Я не буду останавливать тебя

Логан ворочается, прижимая Чарльза к себе. Они тут, за прочными стенами школы. Не прячутся, а живут полноценно, открывшись всему миру. Дети и взрослые, женщины и мужчины, которые нашли свой приют. И только одного человека тут нет. Он все еще воюет с кем-то. Возможно, с самим собой. - Чарльз, Чарльз, милый мой Чарльз. Ты, знаешь, похож на потерянного мальчишку. Неужели тебя сломила эта война? - Не война! Меня раздавил ты, отняв привычный мир, разрушив все мои старания, - у Ксавьера и правда глаза на мокром месте. Он не плачет уже, только тоскует по тем, кто был его семьей. По тем, кто ушел. Не важно, на другую сторону или же в другой мир. - Чарли... - Не называй меня так! - Чарли, ты сам сказал, что тебе меня не хватает, - Леншерр усмехается и поправляет прядку отросших волос друга. Действие такое интимное, такое трогательное, что телепат невольно вздрагивает. - Эрик, мы... Просто уйди. "Уйди". Зачем выгонять его, если сам его только что вернул, всем сердцем желая прижать к себе до хруста и не отпускать, простив все. Нельзя. Он предал все то, что было важно для профессора. Но, проклятье, как же хотелось тогда оставить прошлое и начать заново строить идеальный мир. Без насилия. - Ты бы не смог, - уверенно заявляет Эрик, передвигая коня, - Не смог бы победить, надеясь на итог без кровопролития. Взгляни, - конь съедает пешку, - даже тут ты не сможешь выиграть, не убив кого-то. А для этих фигур не существует ни политических конфликтов, ни страха подавления... И мы же, руководствуясь своей жестокостью, заставляем их становиться убийцами. Так чего же ты хочешь от реальности? - Я хочу спокойно жить в мире, не боясь за тех детей, что я могу назвать своими. - Тогда ты безмерно глуп, - пешка падает на ковер, а Магнето улыбается, - Может, еще не поздно свернуть с пути Иисуса и встать на тот, что принесет успех? - Я лучше паду жертвой своих иллюзий, но буду единственной жертвой этой войны. На часах полночь, а сон все еще задерживается. Чарльз слушает мерное дыхание Логана за спиной, ровный стук его бессмертного сердца. Логан его любит. Забыв о Феникс и прочих, прижимает к себе наполовину мертвого телепата. Мертвого не ниже таза. Мертвого куском души. Целует, ласкает, бережет от лишних тревог буйную голову. Ксавьер утыкается носом в подушку и глушит болезненный стон. - Ты хочешь, чтобы я отпустил тебя на Голгофу? Милый Чарли, оставь свой пацифизм. Ты принадлежишь мне со всеми своими глупостями, что успел насочинять. Не будет спокойной жизни - если нас не убьют, те попробуют сделать универсального солдата из каждого. И мы все равно останемся под прицелом, наивно полагая, что нашли свое место, - Ланшерр скользит прохладной рукой по шее телепата, распахивая ворот его рубашки. - Нет, - бессильное, задушенное, от того, что пальцы смыкаются, перекрывая доступ кислороду. Чарльз не может ничего сделать и только извивается, стараясь вырваться из хватки Эрика, - отпусти меня! - Заставь меня отпустить тебя! Прекрати колоть себе эту дрянь и стань тем, кого я когда-то знал! Гением, а не струсившим ребенком, что блеет о справедливости и всеобщей любви! Вторгнись в мой разум! - Эрик! - Да, Чарли, да. Ты слаб. И ты мой! - Вдавливая в кресло растерянного друга, Магнето срывает с его губ поцелуй. Прошло шесть месяцев, а, вспоминая этот эпизод, профессор покрывается мурашками. Да, разрушение и подчинение - лучшее оружие. Да, он тоже вторгся в разум Мистик, остановил Магнето. А тот открыл ему глаза на правду. Этот мир - шахматная доска. И каждая тактика, любой шаг наступления - насилие. Даже если оно ради добра. Мучительно долгая борьба, и вот уже на подавленном Ксавьере сидит Ланшерр, стальным прутом обвивая скрещенные запястья телепата. - Эта наша маленькая война, мой друг. И я покажу тебе, что, проявляя слабость, не победить, - его руки уже стянули с отрешенного Чарльза штаны, полостью распахнули мятую рубашку и теперь касаются груди, в которой бешено бьется сердце. - Чарли, мой наивный мальчик... Ты даже сопротивляться не будешь? - Эрик не слишком удивлен. Да и вопрос скорее риторический. - Делай, что хочешь. Будто ты можешь сделать мне еще больнее, чем сейчас. - Больнее? Больнее. Дух перехватывает каждый раз, когда в голову стучатся такие свежие воспоминания. Да, было больно. Каждая клеточка вопила о мучении, разум же силился вернуть себе былую власть. Обжигающие прикосновения, страстные поцелуи... - Нет, Эрик! Остановись! - паника в шепоте. Не получается оставаться равнодушным, когда Ланшерр так грубо и одновременно ласково разговаривает с его телом, что тянется к нему, не смотря на попытки хозяина остановить его. Да, Да, черт возьми, это мгновения восхитительны! Эрик и раньше таким был. Брал все, что хотел, даже если встречал сопротивление. А Чарльз... не мог ему отказать. - Вот видишь. Ты уже сдался, а я все еще пушистый, как сотня котят, - он проводит по твердеющему члену друга, - Тебя привлекает мой... Магнетизм? - Перестань! - Каждое слово колючее, режет, как те ножи, что Эрик метал для тренировки. Чарльз отворачивается, поджимает губы и не замечает, что пара фигур трансформируется во что-то другое. Ладья и конь становятся чем-то целым и ровным. Ледяной металл касается горячей кожи живота и телепат в ужасе переводит взгляд на своего мучителя. Нет, нет, только не так. Если сам, то пусть. Чарльз готов принять его тепло, но не бездушную же железку... "Не вспоминать, не вспоминать" - ночами твердит себе профессор, заливаясь краской и чувствуя, как сбивается дыхание. Что за действие такое? С одной стороны больно, а с другой сразу же бросает в жар. Ох, только бы Логан не заметил, как напрягается в его руках тело. Он не знает, но Чарльз уверен - не простит. Не простит мыслей о предателе. Особенно таких. - Эй, ты что, боишься? А кто-то тут хотел пасть жертвой, - Эрик улыбается, ведет металлическим стержнем вниз, касается косточек, проводит по бедру, задевает мошонку и опускает к судорожно сжатому сфинктеру, - Смотри, ты опять сопротивляешься. Определись, чего ты хочешь, Чарли. Ксавьер зажмуривается, желая проснуться, но не выходит и он чувствует, как тонкий стержень раздвигает мышцы. Почти не больно от того, что игрушка холодная и не слишком большого объема. Она уже внутри на половину, голова кружится, губы сохнут, Чарльз старается не думать о том, что будет дальше, но внизу живота тяжелеет. Проклятый Ланшерр, всегда такой желанный, всегда такой жестокий. А стержень начинает расширяться, и паника подкатывает к горлу. Как тут определиться, чего хочешь, если Чарльз почти готов молить о пощаде и в то же время просить не останавливаться? Первый стон, и совсем не болезненный срывается с губ. Чертова железка давит на заветную точку внутри. Если бы только Чарльз мог подумать о чем-нибудь другом. Не о том, какие теплые руки у его личного садиста, не о том, как он облизывает губы, наслаждаясь беззащитностью своего... друга. Как же много включает в себя порой это слово. И как много за ним прячется. Друг? Святотатство называть его любовником. А может и самое верное решение, ибо то, что было... Чем его объяснить? Да, за каждым взглядом, брошенным в сторону Магнето скрывалось чувство, телепат всегда это понимал, но держал в узде. А в ту ночь... Резкая боль - слишком сильно расширилась игрушка. Чарльз вскрикивает и его тут же затыкают глубоким поцелуем, прижимая к ковру. На мгновение Эрик всем телом прижимается к любовнику и тут же отстраняется. Он будто извинился и профессор бы в это даже поверил, если бы не то, что Ланшерр делает дальше. А он истязает свою добычу: оставляет алые засосы на коже, так давно невидевшей света, кусает соски, вырывая хриплые стоны и отчаянные вскрики. Наслаждается беспомощностью. - За что? - Чарльз прячет всхлип в вопросе. - Не "за что", а "ради чего", Чарли. Ты действительно думаешь, что я стал бы причинять тебе боль без причины? Неужели я так упал в твоих глазах? Я хочу показать тебе, что с нами произойдет все тоже самое, что сейчас с тобой - нас сомнут, нас унизят, нас вдавят в землю, если мы не дадим отпора, - "унизят". Чарльз думает, что это правильное слово, но не совсем. Скорее уж "надругаются", потому что именно сейчас Эрик уничтожает его душу, играя с тем, кто его... кому его так долго не хватало. Железка уже нагрелась и с каждым толчком все громче стоны, задушенные, но искренние, все хуже выходит сдерживаться. - Эрик... - Чарльз мечется. Он готов сдаться, но не так. Сдаться не перед Магнетто, но перед Ланшерром. Не миру, а тому, для кого сердце так громко стучит. Что, если бы тогда Чарльз вырвался? Что, если бы не было этой ночи, в которой смешалась и боль, и желание, и борьба - старый добрый коктейль, приготовленный ими когда-то и испиваемый редко, но жадно? Профессор так и не нашел ответа, хотя искал. Что было бы, если бы Эрик не подмял Чарльза под себя? Смог бы тот сопротивляться и одновременно покориться всему, что произошло парой дней позже? - Горячий мой, трепетный! - Эрик метит своего друга, вжимает в себя, впитывает его запах. Чарльз мечется в его руках, почти теряя сознание от того, насколько далеко зашли ласки Ланшерра. Ланшеррррра... Раскатистый звук в голове, пьяной без капли спиртного. Все позиции сданы, все баррикады разрушены, сметены под упрямством повелителя металла. И повелителя Ксавьера, что давно продал волю за прикосновения желанного. Горячие руки на его пояснице. Эрик вытаскивает игрушку и сам завладевает поддатливым телом. - Чарррли, - он рычит это в розовое ухо, от чего мурашки бегут по позвоночнику профессора, - Пойдем со мной! И вместе, слышишь, вместе, станем создателями идеального мира для наших братьев! Ты никогда не будешь беспокоиться о их безопасности, - Чарльз только отворачивается, цепляясь пальцами за сильные плечи. Он не может согласиться. Себя он может продать - чего стоит такая слабая душа, что не может удержаться перед соблазном быть любимым. И то ложь... Эрик любит Мистик. Как и она его. Чарльз же остается тем, кем хотят обладать, с кем хотят идти в бой. Себя он может продать, но не своих "детей". "Дети"... Мысль о них всегда отрезвляет, но в тот момент была притупленной настолько, что хватало сил только говорить "нет". Если бы Эрик спросил почему, Чарльз бы не смог ответить. Его семья, которую Ланшерр считал армией, в тот момент очень опасно качалась над пропастью, имеющая все шансы пойти отрядом смертников на новую войну. Чарльз понимает, что тогда даже не боролся. Но так же знает, что это был единственный путь. Ксавьер молится, чтобы Росомаха и Зверь не слышали его стыдных криков и стонов. Эрик не дает ему закрыть рот руками. Больше того, он вставил ему в рот расширитель, наслаждаясь тем, как профессор заливается краской и старается скрыть свое удовольствие. Чарльз не может говорить, не может сопротивляться, слезы катятся, обжигая щеки. Не от боли или унижения. От осознания того, что это, возможно, последний раз, когда он может сдаться своему лучшему другу и заклятому врагу, а после рассвета все рухнет - Мистик выпустит злосчастную пулю в мерзкий широкий лоб глупого маленького человечка. Каждый толчок отдается в позвоночнике. Там, где раньше царствовала боль, теперь слабость и электрические разряды. Что есть удовольствие, как не худшая из пыток? Чарльз хочет позвать Эрика, но железная распорка мешает. Краем разума менталист думает о том, что после всего этого все несчастные фигуры приобретут форму чего-нибудь эдакого. Ланшерр не может без подобных вещей. Он слишком зависим от своей силы. - Мой милый Чарльз... Ох, если бы не это общество, я бы никогда не ушел бы от тебя, предав ради своих идеалов, - ложь. Эрик не может жить без противостояния. Он бы однозначно что-нибудь бы нашел для собственного удовольствия. Да, война приносит ему удовольствия, он вечно на поле боя. Воинственный железный мальчишка. Его бы научить быть счастливым... Чарльз бы обязательно бы это сделал, если сам достиг бы этого умения. Ксавьер выплескивается, оставляя на ковре белесые пятна и обмякает в горячих руках и дышит тяжело. Расширитель падает на пол, подпрыгивая в мягком ворсе. - Ты пойдешь со мной? - очень тихо и вкрадчиво шепчет Эрик. - Никогда, - так же отвечает Чарльз. У Чарльза перехватывает дыхание. Прошло уже шесть месяцев. Долгих шесть месяцев, наполненных покаяниями и раздумьями, что не изменили ничего. Это своего рода ритуал - каждый вечер вспоминать все слова и все действия, чтобы снова терзать себя понапрасну. Всего час до выступления президента. Эрик сбежал, оставил Чарльза одного и нехорошие предчувствия не покидают голову профессора. А она болит, переполняясь болезненными и одновременно привычными ощущениями. Столько голосов, столько криков, столько стонов - водоворот из чужих тоски и страданий. Ксавьер слышит во всем этом: - Еще не поздно. Мы еще спасем их! - У меня свой путь. А ты делай так, как знаешь. Я не буду тебя останавливать. И Магнетто больше невозможно услышать. Но Чарльз и так знает где он.