Мелодия на двоих

Белое и черное. Клавиши на рояле. Два рояля. Белый и черный. И музыка вызывающая такое непонятное чувство. Ещё не совсем белое, но уже давно не черное. Что-то светлое, едва осмысленное. Тоска о несбыточном. О том, что было, но чего уже никогда не будет. И всё это в голове, как инь-янь, перетекает из одного в другое. Из черного в белое. - Эй, Донхо, ты чего такой грустный? Совсем на себя не похож. Белая кожа и темные волосы. Как шоколад… черный. Черное на белом. Вздыхаешь и пытаешься объяснить, что в жизни бывают моменты… когда есть человек – и вот его уже не стало. Но не в плохом смысле, нет. Все живы, все здоровы… но живут уже не ради тебя, а ради кого-то, кто оказался ближе и лучше тебя. И… ты вздыхаешь снова, ведь все так сложно. А он понимает. Обнимает за плечи, прижимает к себе. И ты чувствуешь, как у твоей подбитой души появляются костыли… Или, может, они были всегда, но просто сейчас – стали совсем ясно видны, как будто подсветил кто-то. Такие белые костыли на фоне черного неба… Капельки нот неожиданно прорвали темную паутину неба, потому что ты понимаешь, что мелодия в твоей голове играет на самом деле. Что эти капельки стекают по клавишам рояля под пальцами Хуна. Ты с удивлением оборачиваешься, скидывая с себя руку согруппника при повороте, чтобы лучше видеть клавиатуру. И она моментально оказывается рядом со своей второй «половинкой», умножая количество пальцев на рояле вдвое. И вот уже тяжелые капли мелодии наполняются большим смыслом, а ты как кот следишь за движением рук, жадно впитывая звуки. И совершенно неожиданно все заканчивается. Ты ошалело хлопаешь глазами, не понимая, куда же исчезло чудо, сиявшее только что. Переводишь взгляд направо и встречаешься взглядом с улыбающимся хёном. - Тебе легче, я смотрю? Осилишь продолжить тренировку? Нет-нет-нет! Не уходи! Ты хватаешь за руку, привставая со стула вслед за ним. - Научи меня. - Что? - Мелодия. Научи меня играть её. Он долго смотрит на тебя, а потом смеется и обещает научить после окончания тренировки – там как раз есть свободное время. И, конечно же, всю тренировку твои мысли улетают только в одном направлении. И, конечно же, ты не можешь дождаться конца тренировки. Последние несколько минут сердце вообще выпрыгивает из груди, понимая, что вот-вот зазвучит мелодия. Вот-вот тот, кто знает потаенные мысли и может явить их миру, снова примется плести мелодию. Ты носишься по залу, изображая бурную деятельность, показывая, что запомнил все движения танца, все слова песен и соответствие первых вторым. Согруппники смеются и шутят, что «энерджайзер никак не успокоится» и делают ставки, не придется ли Хуну потом тащить «выдохшегося под конец Донхо» обратно в общежитие, «даже если до него всего-то минут пятнадцать ходу». Но ты сейчас просто физически не можешь обидеться, потому что тебя распирает любопытство и нетерпение. Когда Кевин наконец говорит, что передаст Кисопу, что «Хун проследит за младшеньким и не даст тому свернуть себе шею даже после тренировки», и уходит, закрывая за собой и менеджером дверь, ты как на шарнирах поворачиваешься к Нему. Шаг за шагом. Черные кроссовки по белому полу. Он кивает, указывая на пуфик возле рояля. На этот раз белого. И ты забираешься на сидение и проводишь по клавишам руками, предвкушая момент соприкосновения с чудом. И тогда по твоим рукам скользят теплые пальцы, а подбородок хёна утыкается в твое плечо. И уже именно твои руки под чутким руководством Хёна выводят над клавишами ритуальный танец, призванный указать дорогу мелодии. Рядом друг с другом, черное и белое. Черное, неумело-передающее музыку, ведомое белым – прекрасно знающим, что нужно делать. А когда понимаешь, что уже что-то получается, и ты не мешаешь своему учителю, он вдруг убирает руки. Но только для того, чтобы обнять, предлагая играть самому. И ты играешь, выливая в музыку – пускай не такую совершенную и правильную, пускай с ошибками, - все свои противоречивые чувства. Такое впечатление, что ты своей кожей ощущаешь улыбку на его лице, и она не дает тебе остановиться до самого конца песни. Даже тогда, когда след этой улыбки остается у тебя на уголке губ вместе с поцелуем. - Вот так, если тебе тяжело или грустно, можно просто поделиться этим с окружающими. Ведь так тяжело нести все самому… Он все понимает. У него тоже такое было. И все это он разделил с музыкой, напевая или наигрывая её, когда становилось совсем плохо. Но теперь появился кто-то, кто поймет без слов. И даже без музыки. Просто, как черное и белое понимают друг друга. Белое горящее в уголке губ, в сжатых по дороге из студии руках, в распитом на двоих стаканчике кофе и даже в улыбках одногруппников, встречавших их в холле общежития. И черное, витающее вокруг, чтобы белое было заметно ещё больше. Черное, которое не может без белого. Белое, не мыслившее своего существования без черного. Два в одном. И одна мелодия на двоих.