Эпилог (завершен)

У них странные отношения. Раб не имеет права даже поднимать глаз на своего хозяина, а хозяин не зовет раба в свои покои. Рабу не пристало отказываться, он не знает слова «нет», но этот юнец запросто воротит нос. Уже поздно быть испуганным мальчишкой, каким он впервые предстал перед Роскви. Направил на него меч, не зная, что это уже означало вызов на бой. Фактически – его смертный приговор. Трудно было вообще представить, что у него был хоть малейший шанс против этого альфы. Понятно, отчего отец не был в восторге от того, что один из его сыновей родился омегой. Какой он, Лукас, мог дать отпор? Ему предстояло принять смерть от собственных рук, как это сделали его мать и сестры. Любой позор смывается кровью. Но в ту роковую ночь, на алтарь которой было принесено столько жизней, Роскви решил иначе. Лукас и сам не понимал, чем cмог зацепить. Ну, омега, но таких как он во дворце была масса. Были куда ладнее и красивее. Пользуйся – не хочу. Но Роскви выбрал его, младшего принца, который никогда не блистал ни силой, ни красотой. Разве что его считали довольно смышленым, но от омеги того никогда не требовалось. Но Роскви выбрал… Их первый раз был далеко не из самых приятных. Впрочем, стоило признать, что тогда Лукас сам нарвался. Ослепленный пережитым потрясением, он отчаянно сопротивлялся любому прикосновению, явно провоцируя. Юноша привык получать свое хитростью, а Роскви был заточен под силу. Той ночью Лукас бессильно шипел от боли и проклинал Роскви и весь его варварский род. Правда, тогда он не знал, кто этот мужчина, нашедший его. Думал, что один из многих воинов, посмевших осквернить некогда священную, а теперь выжженную землю. Друг друга они еще совсем не понимали, правда, кое-кому языковой барьер все же не помешал пометить свою добычу, поставить свою метку. Тогда уткнувшись носом в грубую ткань, давясь болью и слезами, пока его брали сзади, Лукас впервые пожалел, что не перерезал себе горло, пока у него была на то возможность. Последующее утро не принесло ни покоя, ни смирения. Лукас ждал, что дальше его передадут кому-то еще, закрепляя за ним статус бесхребетной игрушки. Правда, он так и остался подле варвара, которого, как выяснилось позже, звали Роскви и который был наследником вождя одного из северных племен. Им восхищались, его уважали и боялись. Но вплоть до возвращения он больше и пальцем не прикоснулся к Лукасу и никому другому не позволил. То ли чувствовал вину, то ли то были какие-то варварские замашки. Правда, глаз с Лукаса не спускали, одного не оставляли, очевидно, опасались, что тот наложит на себя руки. Впрочем, пустые дни, проведенные в дороге, и копившаяся с каждым часом злоба свое дело сделали. Лукас еще и раньше понимал, что при наличии старших братьев, причем, альф, ему никогда не править собственной страной. В лучшем случае его бы выдали замуж за какого-нибудь соседского царька, отведя роль младшего супруга. Наверняка, первая брачная ночь не стала бы лучше той, какая у него была с Роскви. Потому Лукас для себя решил, что он не зря выжил в ту ночь и не зря наткнулся именно на Роскви. Да, физически против этого варвара он слаб. Тот запросто мог переломать ему все кости, прихлопнув одним ударом, но кто сказал, что нельзя было использовать свою же слабость себе во благо? От него ведь того и ждали? Слабости и покорности сломанной куклы. Жить назло, во имя мести – чем не причина продолжать свое существование? Трусость здесь не в почете, излишняя бравада, больше похожая на слепое, глупое безрассудство, тоже не ценится. Пусть он и был слаб, но гордыню вытравить не смог. В конце концов, он был принцем страны, которой, впрочем, уже не существовало. В результате три месяца плена, которые больше похожи на заточение в золотой клетке. Пусть он и являлся рабом, но к нему было иное отношение, чем к другим, таким же насильно привезенным в эти заснеженные земли. Он явно чем-то зацепил Роксви, а потому не стоило терять этот шанс. Правда, делал он это весьма своеобразно, но каждый раз он чувствовал, что сильнее затягивает петлю на шее этого мужчины. Тому нравилась выставленная на показ непокорность Лукаса, ему нравилось всякий раз натыкаться на не сильный, но отпор. Каждый раз завоевывать, а не получать все без боя. Лукас умудрился обзавестись врагами. Его положение многим было не по душе. Впрочем, на злопыхателей он не обижался. Только знал, что ему стоило быть начеку, не доверять никому. Однако этому его научили еще семнадцать лет той, другой жизни во дворце. Живя среди змей нужно самому шипеть и извиваться. Потому Лукас умудрялся учить местный язык и обычаи, чтобы лучше понимать, что происходит. Но он никогда не забывал о своей клятве, данной себе же. И тут многое зависело от Роскви. Вот кого следовало понимать и разгадывать, ловить каждый его жест и взгляд. Эта ненавистная игра все же затягивала. Было интересно, как далеко можно было зайти. И пусть почти каждую ночь Лукас расплачивался телом, пусть терпеть не мог этого варвара, выкравшего его, но он научился наслаждаться этой игрой. Теперь при каждой их встрече с Роскви в его глазах вспыхивают лукавые изумрудные искорки, которые умеют задевать за живое похлеще любых слов, а на слова, полные яда, Лукас - тоже мастер. Но он давно нашел ту грань, переступать которую нельзя, но ходить по которой равносильно лавированию по острию ножа. Собственное своенравие он превращает в игру, весьма изощренную, но оба наслаждаются ей, правда, каждый по-своему. Кто-то получает желанное тело, а кто-то шаг за шагом приближается к необходимой ему власти.

***

Его берут с какой-то мучительной жадной нежностью. Даже странно, что эти руки, натертые мечом, окропленные кровью, на нее способны. Лукас отвечает на поцелуи, но всякий раз старается показать, что просто делает одолжение, что будь его воля, то подобного никогда бы не произошло. Роскви будто действительно нуждается в нем, в их близости, но Лукас не дает себя обмануть. Век фаворита не долог, он сам ведь сдвинул с сего условного пьедестала какого-то смазливого мальчишку. Придет срок – подвинут и его. И если свободы ему больше не обрести, семью не вернуть, то стоит жить сейчас, правда, не поправ и без того задетую гордость. Он всего лишь раб, бывший некогда принцем. Но Лукас утешает себя тем, что у его ног сам Роскви, тот, кому прочат будущее великого завоевателя. В конце концов, зачем сейчас переигрывать, строя гордую недотрогу, когда он сам готов наброситься на альфу? Пусть он еще морально не готов понести ребенка, но природа о том не спрашивает. Однако два месяца ему везло, но каждый раз на везение рассчитывать не стоило. Правда, после тех сцепок Лукас с довольной ухмылкой наблюдал, как люди, приставленные к нему, пытаются высмотреть хоть какие-то признаки беременности. Но сейчас он буквально плавится в сильных руках, позволяя слишком многое даже для своей маленькой игры. Дыхания не хватает, а воздух словно жидкий, тяжелый, горячим свинцом проникающий в легкие. Кожа горит от чужих прикосновений, с каждым ударом сердца, с током крови этот жар проникает все глубже, захватывает и ведет. Откидывается на влажные смытые простыни, глядя на нависшего над ним Роскви. Не отводя взгляда, пальцем проводит от груди ниже, к животу, чувствую упругие мускулы. А тот, кого называют великим воином, будто зачарован этим жестом, прикрывает глаза. Лукас дразнит, но все равно поддается. Проводит ладонями по красивому волевому лицу, запускает пальцы в светлые волосы и подается вперед, чтобы поцеловать самому, обхватить ногами сильный торс. Чувствует чужое возбуждение и никуда не может деться от своего. Усмехается. Натужно стонет, когда Роскви прикусывает сосок, выгибается навстречу сладкой боли. Внизу он уже весь мокрый, изнывающий от желания. Правда, попросить – никогда не попросит. Знает и видит, что Роскви и сам на пределе. Его пальцы уже касаются влажных от смазки мышц, надавливают и входят, и Лукас едва удерживается от желания насадиться на них глубже. Эта истома сводит с ума, как и эти пальцы, которые не спеша дразнят, ласкают, поглаживают изнутри, задевают что-то, от чего перед глазами вспыхивают и гаснут искры, а возбуждение пульсацией отдается в стоящем члене. Лукас уже близок умолять, но Роскви закрывает ему рот поцелуем, заглушая стон. Юноша с каким-то отчаянием льнет к нему, прижимается, насколько может. Пусть тот тоже почувствует его желание, этот поглотивший его тело жар. Пусть не ему одному будет невыносимо это ожидание. Роскви, наконец, отстраняется, отрываясь от его губ, и приподнимается, будто желая показать себя и свое совершенное тело во всей красе, разводит колени Лукаса в сторону, проведя ладонью по внутренней стороне бедра, ласковая, почти невесомая пытка. Тот только прикрывает глаза сгибом локтя, кривя губы в ухмылке. К чему вся эта нежность? Лукас так и не смог к ней привыкнуть. Роскви входит медленно, давая привыкнуть к ощущениям, словно Лукас был невинным мальчишкой. Зачем, спрашивается? Он брал его уже столько раз, что можно сбиться со счета, но старался не повторять плачевного опыта их первого раза. Правда, и этот факт Лукас старательно записывает в список своих маленьких побед. Впрочем, вскоре Роскви начинает двигаться, порывисто наращивая темп. Но разве кто-то против? Лукас кусает губы в кровь, стараясь сдерживать стоны, рвущиеся из груди, сам не понимая для чего. Ему слишком хорошо, чтобы думать о чем-то другом. Все мысли благополучно испаряются из головы, есть только этот проклятый трахающий его Роскви. Сегодня его тело жаждет чужой власти, как никогда готово подчиняться безо всякого умысла и выверенного до мелочей плана. Быстрее… Сильнее… Он задыхается, накрытый волной острого удовольствия и где-то на грани затуманенного сознания понимая, что вот-вот наступит разрядка. Оглушенный оргазмом, Лукас изливается себе на живот, сильнее сжимает Роскви внутри себя. Тот кончает следом за ним с глухим рыком, вгоняя член до упора. Замирает, пытаясь отдышаться. Эта ночь по определению принадлежит им, стирая всякие границы, и нет сейчас рабов и королей. Есть только его Роскви. Чувствует, как внутри набухает узел. Да, у них впереди, как факт, куча времени. После он наверняка будет снова мысленно проклинать этого варвара, но после… Роскви склоняется к нему, скользит ладонями по коже, заправляет за ухо влажную темную прядь и шепчет то, что Лукас предпочел бы не слышать, хотя это есть очередная его маленькая победа. Знак его власти. Но отчего-то именно эти слова заставляют щеки вспыхнуть ярким румянцем, а сердце замирает, его наполняет иррациональным счастьем, что ярче, чем недавний оргазм. И это его маленькое поражение.