снизу-вверх и обратно. Хочется стонать в голос от возбуждения, но меня затыкают непрекращающимися поцелуями. Изуна снова толкает мою спину на песок, наваливается сверху, чувствую его губы на головке своего члена. Мне вышибает остатки мозгов избытком возбуждения. Горячий рот вбирает в себя плоть, могу уловить, как Изуна расслабляет горло, чтобы одарить лаской весь член до основания. Его язык водит непонятные символы по стволу, обводит кончиком набухшие вены. Это сводит с ума. Он почти не помогает себе руками, одна покоится на моем бедре, вторая мнет мошонку. Изуна в наш разговор на тему братской любви изъявлял свои тайные желания, но я и не подозревал, что он настолько раскрепощен. Брат неожиданно прерывается, не скрою, я вошел в такой вкус, что хотелось прочувствовать все до конца. Правда, от меня того и требовали, но несколько в иной форме. — Хочу побыть твоим, – шепчет отото, самовольно укладывая мою ладонь на свой стояк. Обхватываю его за талию, а он меня за шею, так, не расцепляясь, валю его на спину, нависая сверху. Братишка сгребает руками мои длинные волосы, которые падают на его грудь, закидывает их за мои плечи. Судя по жестам и желаниям этого безумца, его не смущает и не пугает совершенно ничего. Он охотно облизывает мои пальцы, которые через минуту осторожно пытаются его подготовить, растягивая тугие мышцы. — Не тяни, – похотливо шепчет Изуна, прижимаясь ко мне так сильно, что перенимаю кожей его жар. Он не скрывает громких стонов, стоило войти в него наполовину. Все делаю медленно, могу предположить, какой это дискомфорт. Однако стоило убавить меры бережливой осторожности, как процесс, на удивление, принимал более приятные обороты. Я не сдерживался в движениях, а Изуна, сжал икрами мою поясницу, заставляя проникнуть в себя глубже. У меня мутнело в глазах, разум плавал в жиже физиологического экстаза. Брат в страстном бреду шепчет мое имя. Догадываюсь, что разрядки он хочет не меньше моего, но не так все просто в первый-то раз. Помогаю ему рукой, доводя до красочного завершения, после которого не в силах держаться сам. Кончаю я с громким стоном, с ощущением, будто из меня вытянули годовой запас энергии. После мы обнимались, свернувшись на песке в непонятной позе. Чтобы прийти в себя понадобилось обоим около пятнадцати минут. Ополоснувшись в соленой воде, мокрые, но счастливые побрели ко мне домой. Утром уехал в офис, так и оставив Изуну на диване спящим сладким крепким сном. Весь день мысли у меня сосредоточены на чем угодно, только не на заявках и готовых контрактах, которые мы с Хаширамой обязаны выполнить в ближайшие две недели. Не буду врать – то, что было между мной и братом – чудесно, волшебно и неповторимо, тем не менее, мне сложно себе это простить, как и смотреть ему в глаза. После работы Изу встретил меня обедом собственного приготовления и китайским чаем. Он не отходил от меня ни на минуту, а я не знал, как теперь с ним разговаривать. Позднее зажигание, знаю. — Мадара, – обращается ко мне брат с настойчивостью. – Ты так и будешь молчать, как индюк, изредка кивая головой на мои вопросы и отвечая «да-да» или «нет, конечно»? – Изу недовольно хмурится, глядя на меня в упор. Пытаюсь деликатно разъяснить ему ситуацию о том, что у меня пока сумбур в голове, и все как-то неожиданно получилось, хоть Изуна и спорит, что неожиданного не было ни черта. В общем, разговор кончился тем, что мы повторили свой секс на пляже на моем диване. Шаг к тому, дабы уж точно со всем определиться. Решили – нам по душе железная отмазка совместного проживания в результате предстоящего обучения отото в университете, ведь родительский дом в пригороде, а я обосновался в одном из центральных районов Токио. Сосуществование бок о бок между мной и братом было слаженным и переполненным теплым, медленно полыхающим счастьем. Изуна им просто светился, как отполированный фосфором, получив от меня словесное «Я тебя тоже люблю». Вся эта прелесть длилась примерно год... Потом у матери случился обширный инфаркт миокарда, и после лечения в клинике ей требовался уход и множество дорогостоящих терапий, так как все было весьма серьезно. У отца работа не самая высокооплачиваемая, а про подработку Изуны вообще молчу. У меня хватало средств на все про все, а потом как-то наше дело с Сенджу стало приходить в упадок. Хаширама предлагал уехать заграницу на время, там встать на ноги, а потом вернуться и поменять структуру своей деятельности. Перспектива вроде удачная, многообещающая. Деньги-то очень нужны, выплатить остаток кредита за жилье, да и семье помочь. С братом решали этот вопрос не одну неделю. В итоге, меня с благословением отпустили в Европу. Поддерживал семью на расстоянии я два года. Изуна меж тем жил в моей, уже полноправно целиком моей, квартире. Мама интенсивно лечилась, однако, чуда так и не произошло. Повторный приступ, и вскоре я получил письмо от брата о том, что ее больше нет. Прилететь на похороны не смог, все слишком сложно крутилось в то время. Удивился тому, когда брат рассказывал в очередном письме, что на меня никто за это не держит зла, ведь я так старался ради блага семьи изо всех сил. Зато я держал на себя зло. Жизнь действительно причудливая штука, дабы в Японию я вернулся, когда Изуна уже окончил свой университет и руководил какими-то исследованиями в научном институте геоэкологии. Меня трясло, как барышню, когда я заявился посреди дня на территорию того самого заведения и тупо ждал брата на парковке. Даже не удивило, что ездит он на моей машине. Да, мы общались все это время, писали друг другу, разговаривали в роуминге, но давно уже не говорили друг другу слов любви и прочих розовых нежностей. Я скучал по брату, мне его не хватало, я буквально умирал без него все эти годы. Даже не отрицаю – мне страшно услышать от него, что все то произошедшее когда-то между нами – теперь лишь отпечатки на лентах нашей памяти. Закутываюсь в длинное пальто, накинутое поверх делового костюма. Сейчас мне тридцать два года, а я себя чувствую школьником перед первым свиданием. Настолько утонул в размышлениях, стоя на этой захудалой парковке, что даже не заметил, как передо мной выросла фигура брата. К слову, я не предупредил его о приезде. Надо же, Изу теперь такой взрослый парень, не тот юноша, которого я запомнил, покидая Токио. Вот сейчас мне казалось, что он действительно внешне отдаленно похож на меня, хотя, нет, он красивее. У него тоже нежное бледное лицо, только очень повзрослевшее. Распущенные длинные волосы, квадратные тонкие очки натянуты на переносицу. На ботаника он не тянет, очень уж сексапильный для такого названия облик. На братишке надета типичная для завсегдатого стиля темная куртка на молнии и синие джинсы, а на плечо накинут рюкзак. Несколько минут мы просто молча разглядываем друг друга, и я готовлюсь получить внушительным кулаком в наглую харю. Но вместо этого брат бросает рюкзак на асфальт и сжимает меня объятиями. Я обнимал его в ответ. Мне хотелось плакать, хотелось упасть на колени и вымаливать прощение, а вместо этого пискнула сигналка джипа и меня затолкали на заднее сидение. Целовались с моим Изуной страстно и необузданно... Словно ничего и не изменилось между нами за пять лет. Братишка отрывается от моих губ и смотрит на меня так, что я снова готов замереть от его мистического взгляда. — Где? – вдруг спрашивает он. — Что – где? – недоумеваю я. — Крылья, которые нравились мне, – судя по всему, угорает братишка. – Где твоя пышная шевелюра до задницы? – уточняет Изуна. Хм, а ведь я и не сообразил, что он не привык видеть меня стриженного. Как сказать, небрежная ежиковидная шевелюра всегда при мне, только теперь она до плеч. Мы, соскучившиеся друг по другу, обнимались и не могли нацеловаться минут сорок, не покидая заднее сиденье. Этого времени нам хватило для понимания – ничего между нами не изменилось, вот только оба теперь совершенно самостоятельные и вправе воротить свой жизненный путь так, как захотим. Нам приятно знать, что пять лет расстояния любовь нашу лишь укрепили, ну а все остальные прелести длительной тоски мы узнаем предстоящей ночью.