Море

Эридан смотрит на сжатые в кулаки руки Соллукса. Не может отвести взгляд от тонких запястий, прослеживает дорожки горчичного оттенка вен, позволяет себе ухмыльнуться, обращая внимание на побелевшие от напряжения костяшки пальцев. Ногти, наверное, до боли впиваются в кожу. Эридан вздрагивает. На его теле оставлено множество таких отпечатков: параллельные линии, сбивающиеся на кривизну, выпускающие разбитый на акварельные потёки драгоценный пурпур. Соллукс в самой шепелявой манере спрашивает, на что Эридан уставился. — На твои руки, Сол.  Эридан поднимает взгляд и видит перекошенное злобой лицо Соллукса. Ему интересно, что взбесило Каптора больше: абсолютно дурацкое сокращение имени или одно только присутствие рядом такого недостойного существа, как обладающего едва ли не самой высокой кровью тролля. И Эридан ухмыльнулся бы снова, но это совершенно не в его манере. Презрительно поджимает губы и глядит снизу вверх так, словно выше на голову. Грубо хватается за и без того растянутую футболку Соллукса и... громко шипит, когда его собственный шарф обращается удавкой в руках Каптора. Другой рукой Соллукс цепляется за кашемировый свитер, отмечая про себя, что порвать его не так уж и сложно. Эридан чувствует тяжёлое дыхание на своём лице, а сам задыхается и покрывается фиолетовым румянцем от напряжения.  — Ебанулся? — сквозь зубы цедит Соллукс, в глазах которого пляшут и, кажется, трещат цветные искры псионики. Эридан ответил бы что-то ехидное, но сейчас его заботит только невозможность дышать и двигаться. И если он в какой-то степени привык к сковывающему действию псионики, то шарфом его душат впервые. Его собственным шарфом. Соллукс, похоже, просто наслаждается сложившейся ситуацией: — Ебанулся, — отвечает он за Эридана и ослабляет хватку.  Ампора судорожно хватает ртом воздух, рывками развязывает шарф и швыряет его себе под ноги, в приступе неконтролируемой злости позабыв о том, как дорога ему эта вещь, — помнётся ведь, растрескавшись складками. Соллукс ядовито улыбается, показывая желтоватые клыки. Он с неприкрытым удовольствием наблюдает за тем, как тяжело и часто вздымается грудь Эридана, как полупрозрачные плавники приобретают пурпурный оттенок. Ему нравится думать, что это выдаёт скорее стыд, чем напряжение. Хочется запрокинуть голову назад и расхохотаться: этот хипстер выглядит так нелепо сейчас. Эридан слишком резким, быстрым жестом поправляет очки в широкой оправе. Ему совсем не до смеха — это выглядит тупо в любой ситуации, и насмехаться над собой он позволять тоже не намерен, — что может быть неуважительней?  Они никогда не нуждаются в поводе. Забывают о причинах на первой минуте спора; не замечают, как осторожное прикосновение превращается в захват; вкрадчивость едва слышимого шёпота над самым ухом разбивается криком несколько секунд спустя. Они — болезненно худые, дышащие тяжело и напряжённо (совсем как выброшенные на берег рыбы) — заплетают ненависть в узор с привязанностью. Им просто нужно потерять контроль.  Эридан хочет стереть с лица Каптора эту мерзкую ухмылку. Эридан хочет никогда больше не слышать «эхехе» вместо нормального смеха. Эридана раздражает выставленная напоказ шепелявость и растянутое, обречённое и неизменное «блять» в конце предложений. Он несчётное количество раз посылал Соллукса в самой грязной манере из возможных и пропадал; даже не писал сообщений — лусус знает, чем вообще занимался и где был всё это время. Раньше Соллукс считал, что Эридан просто слишком туп, чтобы разобраться в работе чат-клиента. Только Ампора всегда возвращается — через неопределённое время.  Соллукс улыбается всё так же. Он улыбается каждый раз, когда это повторяется. Облизывает раздвоенным языком обветренные губы и ждёт — не пытается серьёзно ударить даже в ответ, хмурится и скрипит зубами, услышав ставшее привычным «Сол». Просто потому что это повторяется каждый раз, он не может не улыбаться. Лениво ждёт возможности, момента, когда надоест выслушивать сбивчивые обвинения (оскорбления? претензии? что он ввообще говворит?) — думает только о том, что у Эридана чертовски странный акцент.  Иногда они не могут ненавидеть друг друга в привычном смысле слова — это выливается во что-то большее.  Они давным-давно упустили момент, когда всё с ними происходящее стало казаться правильным.    Эридана передёргивает от ощутимого укуса в шею. Он шипит, но даже не пытается сопротивляться. Что-то подсказывает Соллуксу: причиной этому служит не понимание бесполезности таких попыток, а простое нежелание. Боль расцветает холодными иглами, заставляет сжаться и отступить, но в шаге назад — стена. Ухмылка Соллукса становится откровенно издевательской. Эридан боится даже думать о том, в какой раз всё повторяется. И он всегда по-детски отступает, но оказывается бесцеремонно вжат в стену. Шумно дышит и даже не двигается: знает, что сейчас это и вовсе сделается невозможным — вспыхнут красно-синие искры. Соллукс как-то странно щурится. С несвойственной осторожностью прикусывает нижнюю губу Эридана, забираясь руками под свитер. Эридан целует неуверенно и неумело — он, кажется, привык только грубо кусаться.  — Если бы ты хотел свалить, то уже сделал это.  Кровь стекает вниз, по шее, акварельными потёками тёмного пурпура. На вкус она солёная, как морская вода, — Соллукс демонстративно кривится, проведя языком по месту укуса. Он ненавидит воду и всё, что связано с ней. Море для него — бездна теряющихся очертаний, сплетающихся теней и искажение с горько-солёным привкусом. Но Каптор даже себе никогда не признаётся в том, что просто боится задохнуться.  Соллукс впадает в какое-то странное состояние сродни оцепенению, когда его почти осторожно притягивают ближе за несчастную растянутую футболку грязно-серого цвета. Глаза Эридана за стёклами очков кажутся помутневшими. В расширенных зрачках Соллукс видит своё искажённое отражение (вода ты помнишь как она искажает всё вокруг ты помнишь каким всё кажется изломанным). Эридан говорит что-то, но слишком тихо — сбивающимся шёпотом (ты помнишь как пытался вдохнуть ты помнишь как хрипел на самой поверхности), слова срываются с искусанных губ — Соллукс слышит только неприятные свистящие нотки (как ветер ты помнишь этот грёбаный холодный ветер). Тень (эти силуэты ты же помнишь их ты даже не знаешь что это) заставляет Соллукса отшатнуться. Он почти кричит в попытках втолковать Эридану, что там, прямо за его спиной, да, за его чёртовой спиной море-бездна-всё-что-блять-попадает-под-определение-воды, это его, Эридана, кровь и глаза ненормального цвета. Соллукс дрожит и показывает пальцем вытянутой вперёд руки на грязную стену.  Ампора смотрит с непониманием и ужасом. По спине стайкой мелких насекомых ползёт вверх холодок. Ему никогда не доводилось видеть Соллукса в таком состоянии. Он, конечно, на своём опыте знает о резких переменах в настроении — вспышках неконтролируемой ярости — и даже привык к потрескивающим красно-синим искрам, но происходящее сейчас больше всего напоминает истерику. Эридан не имеет ни малейшего понятия о том, что может сделать. Чувство юмора Соллукса всегда было странным, если оно есть вообще — возможно, это просто дурацкая шутка. вода? — Сол... Нет никакой воды. Всё нормально, — попытки говорить ровно заканчиваются ничем, а голос становится выше от волнения. Гласные несколько растянуты, но ему совершенно плевать. Эридану кажется, что он успокаивает себя. Соллукс чувствует себя воплощением дезориентированности и идиотизма.  это снова твои перепады в настроении это снова твои галлюцинации море? Каптор тонет в собственных мыслях, как в ледяной воде, — оцепенение приходит не сразу. Он видит море в радужках глаз Эридана. Он видит море в блеске и узорах на его кольцах — длинные пальцы нервно сжимают ткань плаща. Он видит волны в складках одежды. Он боится увидеть море в себе. Когда Эридан растерянно обнимает его, Соллукс всё так же неровно дышит и едва заметно дрожит. Вода в море ледяная-ледяная. Эридан тёплый. Закрывая глаза и нервно сглатывая, Соллукс ненавидит эти образы в своей голове так сильно, как никогда не ненавидел даже Ампору.