***
Убийство за убийством, город за городом. Он очистит этот мир от погрязших в черни созданий. Он уничтожит их всех. Решив так, ангел, ставший чернее и страшнее демонов, окутанный жаждой мести, шагал по земле, оставляя за собой багровый ковер смертей. Люди содрогались, слыша о нем, а завидев, бежали сломя голову. Но от карающей руки объятого пламенем мести ангела спасения не было. Мир объяли сумрак и страх. Каждый город дрожал в ужасе, ожидая, когда карающий придет за ними, ведь каждый понимал ему не спастись. Легенды и слухи быстро расползлись во все стороны света. Но сколько не было смертей, сколько бы людей он не убил, он не чувствовал облегчения, лишь растущие глубоко в груди боль и пустоту. Город от города он обрывал сотни тысяч жизней, но покой не приходил. Да, он убил многих, но людей оказалось слишком много. На месте разрушенных городов, тут же появлялись новые. На смену сотне людей стекались тысячи, в надежде что демон мщенья не пройдет там, где уже бывал. Сколько бы жизней он не забрал, в живых оставалось больше. Отброшенный светом и тьмой ангел нигде не мог найти покоя и медленно угасал. И не мог остановить карающей руки. Хотя по прошествии многих сотен лет, он уже забыл, за что мстит, и просто убивал, безжалостно обрывая жизни, уже и не способный ответить, за что. Как угасала искра его жизни, так угасали и силы. Прошло немало времени, но он больше не мог убивать так много как хотел. Силы были на исходе, а людей было все еще слишком много. Он бы взвыл от отчаянья, да и его больше не осталось в душе ставшего черным ангела. Он уже не был ни ангелом, ни демоном. Теперь в нем была лишь пустота. Не понимая, зачем убивает, куда идет, он просто шел дальше и продолжал нести смерть. Силы высших существ больше не подчинялись ему, и приходилось убивать способом смертных. Кровь с рук павшего ангела обагрила нож, а проклятья, слетавшие с губ, были страшней чумы. Теперь лишь сиявшие некогда голубые глаза, и изодранные, почерневшие крылья свидетельствовали о том, что когда-то он принадлежал свету. А когда силы угасли совсем, все обернулось против него. Уже не люди прятались от него, а он от людей. Его звали уродом и желали ему смерти. За ним велась охота. А у него больше не было сил убивать. Исподтишка, по ночам, он входил в города и убивал задержавшихся, не успевших спрятаться в тепле домов людей. Очередная ночь, пустота в груди и взгляде, очередная жертва идет на встречу. Блеск стали, вскрик, удар, звук падающего тела и тишина. Все как всегда, но… - МАМАААААА!!!... Крик пронзил ангела, не хуже кинжала. Обернувшись и сжимая в руках рукоять окровавленного ножа, он смотрел пустым взглядом на маленького мальчика, что застыл, с ужасом глядя на павшую от удара лезвия женщину, у ног несущего смерть. Топот маленьких ножек и крик, разрывающий душу. - Мама! Мама, что с тобой? Проснись! Мама!.. Взгляд, переполненный страхом и отчаяньем, прожег ангела. - За что?! Верни! Верни мою маму! Возьми меня! Верни маму!.. В окнах соседних домов загорался свет. Люди выбегали на крик, вооружаясь, кто чем ладен. Они сбегались на крик, а ангел не мог пошевелиться. Все его существо давила неведомая ему, до селе, вина. Нож, выпущенный из покрытой кровью руки, с громким звоном ударился о камни брусчатки. Со всех сторон на несшего смерть, посыпались удары, проклятия, обвинения, но он не чувствовал боли, он не видел никого и ничего. Он видел лишь яркие, чистые зеленые глаза, а в ушах звенело «за что?!». Вопрос звучал надрывным детским голоском, и в то же время, осипшим от крика голосом ангела. Вскоре, израненный ангел уже лежал, а на него все сыпались удары и проклятия. А он, даже лежа, не мог отвести взгляд от мальчика, прижимающего дрожащими ручками голову матери к груди. Голова женщины была покрыта платком, а на груди красовался небольшой деревянный крест. Лужа крови, что тошнотворно блестела на брусчатке, смешивалась с потеками молока. Он лишь сейчас заметил, что женщина сжимала в одной руке небольшую чашку, из которой оно вытекало, а в другой - кусочек хлеба. - Остановитесь! Стойте! Пусть вернет мне маму! Крик ребенка, что, оставив мать, закрывал от ударов ангела, пронзил все существо нестерпимой болью. - Я не смогу её вернуть. Чуть слышно произнес носитель черных крыльев, отчаянно желая исчезнуть, в сей же миг, или вернуть время вспять. Люди не посмели бить ребенка, что мертвой хваткой вцепился в ангела и, бубня проклятия себе под нос, разошлись по домам. - За что?.. За что ты забрал маму? Почему? Она никому ничего плохого не сделала. Верни маму… Еще не ведавший гнева ребенок, вцепившись в плечи павшего ангела, разразился рыданиями, сотрясаясь всем телом, и умоляя вернуть родного человека. Перед глазами бывшего служителя господа проносились забытые моменты прошлого, когда он вот так же кричал, умоляя вернуть то, что ему дорого. Но нет, только теперь ангел понял, что он тогда, в отчаянье кричал проклятья и угрозы вместо просьб. Он поддался тьме тогда, когда должен был тянуться к свету. «Чем я лучше них?.. Я стал таким же…» Понимание этого, тупой болью отозвалось в груди носителя крыльев. Внутри словно что-то оборвалось. Не этого он хотел, не этого желал. Его главным желанием было уберечь таких, как его подопечный, от такой судьбы. Чтоб такие как те, кто забросал мальчика камнями, не могли больше никому причинить вреда. Вспоминая все содеянное, павший ангел с ужасом осознал, что убивал без разбору и невинных детей, и встававших на их защиту матерей. Пустота внутри него изменилась. Когда она разрослась, он просто ничего не чувствовал - он бесцельно убивал. А теперь его изнутри съедала боль, и сводящее с ума чувство вины. Но самые тяжкие муки, приносило понимание, что ничего уже не исправить и никого не вернуть. - Почему? За что?.. Слова больно ударяли ангела. Подняв угасающий взгляд ставших ледяными голубых глаз, он содрогнулся, столкнувшись с зеленой глубиной, переисполненной печалью и болью, но притом в глазах собеседника не было ни грамма ненависти, ни капли злости или желания мстить. Немой вопрос и всепоглощающая печаль, и они били в сотню раз больнее, чем если бы на него кричали и проклинали. - Я не знаю… не помню… Ответил бывший житель небес, закрывая глаза. Но даже сквозь закрытые веки он видел этот взгляд, он видел невинные слезы, он видел боль и скорбь, причиной которых являлся. - Не умирай… Эти слова заставили носителя крыльев вновь содрогнуться. - Почему? Хочешь отомстить? Не хочешь, чтобы я умер без боли? Тихо спросил ангел, не в силах отвести взгляд. - Нет… мстить нельзя… мама… мама, всегда говорила… чтобы не случилось, нельзя мстить, так сказал Боженька. Нельзя делать кому-то больно. Ответило дитя, неведомо откуда набравшись сил, чтоб говорить, и чтобы подавить душащие рыдания. - Тогда, ты хочешь, чтоб я жил? Просто хочешь, чтоб я жил? Хоть я и забрал у тебя маму? Вновь открыть глаза, оказалось непосильной задачей. Но павший отчетливо ощутил, как мальчик кивнул. - Хочу. Пока мы живы, мы можем исправить свои ошибки, или искупить их. Мальчик говорил едва слышно, но его слова прозвучали для ангела громче крика. Собрав все свои силы, чернокрылый поднялся, чуть пошатываясь и глядя виновато на ребенка, который оказался мудрее него самого. - Хорошо. Тогда, мы еще встретимся… Мальчик не пытался его остановить, не говорил больше ничего, просто молча смотрел вслед, вновь прижимая к себе голову охладевшей матери, что больше никогда ему не улыбнется. А грудь ангела сжимало так, что в пору сойти с ума от боли.***
Когда подозреваемого в колдовстве доставили к начальнику городской стражи, он сразу узнал его. Тот совсем не изменился. Все такой же пустой взгляд ледяных голубых глаз, так же истерзанное тело, и неизменный горб, скрытый тканевым плащом, который, временами, странно подрагивал. - В темницу. На верхний уровень. Не заковывайте, и принесите ему чашку молока и кусок хлеба. Никого к нему не пускать, я сам с ним разберусь. И одежду не троньте, его самого - тоже. Иначе до суда не доживет. В голубых глазах дрогнуло удивление, а после осознание - и взгляд виновато опустился в пол. Когда мужчина вошел в камеру, в его зеленых глазах не было ни гнева, ни ненависти - лишь нерушимое спокойствие. От него даже веяло какой-то жалостью. - Узнал? Заключенный кивнул, и грязные, спутанные, но удивительно светлые и длинные волосы немного колыхнулись. - Ты по-прежнему не можешь ответить зачем? - Нет… Тихий осипший ответ, и голос в котором скользят вина и мольба. Когда мужчина подошел, и наклонившись коснулся плеча заключенного, тот дрогнул, словно ожидая удара, а после медленно поднял голову. Взгляды встретились, в одном взгляде читалась боль, мудрость и очень давняя печать скорби, а в другом – вина, молчаливая мольба о прощении и всепоглощающая пустота. - Приговор выносить буду не я. Но в последний час я буду рядом, чтоб прочесть тебе молитву. Ангел вздрогнул, и вновь опустив голову, кивнул. Его не просто простили, ему прочтут молитву, в последний миг. - Я этого не заслужил. Голос прозвучал надтреснуто. - Этого заслужили все. А за грехи ответить придется, когда встретишься с Всевышним. Мы не боги, чтоб решать, кого засудить, а кого простить. Слова, произнесенные тепло и достаточно мягко, ранили не хуже ножа.***
На суде ангел почти ничего не слышал, ему было все равно, какую казнь назначат. Он лишь вглядывался в спокойные зеленые глаза чувствуя как с невыносимой болью все его существо разрывается на части. Уже через несколько дней, его вели на эшафот. Меч мерно раскачивался на веревке, подвешенный за рукоять. Ангела поставили на колени, прямо под острием клинка. «Надо же, какая необычная казнь». - Вы приговорены к смертной казни по обвинению в колдовстве. У вас есть последнее слово. Зачитал судья, с презрением глядя на приговоренного. Ангел уже собирался покачать головой, когда чьи-то теплые руки обняли за плечи, а в макушку уперлось нечто твердое. - Господин судья, я с ним. И это не обсуждается. И прошу, скажите палачу, пусть перейдет вперед, а не стоит за спиной. Преступник не сбежит. Послышался до боли знакомый голос. Содрогнувшись всем телом, носитель крыльев открыл глаза. Перед собой он видел лишь грудь. Его прижимали к себе, а его голову накрыли своей. - Зачем? - Я же пообещал прочесть молитву. Ответили ему с улыбкой. Послышался треск отрезаемой веревки, и в тот же миг с ангела стянули плащ, а истерзанные крылья расслабленно расправились. - Я ненавижу… людей… Успел шепнуть он, слыша молитву начальника стражи, и всем существом внимая ей, прежде чем холодная сталь пронзила их обоих. Когда палач подошел, чтоб вынуть меч и убрать трупы то, не выдержав, закричал, закрывая лицо руками и отходя. Крылья за спиной прощённого ангела медленно осыпались сияющими, белоснежными перьями... Теперь... он получит... покой.