— Я не жирный, подлые свиньи! — рычал Крис Уокер, выдалбливая всем своим весом стонущую дверь, которая еле держалась на двух петлях, готовая рухнуть и превратиться в никчемный деревянный прах.
— У меня просто кость широкая, и это самое… конституция такая! Плотная! — дверь с треском и жалобной агонией ввалилась в помещение, тут же растоптанная парой увесистых ботинок, рядом с которыми болтались звенья тяжелой цепи.
— И я не топаю как слон! Это походка уверенного человека, в меру упитанного мужчины в самом расцвете сил! Слышали, грязные тщедушные пиявки?! — но ответом разбушевавшемуся громиле была безмолвная тишина только что обнаруженной им комнаты, в которой никого не оказалось.
Вот так всегда. Сначала дразнят, маячат перед глазами, как надоедливая мошка, а потом удирают и пуганными тараканами прячутся по щелям, продолжая подленько хихикать и корчить ему рожи. Ну чем не гребаные свиньи?!
И опять ему водить. Хоть бы раз дали возможность тоже вот побегать, попрятаться, потыкать пальцем из укрытия и поглумиться.
— Сами вы жирные! А я просто в качалке долго гирьки тягал!
Крис Уокер раздраженно пнул тяжелым ботинком дряхлый стул, который глухо охнул и рассыпался как карточный домик, образовав скорбящую кучку попранной в стенах лечебницы справедливости.
Дабы разогнать грусть-тоску и собственную досаду, Крис попинал за компанию еще несколько предметов мебели, а заодно, и развороченный труп охранника, очевидно, — фаната экзотической йоги. Ибо даже повидавший на своем веку много всяких безобразий Уокер недоумевал, как же надо было свернуть позвоночник, чтобы умереть так паршиво и так выпендрежно.
То ли дело его метод — быстрое и легкое отрывание всего лишнего, что без толку болтается на теле. А как говорится, все гениальное просто, поэтому Крис Уокер был железно уверен в собственном профессионализме и правильном подходе к делу.
А они все — тупой, жирный!
Уроды!
Жалкие букашки, которые играют не по правилам.
А когда играют не по правилам, тогда следует отрывать всем бошки!
Резко и беспощадно.
Еще одно простое правило, которое Крис сам же и придумал, и за это страшно гордился собой, упорно продолжая исследовать все закоулки больнички, стараясь найти хоть кого-нибудь, с кем можно было поиграть честно.
Но, как назло, попадались лишь гнусные дразнилки, дохлые, забитые червяки и истошно орущие придурки, которые лишь выводили из себя своим истеричным визгом и совершенно не хотели ни во что играть! Короче, одни подлые и грязные свиньи.
Только один раз Крису действительно повезло. Прямо как в сказке. Очередной раз проверяя второй этаж и выискивая себе новую компанию для игры в прятки, он наткнулся на того, кто смог заинтересовать и увлечь его по-настоящему. Неожиданное теплое, слегка покалывающее, но такое волнующее чувство вдруг коснулось его сердца, которое так устало страдать от непонимания и всяких издевок.
Поросеночек!
Крис так обрадовался этой встрече, что даже имя ему успел придумать — Пигги-Пигги.
Подумаешь — не оригинально. Зато для слуха приятно и звучит просто.
А как говорится… в общем, Крис был доволен.
Правда, он маленький какой-то оказался, щупленький, но такой свежий, розовенький, чистенький, резвый. Просто кровь с молоком. Не то, что уже надоевшие, ободранные и опухшие хари с пожелтевшей кожей и болячками. За таким побегать, поймать, потискать — аж одно удовольствие. Крис не стал бы даже обижаться, если пришлось водить несколько конов подряд, а искать бы пришлось хоть по всей лечебнице. Он бы все равно нашел поросеночка, и он был бы только его.
А вообще Крису Уокеру было как-то неловко. И даже, можно сказать, стыдно за свое поведение и несдержанность. Ведь познакомились они как-то не по-людски.
Ну откуда он мог знать, что поросеночек так перепугается, что не выдержит его дружеского хлопка по плечу и кувыркнется вниз со второго этажа, чуть не сломав себе шею?
Воняющий воском и еще какой-то религиозной хренью святоша тогда так наорал на него!
Как на какого-нибудь бестолкового шкета или жалкого огрызка из своей паствы!
Грозил анафемой, котлом с чертями, геенной огненной и гневом своего долбанного Вальридера.
Только жук этот навозный просчитался.
Крис Уокер был убежденным атеистом, а всякую религию считал гнусным опиумом для всяких безмозглых плебеев, какими считал всех приспешников самопального попа в чудной бабской юбке.
Таким, как думал бывший охранник, бошки можно отрывать вообще без всяких правил, что он и делал при каждой удобной возможности. Чисто из вредности и ради принципа: «Удави ближнего, коли святошей прикидывается!»
Ибо нечего на Криса Уокера свой паршивый и истеричный голос повышать!
У него и так все честно и правильно без всяких капающих на мозги нотаций. А с поросеночком он сам разберется. Только надо найти подход.
Дабы снять стресс после поповской отповеди, а заодно, подумать, как извиниться перед объектом своего особого внимания и загладить свою вину за неприятный инцидент, Крис Уокер направился в спальню к ряженому пустосвяту, чтобы оставить от нее сплошные руины и еще раз подчеркнуть, насколько он заядлый и принципиальный грешник. И был крайне рад этому безбожному факту.
Довольно хрюкнув от устроенного в обители невосполнимого хаоса, Крис заметил, как в коридоре мелькнула какая-то знакомая тень, и серьезно задумался над планом «Б», а именно над своим культурным поведением и тонкостям галантного знакомства.
Ведь вряд ли сейчас напуганный и с огромной шишкой на лбу поросеночек захочет с ним играть и вообще как-то общаться. Еще начнет капризничать, пищать, вопить и вырываться, не понимая, как он на самом деле нравится Крису, у которого в этой долбанной больничке совсем нет друзей и близкой понимающей души.
А Уокеру так не хочется в нем разочаровываться, раздражаться и выходить из себя!
Тогда бедному поросенку станет очень больно, но ведь Крису будет еще больнее — он снова останется один. А играть самому с собой ему уже до коликов в печенке надоело!
Почесав свой мощный затылок минуты три-четыре, стимулируя тем самым внутренний мыслительный процесс и фантазию, громила догадался, что ему следует сделать.
В одном из холодильников, в морозильную камеру которого он втиснул тушу подвернувшегося под горячую руку какого-то никчемного червяка, находился забытый кем-то нетронутый кругленький тортик.
Сам Крис, конечно, не был фанатом сладкого, считая, что вся энергия и сила обитают исключительно в хорошо прожаренных, сочных стейках, однако поросеночку он наверняка понравится. Такой же розовенький, свеженький, приятно пахнущий, что даже слюнки текут, когда на него смотришь.
Конечно же, на поросеночка.
А тортик как раз поможет установить «правильный, доверительный контакт, который станет основой тесного межличностного общения и залогом преданной дружбы».
Эту полезную и приятную фразу Крис вычитал в какой-то потасканной книжонке, когда наводил генеральную уборку в библиотеке, сметая с полок всякую заумную и скучную хрень, которая только и делала, что собирала противно зудящую в носу и мозгах сухую пыль.
Теперь там красовались и радовали глаз ряды аккуратно, с бесконечной любовью оторванных голов тех, с кем Крис когда-то успел поиграть и в благодарность увековечил в своей неповторимой на всю лечебницу коллекции. Там были лучшие из лучших: самые интересные, самые изобретательные и самые юркие. Но поросеночек затмит их всех. Крис был в нем уверен, уже предвкушал это пьянящее адреналином и личной симпатией чувство.
Однако добравшись до кухни и по обыкновению сорвав с петель очередную мешающую дверь, Уокер обнаружил неприятное происшествие. Какая-то мразь, вернее, грязная и бессовестная свинья, уже успела поковыряться своими пальцами в креме и сожрать самое нежное и сладкое.
— Эти розочки были для Пигги-Пигги! — на всю кухню взревел Крис, взглядом ища тот предмет, на котором можно было сорвать всю разом вспыхнувшую злость и одним точным ударом кулака превратить в ветошь, а потом разорвать на мелкие-премелкие кусочки.
Местные поварешки, вилки и прочие предметы кухонного быта тут же прикинулись, что они здесь совершенно не причем, поэтому, как всегда, пострадала мебель, смертоносными осколками разлетающаяся в радиусе двадцати метров.
Немного остыв и снова пораскинув мозгами, Крис понял, что привычным хаосом и дебошем горю не поможешь, и самое время вспомнить еще какие-нибудь полезные строчки, желательно на этот раз из какой-нибудь книженции по кулинарии.
Нужно было придумать, чем украсить попорченный тортик, чтобы поросеночку он непременно понравился.
Недолго думая, Крис по-хозяйски пошарил по полкам и ящичкам и нашел очень неплохие, по его мнению, ингредиенты. Все-таки лучше, чем ничего.
***
Задыхающийся от быстрого бега и бьющейся в груди паники Майлз Апшер еле успел поменять на ходу батарейку, как понял, что сам себя загнал в самую настоящую и жуткую ловушку. Этот необъятный, с отвисшим пузом амбал преследовал его словно чума, и казалось, что не было ни малейшего шанса от него удрать или спрятаться. Как заноза в заднице, он изводил и мучил его, настырно преследуя повсюду, проявляя какой-то странный, пугающий от макушки до пяток интерес, отчего Апшеру порой хотелось вечно сидеть в шкафчике, напрасно надеясь слиться с его металлической структурой.
Но однажды его все-таки нашли. Тогда журналисту показалось, что его сенсационная песенка спета, и на грязном полу станет еще одной кровавой лужицей больше. Но громила, который мог бы вышибить из его тела дух, а заодно, и скелет всего одним ударом, только слегка потрепал его, оставив несколько незначительных ссадин, и отпустил. Был момент, когда опешившему и чуть было не наделавшему в штаны проблем Майлзу почудилось, что его хотели обнять, прижать к себе потеснее и чмокнуть в щечку, словно жеманную девицу, которой достался грубоватый и неуклюжий кавалер. И тот не знает, как толком привлечь к себе внимание.
Тогда хриплый, чуть рычащий голос как-то загадочно пропел у него над ухом это непонятное ему прозвище:
«Поросеееночееек!»
От страха и самых неожиданных догадок, которые тут же атаковали его слишком смышленую голову, Апшер рванул по коридору с такой скоростью, что, наверно, побил мировой рекорд в забеге на короткие дистанции, да еще с препятствиями, за что мысленно сам себе вручил медаль и орден на грудь в придачу за то, что все-таки смог удержать все последствия испуга внутри своего кишечника.
А теперь его взгляд лихорадочно метался по стенам в поисках хоть какой-нибудь лазейки, в которой можно было затаиться и переждать, пока громила, раздосадованный новой неудачей, не уберется в другой коридор, чтобы там ловить своих обожаемых шлюшек и поросят.
— Чёрт, чёрт, чёрт, чёрт! — без остановки повторял он, кидаясь из угла в угол. — Здесь должно быть что-то, должно! Хватит с меня выжимающих нутро обнимашек с этим съехавшим с катушек любителем-натуралистом!
Наконец взгляд наткнулся на что-то подходящее, вызвав у Майлза непередаваемое чувство облегчения и эйфории.
***
— Ну, спускайся… Спускайся, поросеночек, — как можно вкрадчивее говорил Крис, пытаясь придать своему громкому, хриплому басу самые нежные, доверительные оттенки. — Мы просто поиграем и все.
На него из вентиляционной шахты таращились объектив камеры и два выпученных в ужасе глаза, принадлежащие прочно залегшему там, словно партизану в засаде, журналисту, который отказывался верить в то, что он видел.
Внизу под ним стоял Крис Уокер собственной персоной в праздничном, чуть заляпанном кровью, каком-то детском колпачке и пытался придать своей звериной пасти самое приятное и располагающее выражение.
Но самым неожиданным сюрпризом стало то, что этот жуткий, изуродованный громила протягивал в его сторону самый настоящий торт, со слегка оплывшими и разъехавшимися в стороны коржами, украшенный аккуратно разложенными по кремовой поверхности глазными яблоками, от которых еще тянулись остатки кровеносных сосудов. Кажется, что зрачки у них как будто специально были разноцветными, чтобы торт казался красивым и привлекательным.
Но даже не это пугало и заставляло Майлза нервничать и без конца ерзать в тесной и душной вентиляции, чувствуя, как на лбу выступила холодная и липкая испарина.
Протягивающий ему кошмарный торт верзила смотрел на него с такой искренней любовью и щемящей тоской, что в какой-то момент журналист ощутил себя самой неблагодарной и грязной свиньей на свете!
— Пигги-Пигги, — пропыхтел Крис и вновь попытался улыбнуться, пытаясь понравиться своему новому другу, который еле успел очнуться от наваждения и не вывалиться обратно, прямо в лапы своего настырного поклонника.
«Да ну, бред собачий, похоже, в этой адовой больничке я и сам успел рехнуться, даже не заметил когда! Изувеченный садист, воспылавший ко мне хрен знает чем? Конечно, бред, бред сумасшедшего!» — думал про себя журналист, испытывающее глядя на растягивающийся в улыбке чудовищный оскал.
— Такой розовенький, такой свеженький… — пробасил Крис, не теряя надежды соблазнить тортиком своего нерешительного поросеночка, по которому он уже успел соскучиться. Тот находился так близко, но в то же время был таким недоступным и желанным, как запретный плод в райском саду, о котором как-то трындел на одной из своих заунывных месс мягкотелый и скользкий святоша.
Наконец-то Крис Уокер понял, что тот имел в виду, и испытывал соблазн похлеще жалких адамовых мучений, ибо поросеночек по-прежнему боялся (или был даже обижен) и все не торопился оказаться в его грубоватых, крепких и таких искренних объятиях.
— Иди ко мне… Я соскучился…
— Нет!
— Спускайся, поросеночек! Пииигги-Пииигги!
— Да ну тебя на хрен, жирный садист! Отвали от меня! — нервно и зло выпалил Майлз, показав средний палец. Повернулся задом и скрылся в воздуховоде, в одно мгновение разбив Крису Уокеру сердце на сотни острых и жалящих осколков, от которых защемило и стало больно по всему телу, поднимая в след за собой мощную и неукротимую волну обиды и гнева. За что он с ним так… не по-людски? Ведь Крис очень старался быть мягким, дружелюбным, щедрым. А поросенок… Назвал его… Как он мог?
Раскисший, словно оплакивающий неразделенную симпатию и растоптанные чувства, торт с противным чавканьем врезался в стену, оставив после себя только кремово-кровавый жирный след.
— Я доберусь до тебя, грязная, немытая свинья! Подлая и неблагодарная шлюшка! — яростно прогремело где-то далеко позади спешащему по вентиляции Майлзу Апшеру.
— Зато целая и с башкой на плечах, — ехидно бросил в ответ журналист, так и не понявший всю прелесть и искренность своих отношений с необузданным верзилой с одиноким, ранимым сердцем.
