Злость и спасение.

Злость Люси - красновато-синий оттенок синяков на бледной и тонкой коже. Они не успевают зажить, но держались бы все равно слишком долго. Обида, гнев - алые ленточки-полоски царапин, которые кровоточат несколько часов, как будто оставлены острым ножом, а не ногтями. Ее эмоции - раны, которые она, кажется, умеет наносить всем телом: синяки, порезы, следы пальцев от ударов. Она сама - рана, гниющий, никогда не заживающий ожог от пламени, которое пожирает Люси изнутри каждый день. И единственный способ, панацея от всего этого - маленькая Мирта, которая позволяет ранить себя. День за днем, вечер за вечером, когда они возвращаются после занятий. Когда напряжение звенит лопнувшей струной, хотя обе они знают, что произойдет. Что Люси одним движением сорвет с шеи рыженькой ведьмочки объемный шарф, которым она в последнее время закрывает истерзанную шею, неуклюже, но сильно столкнет Мирту на свою кровать... Огонь успокаивается лишь когда принимает в свои объятия Мирту, которая покорно терпит и боль, и ожоги. Пламя беснуется черными рваными прядями, хрипло рычит и шипит... Мирта прекрасно знает, от чего она спасает Люси. Наверное, она знает и понимает даже слишком много, только предпочитает молчать - за это темный огонь и полюбил ее. За то, что знает. За то, что не возражает. Ни когда оказывается накрепко привязанной к спинке кровати своим же шарфом. Ни когда ребра полыхают от укусов, которые въедаются клеймом под кожу, ни когда боль настолько невыносима, что приходится кричать. Ни когда не может сесть с утра, а то и банально пошевелиться. Люси никогда не говорит ни слова о том, что происходит между ними по вечерам - все принимается как данность. То, что приходится носить безразмерные кофты. То, что у Люси парадоксально холодные руки, которые нельзя согреть, но при этом горячее дыхание. То, что на бедре наконец начала зарубцовываться маленькая ножевая рана в виде буквы L. Ради спасения Люси Мирта все это принимает и ни о чем не сожалеет. Ну разве что об одной вещи. Когда Люси совсем сносит крышу, она шепчет куда-то в ложбинку между аккуратными грудями своей соседки-спасительницы только одно имя: Айси. Мирта хотела бы, чтобы однажды это было ее имя, хоть она и не скажет этого даже самой себе.