Prayers

Правильно говорят, что детство – самая беззаботная пора. Анна долго спорила об этом с матерью, показывала синяки на острых коленках, ссадины на локтях и толстую уродливую корочку на ноге от гвоздя. Екатерина, мать Ани, внимательно выслушивала и улыбалась как-то незаметно грустно, а потом выдыхала: «Когда-нибудь ты сама в этом убедишься, доченька. Не сейчас, но когда-нибудь». Анна отрицательно качала головой, поджимала и без того тонкие губы и уходила гулять в сад за домом. Проводить лето в деревне Аня любила с детства – с пяти лет – здесь всегда было тихо, был слышен немного тоскливый лай собаки в соседнем двору, но все здесь было таким… родным. Когда Ане было двенадцать, в деревушку приехала на летние каникулы новая девочка: такая же, как и она, Аня, городская. Дружба возникла сразу, как только обе девочки встретились взглядами. Анна, как и все дети из деревни, выбежала к воротам встречать новых «гостей» – обычное любопытство. Женька Сомова приехала тогда на старой пятерке, сидя на заднем сидении, а когда машина остановилась у ворот деревни, то выскочила и тут же закричала во все горло. Потом сложила руки на груди и коротко бросила, чтобы ее везли обратно в Москву. Мать ее, высокая женщина, лишь махнула рукой и просила своего мужа вынести их чемоданы на дорогу. Все дети окружили машину почти плотным кольцом, а эта странная девочка – как тогда показалось Ане – вдруг рявкнула на всех оглушительно и оправила полы своего летнего платьица. Поначалу Аня относилась к этой девочке с презрением: уж сильно та недолюбливала свою мать, а Анне с детства было втолковано, что родные – самые близкие и нужные люди. Потом девочки пересеклись около магазина, Женька покупала пачку жвачек, а Аннушка прибежала за хлебом. – Тебе не нравится у нас? Я думаю, здесь здорово, – Аня улыбнулась и проворно засунула в короткие джинсовые шортики сдачу, потом перехватила буханку хлеба поудобнее и зажмурилась от палящего солнца. – Я хочу домой, в Москву! – Женька же была абсолютной противоположностью: бледная, худущая, как спичка, с синюшными кругами под глазами, и обозленная на весь мир. – Я тоже в Москве живу, а летом здесь. У нас тут речка недалеко, неужели не бывала еще? – поразилась Аннушка и тут же спешно добавила: – Если хочешь, могу показать окрестности. Я здесь с детства, и каждый приезд сюда жду с нетерпеньем. – Мама сказала, что речка у вас тут плохая, грязная. – Да ты что? Речка у нас – зашибись! Бери свой купальный костюм, и айда на речку! Я тебе такие места покажу, закачаешься, – Анна широко улыбнулась, отерла чумазые ладошки о футболку и подмигнула. – Ну что, пойдешь? – получив неуверенно-утвердительный кивок в ответ, Аня продолжила: – Тогда встретимся здесь, речка дальше по дороге. Так и познакомились. Аня поняла, что девочка просто рисуется неизвестно перед кем, а деревушка понравилась ей с первого взгляда. Девочки ходили вместе на речку, проводили время вдвоем все лето, да и то жаловались, что так мало дается им на развлеченья. В первый год только знакомства Аня с Женькой прощались долго – около часу – и клялись, что напишут письма друг другу, как только доберутся до дома. Весь год переписывались, а потом снова, с радостью в деревню. Аня признавала, что никогда не имела такой замечательной искренней подруги, как Женька, пускай немного вспыльчивой, но верной. Три года пролетели незаметно, скорее, как один лишь день. И оглядываясь назад, девочки понимали, сколько трудностей выдержала их дружба: первая любовь, так называемые «летние войны» в деревне, кто лучший, ссоры, ссоры, ссоры… Когда обеим стукнуло по пятнадцать лет, в деревню приехала новая девочка, и Ане тут же вспомнилось лето, когда она встретила Женьку. Однако приехавшая девочка совсем не походила на родную, любимую Женю Сомову – это была странная девочка с окрашенными в пурпурный цвет волосами, и Женька тут же, с первого взгляда окрестила ее: «Секс, наркотики и рок-н-ролл». Позже это имечко в деревне ей и прижилось. Как оказалось, звали эту девочку тоже Аня, и она со всеми пыталась контактировать, разрушать то воздушное счастье всех ребят, с которым они жили на протяжение долгих лет. Аня с Женей поначалу как-то не обращали на новенькую внимание, а после, когда она «приворожила» Рому Шоткина, вся ребятня всерьез забеспокоилась: Рома всегда был тихим, спокойным и обычным мальчиком, а сейчас, как только он подружился с этой самой Аней, то стал непривычно другим: дерзил взрослым, смеялся над мелкими братьями и всегда кривился, когда мимо проходил кто-то из его лучших друзей. Потом и сама Аннушка начала замечать изменения в своей жизни: ее Женька начала постепенно отстраняться от нее, не было больше той близости, что была раньше, не было ночей, когда девочки, затащив старое, проеденное молью покрывало в сад, лежали и болтали. Аня пробовала выяснять, что такое произошло с их крепкой, как казалось ранее, дружбой, но Женя в упор не хотела отвечать, лишь сплевывала жвачку под ноги Ани и уходила. Девочка не знала, как это понимать: как крик помощи или же как требование уйти из ее жизни. С тех самых пор Аня объявила новой девчонке в деревне холодную и жестокую войну, разумеется, не говоря ей об этом. Просто устраивала маленькие пакости, желая хоть как-то отомстить за подругу, однако все было тщетно. Анька, как прозвали девочку с пурпурными волосами, никак на это не реагировала, а Женя больше не общалась с Аннушкой. Когда лето кончилось, и пора было ехать домой, Женя постояла около крыльца Аннушкиного дома, а потом решительно отступила к калитке. Аня увидела ее в окошко, выбежала тут же, широко улыбаясь, совсем как три года назад, словно между ними ничего и не произошло. – Ты напишешь мне, когда приедешь домой? – такие привычные слова получились у Ани хрипло; Женька лишь легонько пожала плечами и оправила лямку своего комбинезона. – Прости, – и дернула на себя ручку калитки. Больше Аннушка не успела ей ничего сказать. Так и уехала из деревни, а на следующий год приезжать сюда уже не хотела. С Женькой Аня так ни разу и не свиделась, хотя жили они в одном городе, пускай и в разных районах, не было ни одного письма. А потом Аня узнала, что мать Женьки погибла в автокатастрофе, долго мучалась, не зная, что написать ей в письме, а потом и вовсе бросила это дело, решив, что скажет ей все это в лицо. Аньку из деревни тоже не было слышно, но Аннушка была уверена, что ее Женька и эта девчонка все еще общаются и, скорее всего, вполне хорошо. Летом Аня приехала в деревню и с тоской подумала, что никогда больше не увидит свою подругу рядом с собой: та все время ходила с холодным, безразличным лицом под ручку с Анькой, не здоровалась даже, а когда и виделись они, неслышно шептала: «Прости». Тогда Аня, устав от всех этих кошмаров, от предательства самого близкого и родного человека, от холодной и презрительной усмешки Аньки, решила сходить в деревенскую церковь неподалеку. Она никогда не любила это место, потому как ей казалось, что если она и зайдет внутрь, то сгорит заживо за все свои грехи: за стащенные конфеты, за невозвращенную сдачу от хлеба… Сейчас Аня вспоминала все это с грустной улыбкой, вдруг осознавая, что детство – действительно самая беззаботная и счастливая пора на свете. Как бы она хотела вернуть все эти времена назад, исправить совершенные ошибки!.. Около дверей церкви Аня поправила платок на голове, откашлялась и вошла. Никого не было в этот душный день, а она вырядилась, как на похороны. Ходить в шестнадцать лет в церковь – почти аморально. Но слишком уж у Аннушки болела, ныла душа, требовала любви, а мать уже не смогла и помочь советом, сколько бы Аня ее не просила. Как только Аня ступила в притвор, то тут же слезы полились у нее по щекам ручьями, и благо, здесь никого не было. Вытереть их у Ани просто не было сил, она едва не рухнула на пол от собственного бессилия. Как же тяжело, оказывается, жить без родных и любимых людей, зная, что они никогда не предадут. Аннушка и сама не поняла, как ноги принесли ее в деамбулаторий. Завидев только икону, ноги у нее подкосились, и она рухнула на пол, громко и навзрыд зарыдав. Ей казалось, что ее разрывало на части от всей той боли, что она чувствовала. – Господи, помоги мне… Не хочу так жить, пожалуйста… – Аня зашептала слова молитвы как в беспамятстве, хотя слышала их только лишь от матери, когда та боролась за свое здоровье. Сзади хлопнула дверь, и Аннушка резко обернулась, увидев боковым зрением знакомый комбинезон… Потом помотала головой из стороны в сторону, обхватил голову руками и закачалась. Страшно так жить, когда нельзя доверить свою душу кому-нибудь, как же страшно и ужасно больно… Всего лишь жаркий, душный ветерок, который любит шалить и распахивать двери, давая надежду на то, что какой-то нужный человек еще может вернуться. Походы в церковь Анны участились; она бывала там несколько раз в неделю, а как лето кончилось, уехала в город, так и не поговорив с Женей. Там она тоже посещала церковь, но никакие молитвы ей не помогали: она становилась все более замкнутой в себе, угрюмой и поникшей. Словно жизнь из нее всю высосали, как кровь из пальца. Не было видно той пышущей молодости, играющих гормонов и вечной улыбки на лице. Ане казалось, что она постарела за эти два года на десять лет, словно прошла войну и вернулась оттуда. Жизнь ее стала как в тумане, без Женькиных писем, без ее немного грубоватого голоса, без шуточек, да просто без нее. На следующее лето Аня тоже приехала в деревню, однако всех своих сверстников не обнаружила: все разъехались по городам, кто куда учится, кто работать. И осталась она снова одна. Снова. Аннушке тут же вспомнился первый приход в деревенскую церковь, и это было почти ровно год назад. Аня почему-то знала, что больше никогда не почувствует то чувство свободы, которое испытывала рядом с Женькой и больше никогда не почувствует, что счастлива. Странно еще было то, что абсолютно все от нее отвернулись: одноклассники, собственная мать погрузилась в пучину отчаянья, после того, как умер Аннушкин отец. И никто не пытался помочь ей оправиться после потери подруги, о которой она больше никогда не услышит: как та вышла замуж, родила детей, пыталась искать ее, Аню, но так и не нашла, узнав, что та покончила с собою. Аннушка снова оказалась в церкви, снова была обжигающая духота, и она понимала, что молитвы не помогают и не укрепляют волю, а лишь расшатывают и делают похожей на скользкий лед. Возможно, в следующей жизни она будет любителем похода в церковь по воскресеньям, однако сейчас это было скорее обязанностью, чем собственным желанием. В деамбулатории было тихо; Аня упала на колени и спрятала лицо в ладонях. Сердце у нее разрывалось на части от всей той боли, что она переживала за последние два года, и ей казалось, что она давно уже мертва, просто тело все не успокоится. За спиной раздался вой сквозняка и взметнувшееся летнее платье в цветочек. Женя? Галлюцинации, ложь, выдумка, неправда! – Жени для меня больше нет, – тихо, как-то безумно зашептала Аня и поняла, что все кончено. Что распахивающаяся дверь и какой-то кусок материи – лишь ее выдумка и жалкая, бесплодная надежда на возвращение лучшей подруги, почти что сестры. Ане было уже не за чем жить, зная, что Женьки уже никогда не будет рядом. Та повзрослела, поступила в техникум и теперь проводит свою жизнь весело и сладко, как и нужно проводить ее, пока молодой. Аннушка пожила еще полгода, словно в тумане, а потом и померла. Говорят, задушилась полотенцем, лежа в постели. Какая-то болезнь уничтожала ее организм, однако Аннушка ни в какую не хотела бороться, все твердя о какой-то Женьке Сомовой, что, мол, хочет видеть ее сейчас. Никто так и не понял, что только что ушел из жизни самый лучший и сильный человек, преданный всем своим делам. Правильно говорят, что человеку помогают молитвы, но бог все же забирает к себе лучших – уж это Аннушка знала слишком хорошо, но до конца своей короткой жизни верила, что не была хорошим человеком, не помогла Женьке справится с потерей матери, она просто-напросто не сделала Женю счастливой. Выходит, что смысла жить у нее больше не было. Так и умерла, не зная, что Женя все еще помнит, все еще ждет… 25.04.12.