Табуретка

      Санечка второй час сидел на этой злосчастной обшарпанной табуретке. Если точнее, то уже сто четыре минуты. Часы висели на фасаде столовой, а Санечка, как и весь его взвод, сидел на плацу лицом к северной стене родной воинской части – как раз там и располагалось вышеупомянутое строение. Кроме того, что каждый из двух десятков лоботрясов верхом на табуретках мог видеть насколько ужасающе медленно движется минутная стрелка, так ещё и надпись «Столовая» на вывеске напоминала о пропущенном ужине.       Сидеть было холодно – плац продувался всеми ветрами. Кажется, к завтрашнему дню лазарет будет забит под завязку – ночью обещали заморозки. Впрочем, Санечку продирал озноб ещё по одной причине – девятнадцать пар глаз с ненавистью буравили его затылок. Ведь это он – киноман хренов! – вспомнил при сержанте тот фильм.       - Сука, как жопа-то болит, - раздался сиплый шёпот слева. – Пиндец тебе, Санечка!       - Мля, кажется, я чувствую, как у меня геморрой вылазит, - поддержали его справа. – Да, мелкий, кранты тебе.       Понятно, Лещ с Карасём – они всегда поддерживают друг друга, благо односельчане. Да, Санечка мог их понять. Ему самому казалось, что зад стал плоским и деревянным, как и табуретка под ним. Вот только не потерял чувствительности, а даже наоборот. Сколько же там нервных окончаний, кто бы мог подумать!       Кроме того очень хотелось в туалет. А ведь сержант ждал именно этого! Ну откуда Санечке было знать, что этот урод тоже смотрел «Солдат Джейн»? Да ещё воспримет фразу «хорошо, что мы не американцы, а то заставляли бы мочиться в штаны, как в том фильме» как руководство к действию. Сержант даже попытался воспроизвести речь своего американского коллеги. Как смог. Звучало это примерно так:       - Вам, сука, в боевых условиях придётся сутками сидеть, сука, в засаде, и оттого, что кому-то, сука, приспичит до кустиков, может, сука, зависеть жизнь, ваша и ваших, сука, товарищей. Так что учитесь преодолевать, сука, стыд и ссаться под себя.       За это «сука» сержанта втихаря звали то Сусликом, то Галыгиным. Но шёпотом, ибо наказывать за провинности или обиды сержант умел и любил.       Справедливо рассудив, что набегавшиеся за день солдаты долго стоять не смогут, сержант приказал вынести из казармы табуретки, расставить их аккуратными рядами на плацу и приступить к преодолеванию.       Преодолевать никто не хотел. Это же позор на всю жизнь. Или пока не отслужишь положенное. Что не легче. Кажется, Санечке, теперь точно не жить. «Хоть бы воспаление, хоть бы воспаление!» - про себя молился он. Это же лазарет, отсрочка мести со стороны сослуживцев. А то и вовсе комиссуют.       Странно, Санечка только недавно сходил по малой нужде, но когда пришлось терпеть, его мочевой пузырь начал наполняться, будто только этого и ждал. Откуда только жидкость взялась? Он же напотел за день литра три, не меньше! Один марш-бросок чего стоил. Да он столько пива не пил на гражданке, сколько тут потел!       Кто-то тихо скульнул. Не заскулил, а именно коротко скульнул и втянул воздух. Ага, не только мне сразу приспичило, - обрадовался Санечка. Нет, ну какой же дебил этот сержант!       Кстати, о дебилах. Все рядовые ёрзали на табуретках, словно сидели на аппликаторе Кузнецова, и только Форест изображал памятник. Эта стодвадцатикилограммовая туша не шелохнулась ни разу. А чего ему! Он за такое и погремуху свою получил. Сказали «Форест, беги!» - Форест бежит, пока его не хватятся к вечеру, и не догонит злой капитан на уазике, сказали «Форест, сиди!» - Форест сидит, пока не получит другого приказа... Хорошо ему... Жизнь проста и понятна. И вдруг Форест заговорил:       - А долго ещё сидеть? Кушать хочется.       Сержант, облокотившийся о фонарь, очнулся от дрёмы и чуть не упал. Мог бы и догадаться, что тугоумный Форест не воспримет столь длинную речь, которой разразился инициатор испытания.       - Ты чо, не понял? Пока не обоссышься!       - И тогда можно идти? – уточнил здоровяк. Сержант кивнул. Форест тоже кивнул, напрягся, несколько секунд посопел, после чего выдохнул, встал и пошёл в сторону казармы. Вокруг его табуретки растекалась свежая парящая на морозце лужа. Ошалевший взвод провожал его долгим взглядом.       И тут Санечка не выдержал. Сначала захрюкал, а потом перестал бороться со смехом и загоготал в голос. Несмотря на маленький рост, смех у него был громкий и заразительный. Буквально тут же веселье подхватили и все остальные. Хохот стоял такой, что даже птицы в соседнем лесу притихли. Истерика разрасталась, некоторые солдаты падали с табуреток, ползали по плацу, стучали по нему кулаками, хлопали ладонями и хохотали, хохотали, хохотали...       Через несколько минут Санечка вдруг понял, что заднице на табуретке уже не холодно, а очень даже тепло. И мокро. М-да, вот и досмеялся. Конечно, так ржать – странно, что ещё не обосрался! Мгновенно успокоившись, он встал с ненавистной табуретки и направился вслед за Форестом. К его удивлению за спиной раздались шаги. Оглянувшись, он увидел, что взвод шагает в казарму полным составом. И у всех на камуфляже спереди красуется тёмное истекающее парком пятно...       Утром выяснилось, что сержанта куда-то увезли – «до выяснения». Спасибо, поварихам, которые задержались, отмечая чьи-то именины, и наблюдали за «преодолением» из окон столовой. А утром первым делом заглянули к командиру части.       Санечку, к которому не липла ни одна кличка, таки окрестили Солдатом Джейн, но он не обижался.       Всем пострадавшим в качестве компенсации дали «отпуска – съездить до дому, до мамки». Так что сослуживцы были даже немного благодарны Санечке-Джейн.       Но никто в этом почему-то так и не сознался. #