Jan A.P. Kaczmarek - Goodbye
Kim-Lian - Dit Pakt Niemand Ons Meer
Иногда, на несколько секунд Зейн останавливается около старого неприметного здания. Обычно для того чтобы немного засмотреться - достаточно увидеть как Луи чистит полки по утрам и смахивает мошек с окон. Или же тот факт, что чуть розоватое солнце в этот момент искрится в его волосах, посылая мелкие блики подобно ореолу, на весь силуэт миниатюрного шатена. Он чувствует себе окруженным чем-то, когда входит через заднюю дверь, подобно туманной дымке или что-то вроде цвета греха, если такое вообще возможно. В любом случает, тепло солнца никогда не касалось его лица, налакированных волос и старой порванной косухе, переброшенной через плечо. - Привет малыш, - тихо шепчет он. Его руки все еще ощущают трепет, когда оборачиваются вокруг тонкой талии. Острый подбородок по привычке ложится на плечо, обволакивая Зейна светом и теплыми воспоминаниями. – Во сколько ты уснул? Луи всегда наводит порядок по утрам, когда он один и его начинала мучить бессонница. Они встречаются реже - чем должно было быть, но Луи уже привык к каждодневному чувству усталости и истощения, которое уже несколько месяцев тяжелым грузом сидит в его теле. Непонятная нервозность ужасно давит, но это – теперь неотъемлемая част его существования. Как слова и буквы, на вечно пыльных полках его магазина, все это заполняет его. И он не возражает, на самом деле. Он в некотором роде очищается, когда ему особенно невыносимо. Иногда Луи встает ночью и не видит ничего кроме черноты, понимая - что сон уже окончательно потерян и на задворках сознания прикидывая, почему он так хочет, чтобы это смертельная темнота когда-нибудь полностью поглотила его. И когда истощение принимает форму беспокойства, он начинает забываться: в книгах, в пыльных полках, в мягком потертом кресле, и хотя это трудно они с Зейном еще пытаются все сохранить. Действительно пытаются. - Все в порядке, - выдыхает Луи, - по крайней мере, это даже полезно - наводить уборку каждый день. Зейн забирает у него маленькую метлу, и подталкивает шатена бедром. - Оставь это мне. Иди почитай или что ты там обычно делаешь. Он выглядит немного глупо и неуместно, с этими волосами и грубой щетиной, но магазин любит его также сильно, как и он его. Половицы приветливо скрипят, под его тяжелыми сапогами. Мелкие капли под потолком дружелюбно подбадривают, когда Зейн по привычке хватает жестяное ведро и ставит его на пол. Луи тем временем принимается счищать пыль с кассового аппарата. Они работают в тандеме, быстро и слажено, эффективно, чтобы придать помещению тот вид, который оно действительно заслуживает. Зейн бормочет тихо себе под нос, ловко управляясь с деревяшкой. Что-то незнакомое и наверняка не для ушей Луи, но эти мелочи напоминают ему о временах, когда он еще не знал так глубоко все причуды своего Зейна. - Как долго ты здесь пробыл? – спрашивает он, - Я вырвался вчера из гребанного ада поздно вечером и просто решил расслабиться. Луи пожимает плечами. Он старается не смотреть на время ночью. Время для него это – завитки букв, перелистывания страниц и определение характера главного персонажа. Это гонка к кульминационному моменту и разочарование либо осмысление после. Зейн приучил его к этому. Когда-то, уже давно. - Скорее всего, я не спал. Я мог бы сделать для тебя чай или что-нибудь еще. Иногда это тоже расслабляет. - Да, я просто… - Зейн был подобно дрейфующей бутылке с запечатанным посланием, никогда не знаешь, что окажется внутри. У него было слишком много мыслей и катастрофически не хватало нужных слов, чтобы вылить это все на свободу. Он был целой вселенной, скрытой в брутальное человеческое тело. А у Луи всегда было куча ненужных метафор, - Я знаю, может в следующий раз, хорошо? - В следующий раз, - соглашается Луи. Магазин пахнет школьной подсобкой в конечном итоге – хлоркой и чистотой. Стулья выглядят благородно, когда он проходит мимо, нежно поглаживая гладкие ножки. Старое дерево сверкает и это немного не привычно. Некогда пыльные полки блестят, пропуская легкие солнечные лучики сквозь прорехи между книг. Зейн все еще подтанцовывает, какой-то тихой медленной мелодии, ритмичные капли постукивают о поверхность ведра и Луи до покалывания в кончиках пальцев хочет, чтобы этот фон, навсегда остался саундтреком к его жизни. - Во сколько ты открываешься? – спрашивает Зейн. У Луи есть график. Формально, конечно он пускает посетителей в десять, но не всегда все получается как надо. Это зависит от настроения Луи и если магазин уже полностью проснулся - книги должны сами определить, когда они готовы будут разделить свое богатство с новыми покупателями. - Час назад? - хмурится шатен. - Пойдем, - тянет его Зейн. Он стягивает свою куртку и вешает на ручку входной двери. – Я сделаю тебе завтрак или что-нибудь, не могу больше смотреть, как ты гремишь костями. Это невыносимо немного. В любом случае вся еда, пахнущая микроволновкой, с непривычки полезла прямо в живот. Сытость делает с ним невероятные вещи, Луи и представить не мог, что тело может быть таким мягким и уставшим, и человечным наверно. И все что ему хотелось, это зарыться в теплое одеяло на мягком родном кресле с каким-нибудь томиком под боком, и спать. Спать так долго, чтобы проснувшись еще несколько минут ничего не помнить. Но он задвигает подальше свои желания и топает за Зейном, прислушиваясь к его шагам: шаг через скрипучую ступеньку, обходя вторую и пятую с седьмой, прежде чем подпрыгнуть на последней. Луи не пропускает ни одной, напоминая себе – что его дом, как и он, имеет недостатки, ведь именно за это он его так любил. Дело в том, что Луи знает - как смотрится его квартира. Полузаброшенная. Даже менее жилая, чем казенные комнаты дешевых мотелей. Все слишком аккуратно и иллюзорно, за исключением мятой одежды разбросанной по полу. Шкафы пустые, в холодильнике только все самое необходимое, посредине комнаты маленькая картина, в серебреной рамке с изображением сюрреалистичного волшебного леса. В комнатах веет одиночеством и Луи знает, что нужен только Зейн и запах его рубашек, чтобы заново научиться дышать. - Луи, - начинает он. Но тот не слушает, подталкивает его плечом и быстро проскакивает на кухню. - Не надо, - прерывает его шатен. Возможно, это слишком резко, но лучше так, чем начинать бессмысленные разговоры о потерянном. – Хочешь чаю? – Говорит он вместо этого и, не дожидаясь ответа, ставит тяжелый чайник на плиту, - Просто заткнись, и позволь мне сделать тебе чаю, ладно? Зейн молчит, но медленно подходит к Луи и кладет голову ему на плечо. Они в тишине наблюдают за небольшим огоньком в духовке: оранжевый, синий, бледно красный и Луи блаженно закрывает глаза, размышляя над тем, что Зейн все еще пахнет дымом со снегом. Это немного утешает, когда понимаешь - что некоторые вещи в жизни никогда не меняются, даже запах сигарет, подобно чернильным краскам навсегда вколоченный под кожу Зейна. Чайник шипит, высоким и пронзительным свистом, возвращая Луи из мира грез. Он по привычке достает любимый сорт брюнета, ничего особенно, просто немного сахара, пакетик трав и никаких сливок. Они садятся за кухонный стол друг против друга, Зейн откидывается на маленький стул, как обычно. Луи подгибает колени босых ног к груди, как обычно. Он проводит ногтем по мягкому дереву стола, выводя еще одну палочку, также как обычно. Все что окружает их до боли пропитано воспоминаниями, то тут, то там видны обрывки потерянного прошлого вперемешку с отметками настоящего. Боль еще не исчезла достаточно, чтобы начать строить что-то на пустынном обрыве. Но они еще пытаются все сохранить. Действительно пытаются. - Помнишь про концерт, о котором я говорил? – решает развеять появившееся напряжение Зейн, - Тот самый, который в Лондоне? Луи кивает. Он хорошо запомнил полуулыбку и глаза полные надежды, когда тот говорил ему об этом. Он помнил, как пожимал плечами, на неуверенность Зейна, усмехаясь про себя что - если кто и достоин, поехать на международный фестиваль, это будет только Зейн. Возможно, поэтому их отношения разрушились, каждый думал слишком много о другом и недостаточно о себе. - Ты получил приглашение? – спрашивает Луи, скорее из вежливости. Он уже знает ответ. Знал в самом начале, как только Зейн спел для него: чистый ангельский голос, который никак не сочетался с его внешним видом, голос который обязательно станет чем-то большим. Чем-то больше жизни, для некоторых. – Выступать в элитной студии? - Ну да, - выдыхает он. Это почти также больно, как если бы его ударили или попинали, как следует. Немного разрушающе. – И, они вроде как обещали хорошие деньги… и люди всегда будут приходить и слушать меня. Типа я даже буду популярным. - Конечно, ты будешь популярным, - как само разумеющие отвечает Луи, и пытается пошутить, горько усмехнувшись, - Я буду в первом ряду на раздаче автографов. Зейн пожимает плечами, прикусив губу. - Ты думаешь – это хорошая идея? Ну, чтобы мы… я не знаю, ты ведь тут, а я... И ты знаешь, нужен ли я буду… - Что? О чем ты? Брюнет резко отодвигается на ножках стула. Стулья здесь прочные. Надежные. Они не скрипят и не разваливаются, под тяжестью обстоятельств. И Луи ненавидит их за это. - О том, что… - начинает он, - Я не собираюсь сидеть на месте теперь, мне нужно путешествовать, чтобы найти пристанище для меня и моих песен. - Он не прекращает пожимать плечами, идиотская нервная привычка и Луи хочет заткнуть его любым способом, только бы он замолчал. - Черт, Луи я не знаю. Я не знаю, сможем ли мы видеться теперь так же часто, как раньше. Весь смысл в том, что Луи никогда не мог и не сможет удержать Зейна. Они прошли через многое вместе, и тот факт, что Зейн теперь не будет трахать его, не изменит того - что он все еще до умопомрачения любит его. И строить из себя обиженного героя любовника, сейчас было не самое подходящее время: – Ты идиот, знаешь это? Ты все еще остаешься моим лучшим другом, ты – засранец. Зейн на секунду склоняет голову, выдыхая что-то подозрительно похожее на облегчение - шаткое и хрупкое, как и они в этот момент. Так глупо уязвимы друг для друга. Он теплый и родной и до боли в костяшках рук любимый, когда бросается в его объятия. И они цепляются, один за другим, просто Луи и Зейн - пытаясь остановить всю ту мерзость, что нависла над ними. Осознавая - что эта часть их жизни окончательно закончена, кусок воспоминаний, навечно выгравированных толстой иглой на кровоточащее уставшее сердце. - Спасибо, мать твою, спасибо за это. – Шепчет Зейн, куда-то в ключицы теперь уже друга, обернув свои колени, вокруг тонких бедер Луи. – И я правда не собирался, обзаводиться новым лучшим другом, так к сведению. Зейн отстраняется, через несколько минут. Его челка неуклюже болтается, рубашка немного помята и Луи из последних сил старается удержаться за него мертвой хваткой. - Я… я собирался приготовить тебе что-нибудь нормальное, не возражаешь? Кухня пахнет блинами и овощной яичницей, два блюда в которых Зейн особенно хорош в кротчайшие сроки. Луи пытается правильно накрыть на стол: вилки, ножи, пара салфеток и графин с соком. Они вращаются, мечутся по комнате, все еще ощущая напряженность и неуклюжесть, но атмосфера заметно сглаживается, когда брюнет с ухмылкой шлепает его по бедру. Все хорошо. Так как надо, единственный выход, это понимают оба. Зейн прикуривает сигарету в гостиной, и Луи старается не думать о том, как долго этот запах будет выветриваться из его квартиры. Как долго он будет ночевать внизу, на маленьком кресле, окруженный теперь чистыми полками. Они спускаются по ступенькам, через несколько минут, их животы полные и Зейн покупает копию «Портрета художника в юности» потому что, - Я чувствую, что ничего не купил здесь, за все это время. И Зейн обнимает его - крепкими, чужими и прощальными объятиями, когда уезжает, прямо перед Луи, собирающимся открывать магазин. Он пахнет как дым, кухня и книги. Тот ни с чем несравнимый аромат старых страниц, что Луи думает невозможно смыть. – Я сообщу о себе. Как только будет мое первое шоу, клянусь всем чем угодно, ты будешь сидеть в первом ряду. Ты же будешь, обещай мне? - Я не упущу этого, приятель, - выдыхает Луи, имея ввиду совсем другое. И действительно, немного странно, но как только Зейн уезжает он не чувствует тоски или ожидаемого одиночества. Это удивительно, но магазин будто поглотил его, оставляя постоянное присутствие брюнета: за стеклянной дверью магазина, с прохудившейся крышей и дырявыми полами. В скрипе стульев, и приятном шуме вентилятора, и в мелких ежедневных полосках, на обеденном столе. Во всем этом чувствовался Зейн, как легкий шорох потертых страниц, как чудом залетевшая бабочка холодным осенним днем, как хрупкая словленная снежинка в первых месяцах декабря, между полками и на корешках любимых книг – это место навсегда запечатлело в себе имя того - кому принадлежала его душа.