Рай и Ад в тебе

— Иди на хуй, — кричишь ты мне, махая руками, чтобы я ушел из твоей мастерской. — Ты мешаешь мне работать, придурок! Я так к этому привык. Я привык выслушивать о том, какой я ужасный, какой я невнимательный. Я привык к твоему крику. Когда я последний раз слышал хоть чуть-чуть тепла, нежности, любви в твоем голосе? Жить с тобой — самая настоящая пытка. Да, я привык к крикам, но я ненавижу насилие, я ненавижу, когда кого-то бьют или пытаются унизить. В нашем случае все именно так и происходит. Почему я все еще с тобой? Наверное, я мазохист. — Джи... я просто хотел... — Заткнись! Заткни свой поганый рот! Я не хочу тебя слышать! Ясно?! Меня накрывает волна гнева, ярости. Хватит! Хватит терпеть это! Я швыряю свой телефон куда-то в сторону и слышу, как он об что-то ударяется. Скажите мне, что это просто мои догадки. Это просто... — Ты что творишь, мразь? — удар в живот. — Над этой картиной я работал гребаных четыре месяца! Ты же знаешь, что завтра мне нужно ее отдавать? — удар в нос. — Что мне теперь делать? — Прости... — я ничего не вижу, потому что глаза заслонило пеленой слез. — Уйди, Фрэнк. Просто уйди. Ты такой жестокий, такой грубый, ты невыносим, но я чертовски люблю тебя. Люблю каждый клеточкой моего тела, люблю так сильно как Ромео не любил Джульетту. Сопливо? Нет, не думаю. Почему человека, показывающего свои светлые чувства, называют слишком ванильным? Почему нас осуждают за наши чувства, эмоции? Никто не может контролировать это. Никогда не понимал и, наверное, не пойму тех людей, которые так стыдятся своих чувств. Джерард. Ты — мой яд, поражающий все тело. Ты — мое спасение. Так нелогично, так непонятно, но так правильно для меня. Слишком тихо. Я не слышу, как ты бьешь руками по стенам, как швыряешь кисточки, краски — ничего такого, от чего бы я содрогался каждый раз. Где твой гнев, который ты так любишь вымещать на окружающих тебя людях? Где вся та ненависть, которая захватила твой разум? Медленно встаю с дивана и тихо иду к твоей мастерской. Страшно, чертовски страшно. — Джи... Ты лежишь на полу, беззвучно плача, только твое тело содрогается при каждом всхлипе. — Уйди, — говоришь ты куда-то в пол. — Никогда. Никогда в жизни я больше не уйду. Я буду терпеть все: побои, крики, разгромленную комнату. Но я не уйду, слышишь? Не уйду! Пошли ты меня хоть сто, хоть тысячу раз. Я буду рядом. — Фрэнки, мой милый Фрэнки, разве я стою таких жертв? — всхлип. Ты поднимаешь свои красные глаза, глядя на меня с такой нежностью. Мне так не хватало этого. — Ты стоишь большего, Джерард. Больше, чем вся эта гребаная планета. Нет сил стоять, и я падаю, падаю к тебе, сжимая тебя в крепких объятиях, которых мне так не хватало. — Никогда, слышишь, никогда я не уйду. — Я верю, — говоришь ты и обвиваешь меня своими теплыми руками. Все, что мне нужно, это ты. И плевать на демонов в твоей душе, потому что я знаю, что ангелы, живущие там же, не дадут тебе отпустить меня.