Не зря же жили

Я знала, что моя фантазия способна на многие дикие выходки. И представить себе монстра, живущего в моих кошмарах, реальным фактическим лицом было для неё обычным делом. А окажись он и в действительности таковым, я бы не огорчилась и не испугалась, а приняла как должное, может, и обрадовалась бы. Подобного опыта у меня ещё не было, но в себе я не сомневалась, поэтому отчаянно его ждала. Лёжа в постели и мучаясь от давления в черепной коробке, я сочиняла всякие небылицы, которыми вполне можно отвлечься от боли и приятно наполнить одиночество. Я всё-таки уговорила Алекс пойти на это, как оказалось, давно планируемое свидание с Сэмом. Уж не знаю, какой поход в кафе или кино можно планировать три недели, но заставить отложить его ещё хоть на один день – значит вызвать острый приступ сестринских чувств, включающих всепоглощающую ответственность. Я люблю Алекс, и хочется надеяться, что отпустила её именно поэтому, а не из страха разрушить такое прохладное одиночество… А почему прохладное? Перед самым уходом Алекс закрыла моё окно, и сейчас в помещении было невероятно жарко. А прохлада это то, что мне так сейчас необходимо. Ощутив на лбу прилипшую прядь волос, я решила, что больше не в состоянии находиться в этой духоте. Превозмогая боль, я кое-как сползла с кровати и, добравшись до окна, подняла раму до максимального предела. Свежий воздух беспрепятственно проник в комнату и, как полноправный хозяин, принялся разгуливать по всем уголкам допустимого пространства, открывшегося ему. Откуда в таком мегаполисе, как Нью-Йорк, мог взяться свежий воздух, оставалось неразрешимой загадкой, притягивающей к себе за счёт разнообразных вариаций её толкования. Это уже третий, впрочем, уже подходящий к концу день моего добровольного заточения. Два дня, в то время как Алекс была в колледже, я валялась в бреду, приходя в себя где-то под вечер. Сестра боялась оставлять меня одну, но тут помогла то ли унаследованная от мамы способность внушения, то ли доверчивость номинально старшей сестры. Я ни на что не жаловалась, потому что в кои-то веки могла отдохнуть. По ночам мне снова начинали сниться какие-то небывалые сны. Хотя почти ничего и не изменилось – прежние обрывки – осознавать себя их частью было приятно. Они заключали в себе что-то мистическое, таинственное и от этого несравненно притягательное. На вторую ночь звуков в сне-воспоминании стало больше. Казалось, я слышала собственное тяжёлое дыхание и учащённый ритм биения сердца. А когда меня кто-то схватил, неподалёку закричала какая-то женщина… Ещё я неожиданно обнаружила нечто новое… Телефон я, оказывается, не забывала – среди прочих вещей на прикроватной тумбочке отыскать его не удалось. Потерять могла, наверное… А на утро после моего пресловутого возвращения, ещё до того, как слегла с температурой, глянув в зеркало в ванной, заметила тёмные пятна в области шеи и ключицы. Может, связано с тем сном?.. Говорить Алекс не стала, мало ли что она подумает, а уж о том, что может предпринять, вообще молчу… Нередко я замечала за собой странные поступки и действия. Вроде желания что-то утаить, поступить по-своему или поверить во что-нибудь необычное. Вот и сейчас спонтанно решила поиграть в чудачку, если не в сумасшедшую… недалеко всё-таки. Спасительный такой режим и даже увлекающий. Вспомнив о гематоме, я приложила руку к шее. Как мне казалось по ощущениям, этой отметиной наградила меня человеческая рука, причём, достаточно внушительного размера, так как мои пальцы были явно тонковаты. Перед мысленным взором возникло искажённое, уже явно нечеловеческое лицо, но оно почему-то не вызывала страха или отвращения, только жалость и сострадание… Я знала, что веду себя странно, может даже глупо, но со стороны меня видеть никто не мог, а, значит, не мог и осудить. Да и не боялась я осуждения. Несметное число человеческих мыслей и поступков было, есть и ещё будет покрыто завесой неразгаданной тайны, равно как и свежий воздух ночного Нью-Йорка. Может мираж, сон? А может и явь. Часть моего сознания между тем жила своей собственной жизнью. Подобно фотороботу сфокусировавшись на внешности того загадочного существа из «сна», она начала выявлять в нём человеческие черты – оборотень возвращался к исходному облику. Несколько минут напряжённого труда, и получился красивый молодой мужчина с привлекательным, но вселенски печальным и уставшим лицом… Загоревшись неожиданным энтузиазмом, я пододвинула свой письменный стол ближе к окну, за которым уже начали сгущаться сумерки. С детства я обладала некоторыми весьма незамысловатыми художественными способностями, а это лицо никак не могло остаться без должного запечатления. Лист бумаги и графитные карандаши разной мягкости – вот и все рабочие принадлежности. Не зная, как точно выглядит этот человек, мне было интересно взглянуть на будущий результат своей работы. Штрих за штрихом на бумагу ложились выуживаемые из сознания очертания мужского лица. А перед глазами то и дело вспыхивал цвет расплавленного золота и звериный оскал незнакомца, но я упорно боролась с наваждением, кладя на бумагу исключительно человеческие черты. И у меня получалось… Иначе, как я его узнаю, когда он придёт?.. Была у меня такая неподкреплённая уверенность в том, что я его ещё увижу.