Никакого обмана

Вечерний визит вдовствующей королевы не соответствует правилам придворного этикета, и Оберин понимает это так же хорошо, как и сама Серсея. Он заранее знал, что взбесившаяся львица будет сперва требовать, затем просить, а в конечном итоге – торговаться; сейчас же принц догадывается, что станет предметом этого торга, поскольку насквозь видит сущность Ланнистерши, горделиво восседающей напротив него. Дочь Тайвина страстно жаждет обладать всем Вестеросом, доводя это обладание до бессмысленного абсолюта (которого едва ли желал ее покойный супруг). Она то нещадно душит собственные инстинкты, то восхитительно нелепо пытается воспользоваться ими. Многие женщины, не одаренные особым умом, но облеченные какой-никакой властью, попадаются в эту ловушку. Потягивая привезенное из Солнечного Копья вино, Красный Змей терпеливо ждет, пока Ее Величество собирается с силами. Серсея улыбается – фальшиво, уголками губ – и накручивает на палец будто случайно выпавший из прически локон. – Поймите меня правильно, принц, я всего лишь хочу, чтобы преступник оказался там, где ему следует находиться. – Оправленные в золото изумруды покачиваются в ушах, мирийское кружево течет вверх-вниз по тонкому запястью. Леди Ланнистер очень надменна и очень красива, – молва не лжет, – оттого-то ей не по вкусу открыто предлагать себя. «Хорошо сформулировано… даже больше, чем хорошо». Оберин настолько доволен услышанным, что решает чуть-чуть помочь своей беспокойной гостье. Он согласно кивает, встает с кресла и обходит стол, чтобы встать за спиной женщины: теперь королеве не придется столь тщательно следить за выражением своего лица. – Если вы позаботитесь о судьбе Беса, благодарность короны будет огромной. – Голос звенит, потому что время поджимает – в небе над Королевской Гаванью уже загораются звезды. Пожалуй, не лучший час для бесед о преступниках и их местонахождении. – Что до моей благодарности, она не заставит себя ждать. – Серсея резко разворачивается, насмешливо щурит зеленые глаза и касается руки дорнийского принца. Слово сказано. Не так прямо, как можно бы, не так безжизненно, как опасалась Эллария. Не потребовать ли от этой львицы благодарности для двоих? Идея заставляет Красного Змея улыбнуться. Нет, дети Кастерли Рок предпочитают другие игры, пусть и не менее откровенные. – Я позабочусь о Тирионе, – обещает Оберин. Королева хищно, полубезумно скалится, на миг теряя всякое очарование, и поднимается. Она довольна собой, думая, что обманула весь мир. Она готова уйти, упиваясь осознанием легкой победы. Но уж коль Ланнистеры твердят, что всегда платят свои долги, почему бы не заплатить их авансом? Младший Мартелл позволяет Серсее сделать пару шагов к выходу. Он наблюдает за ней с тем же интересом, с каким наблюдал бы за скорпионом, а золотоволосый «скорпион» явно не торопится. Пока что это скорее любопытство, нежели настоящее желание, однако тенденция способствует эксперименту. Четверти удара сердца хватает, чтобы скользнуть вбок и обхватить рукой затянутую в расшитый корсет талию. Ну же, владычица Семи Королевств, выбирай: смешное коварство или обоюдное удовольствие? Леди Ланнистер не издает ни звука, лишь приподнимает бровь… чтобы через мгновение выразить согласие самым частым и самым скромным способом – прикрыть глаза, запрокинув голову назад. Она остается спокойной долго, хотя и не дольше, чем предполагал дорниец. Кажущаяся царственность и скучающее выражение лица, – неважно, что королева уже избавлена от платья, она пытается играть привычную роль: «Вожделей меня, а я, так и быть, позволю получить желаемое». Принцип подачки не возбуждает Красного Змея, однако спектакль заканчивается, потому что между стройных бедер становится мокро… а потом – очень мокро. Когда Оберин нарочито медленно входит в нее, Серсея роняет первый стон, откровенный, зовущий, женский, а не королевский. Львица вырывается из клетки, в которую загнала себя сама, принц помогает ей, как может. И изучает, конечно же, проверяя на деле кое-какие гипотезы. Лаская ртом его член, она не поднимает глаз, хотя Мартелл точно знает, что во взоре королевы нет ни стыда, ни сожалений: люди, которые чем-то расстроены, не сосут так увлеченно. Шлюхи из Лисса заглатывают глубже, красавицы из Волантиса выказывают больше умения, а леди Ланнистер прелестна в своей почти_ярости. Она не шепчет слов страсти и даже не повторяет условия сделки, только шипит, пока он берет ее сзади. Лунный свет перекрашивает длинные, намотанные на руку кудри в таргариеновский серебряный оттенок, тело покорно выгибается в такт движениям – совсем, совсем другое дело (если сравнивать эту соблазнительную, разгоряченную женщину с противным истуканом в короне, плывущим по тронному залу). Какая банальная болезнь, какой простой способ лечения… …Серсея одевается сама, быстро и достаточно умело для высокородной дамы, приученной к тому, что ее платье застегивает толпа служанок. Очевидно, годы тайных свиданий с братом-близнецом многому научили наследницу Запада. Дорниец наливает себе полный кубок вина и молчит, чувствуя, как по комнате растекаются одновременно довольство и злость его неожиданной любовницы. Ланнистерша злится не на него и не на себя – скорее, ее раздражает сам факт честно оплаченного договора. Зато вероятность утомительных совместных прогулок по дворцовым садам теперь минимальна. – Я рада, что мы пришли к соглашению, принц Оберин. – Королева стоит на самом пороге, невозмутимая, с полностью восстановившимся дыханием; где-то в сумраке за ее спиной маячат два гвардейца, с трудом сдерживающих зевоту. Мило, но в коридорах Красного Замка и без них хватает пташек Вариса. Сейчас он может промолчать, позволив королеве уйти удовлетворенной во всех отношениях. Но это будет слишком скучно… и слишком милосердно по отношению к этой женщине. Уж чего-чего, а милосердия она точно не оценит. – Разумеется. Я приму самое деятельное участие в судьбе вашего брата. – Никакого обмана; в этом-то и заключен весь фокус. Недоговоренность, рожденная взаимным недоверием, дает широчайшие возможности для толкований. – На поединке я буду бойцом Тириона Ланнистера. Пока ошеломление в изумрудных глазах плавно переходит в бешенство, Оберин Мартелл звучно захлопывает дверь своих покоев. Именно в этот момент он испытывает чистейшее, пусть и моральное, наслаждение.