***
Вот уже несколько лет он не ощущает покоя, когда в образе человека смотрит в её малахитовые глаза и, кажется, с головой тонет в них. Образ ворона уже перестал быть для Диаваля родным. Скорее, он служит прикрытием стыда, который сдавливает слуге горло. Неловко потом смотреть на Малефисенту, но… Почему вокруг неё нет воздуха? Почему Диаваль задыхается? А что сама госпожа? Диаваль уверен — она хладнокровна. Ведь были моменты, когда чёрные перья не успевали скрыть его тяжёлое учащённое дыхание и пылающий взгляд, в котором отчётливо отражались мука и голод. Госпожа лишь закатывала глаза и как-то лениво взмахивала рукой, чтобы не видеть его унижения. Не замечает. Нарочно? Или всё-таки притворяется? Ей куда больше дела было до Авроры. Что ей жалкий ворон? Они партнёры. Он нужен лишь для работы. Он её глаза и уши в королевстве. Он лишь слуга, вот и всё. Аврора — единственное существо, достойное её особого внимания. Малефисента любила пристраиваться на извилистых ветках огромных деревьев, наблюдая, как юная принцесса только-только начинает познавать окружающий мир. Но что стоило Диавалю смотреть на полулежащую госпожу. Кажется, над ней можно нависнуть, прижать идеальное тело к толстой коре дерева и уже больше никогда не отпускать. Как она величественна, прекрасна и неприкасаема, словно огонь… Это невыносимо. Это невыносимо! Диаваль сглатывает тугой комок в горле. Опять этот жар. Он поглощает его, разрывает здравые мысли в мелкие клочки… Рубиновые губы, каковы вы на вкус?.. Фисташковые глаза, как вы горите от ярой страсти?.. Белоснежные веки, как вы закрываетесь от наслаждения?.. Нет! В ворона! Срочно! Иначе самообладание сгорит в агонии! Ноги Диаваля предательски подкосились, и он послушно опустился перед госпожой на одно колено. Пока только на одно. — Диаваль? — она оторвала свой взгляд от юной принцессы. Коварно притворяется, что в недоумении? Ах, женщина! — В ворона… — хрипя, взмолился Диаваль, стараясь не смотреть ей в глаза. Голос Малефисенты эхом отдавался в голове. Нельзя думать… — И куда же ты собрался лететь? — она с лёгким удивлением приподняла свои прекрасные брови. — Останься, Диаваль. Ты можешь пригодиться. — Мне мерзок образ человеческий, — с презрением в голосе выдохнул слуга. Перья… Он скорее хочет почувствовать перья… Он хочет спрятаться за ними. Она устало вздохнула и небрежно взмахнула рукой. О, счастье, небеса смилостивились над грешным существом, и краска стыда потихоньку сползла с его белого лица. — Благодарю, госпожа, — торжествуя, успевает промолвить Диаваль прежде, чем уста его превратятся в угольный клюв.***
То в жар, то в холод бросает его. Как банально и глупо. Ворон понимает, что пора что-то делать с этой неутолимой страстью. Но что? Он вечно будет при ней. Вечно. Он в долгу. Нет, лучше бы его прибили тогда палкой. Он бы отмучился пару мгновений, а эта агония окисляет его кровь уже несколько лет. Что может быть хуже воздержания? Что может быть хуже такого унижения? — Лети во дворец. Доложишь мне об обстановке. Диаваль тихо выдохнул и низко опустил голову. Её аура заставляет его язык неметь. Он так долго продумывал слова: как он скажет их, в каком порядке, с какой интонацией… И вот всё рушится… всё тонет в её хищных глазах. — Малефисента… — выдохнул он её имя, не поднимая глаз. Сердце словно сжала ледяная рука. Он снова медленно сходит с ума от её вида, от её запаха. Она невероятна, когда стоит при величественном лунном свете. Глаза её полыхают ледяным огнём, алые губы недвижны. Она словно прекрасная мраморная статуя античных времён, высеченная самим Дьяволом… — Я больше не слуга тебе. Слова свободы, которые должны быть слаще мёда и легче пёрышка, оказались горькими, словно горчица, и тяжёлыми, словно золото. Произнесены они были подавленным, но не дрожащим голосом. Для большей убедительности нужно было поднять свой взор и устремить его прямо в глаза Малефисенты, но Диаваль не смог. Его человеческий взгляд был устремлён в сырую землю, и поднимет он его только тогда, когда станет вороном. О, гордость, ты уже давно мертва, и твои остатки догорают где-то в глубине души, превращаясь в серебряный пепел. — Посмотри на меня, Диаваль. Слуга побелел. Лучше прикажите ему воткнуть себе в грудь кинжал. Он с радостью вгонит лезвие в плоть по самую рукоятку. Это в миллиарды раз проще, чем поднять глаза. — Посмотри на меня. Её голос стал ближе, опутывая сознание ворона, словно мягкая липкая паутина доверчивую муху. Жар. Он вспыхнул вновь и, играясь электрическими зарядами по нервам, прокатился волной до самого низа. Живот приятно свело, от чего Диавалю стало совсем не по себе. — Не подходи… — прохрипел он, закрывая глаза, и жадно вбирая ноздрями воздух. Ему нужен был кислород, чистый, чтобы к чертям отравиться, а он оказался наполненный запахом трав, свежестью рек и… ещё чем-то сладким. Это был единственный запах, который мог за один вздох опьянить Диаваля. Это был запах Малефисенты. — Подними голову, Диаваль. Её дыхание. Он способен чувствовать его каждой клеточкой, слышать его за метры от себя. Но сейчас… оно так близко. Диаваль стиснул зубы. В нём медленно просыпалось животное, но это был не ворон. Это был ненавистный ему волк, самый настоящий, невероятно свирепый и очень голодный. Он задержал воздух в лёгких, чтобы не вдыхать этот сладкий яд, и, не открывая глаз, поднял голову: — Просто преврати меня в ворона, и я улечу отсюда прочь или… — слуга осёкся. — Или убей. Нависла минута молчания. Нависла минута адского круга для ворона. — Не узнаю тебя, Диаваль. Ты стал таким сентиментальным. Она подошла ещё ближе. Низ живота свело ещё сильнее. Какая-то сладкая боль растеклась по всему телу, доставляя слуге лёгкое чувство эйфории. Диаваль прекрасно понимал что это и боялся впасть в зависимость. Если он увлечётся этим лёгким наслаждением, то потеряет над собой контроль. Она слишком близко, но до неё нельзя дотрагиваться. Малефисента неприкасаема. Это аксиома. Нельзя. Нельзя… Слуга шумно выдохнул, закусывая губу почти до крови. Его бледные веки дрогнули. — Нельзя, Диаваль, — прошептал нежный женский голос у самого его уха, касаясь тёплым дыханием, и чья-то нежная холодная рука прикоснулась к его виску, обжигая кожу, словно раскалённым железом. — Нельзя… Его сердце заколотилось в бешеном ритме, словно хотело разорвать все сосуды. Слуга оказался парализован. Пойман в золотую клетку. Пойман. Навсегда пойман. Он будет жить в неволе до тех пор, пока желание не изъест его изнутри до самых костей. Чтобы стоять с ней так близко, нужно иметь огромную силу воли… — Моя госпожа… — тихо простонал Диаваль, почувствовав головокружение. — Лети в замок, Диаваль… — еле слышно пропела она на выдохе, и слуга понял, что, если он не протянет сейчас к ней руку, то окончательно потеряет рассудок или просто умрёт. Лёгкий коварный смех опутал его слух. Он почувствовал, как на коже начинают появляться перья. — В замок, мой верный слуга. — Да, госпожа…