Священный город

Альтаир был отправлен сюда два дня назад. Полдня пути на престарелом скакуне – лучшего после провала он просто не заслужил – и вот, священный город трех религий давит на него своей торжественностью и значимостью. Лишь с недавних пор Альтаиру стал нравиться Иерусалим, и, нет, он вовсе не стал набожным человеком. Но то ли трава здесь была зеленее, то ли воздух чище, то ли просто здесь стал жить один человек, пусть и ужасно ворчливый, но все же любимый и дорогой. И одно присутствие этого человека рядом делало Иерусалим священным, его архитектуру неповторимой, а всех его жителей приветливыми и гостеприимными. На сей раз задача была не слишком сложна, но требовала много времени на выполнение. И теперь, когда у Альтаира была в руках вся возможная информация, включая даже то, что Мадж-Аддин любит большеносых женщин, он был вынужден бездействовать потому, что ближайшая казнь (единственная возможность убить эту крысу) состоится лишь через три дня. Что ж, не забудем упомянуть, что Альтаир был жутко доволен собой. Но на этот раз у него был повод. Ну кто, кроме него может выудить из случайно брошенных в суете слов и взглядов такое количество материала, тем более за такой короткий период! И ни одной царапины. Правда, один раз он-таки шлепнулся с трехметровой мечети прямо на простолюдинку, несшую в кувшине какую-то вонючую жижу, и изрядно помял себя и ее, но об этом не обязательно всем знать. Вернувшись в бюро далеко за полночь, Альтаир и не мог представить себе лучшей награды за труды, чем улечься где-нибудь в уголке, и, наконец-то, обдумать свои чувства к Малику, крутившемуся где-то за стеной. Он вечно откладывает это важное дело и в конце концов каждый день под вечер, когда вечные проблемы отпускают его, и Альтаиру больше нечем себя занять, душа наемника тяжелеет, наступает невыносимое напряжение в затылке, знакомое, как он полагал, всем, будто кто-то накидал туда целую тонну необожженных, бесформенных кирпичей. Мужчина догадывался, что это мысли, к которым он боится прикасаться, которые лежат на дне его сознания неподъемным осадком и мешают жить со спокойной совестью и с легкостью на душе. Следовало их разобрать, оттереть от пыли и, словно драгоценные камни, разложить по застекленным полочкам сознания. И сегодня наступил тот самый момент смелости и решительности, избавления от этого груза. Дальше тянуть нельзя, а то тяжелеющие размышления уже стали наливаться ядом и отравлять самоё себя. Ассасин прекрасно это понимал и потому обещал себе довести до конца даже самые неприятные для него рассуждения. Когда он успел полюбить? За что? Или самодопрос надо начинать с еще более раннего периода? Почему он, собственно, заметил того маленького смуглого мальчишку, одного из многих стоящих тогда в шеренге? Сам не замечая, Альтаир вскоре заснул, но при этом он впервые не чувствовал беспокойства и напряжения, а лишь нетерпение и сладостное предвкушение завтрашнего дня. Он уже знал, чем себя занять. Проснулся Альтаир от звонких голосов в соседней комнате. Тихонько заглянув за косяк, мужчина увидел трех молоденьких мальчиков, пришедших сюда недавно. Они о чем-то говорили, ожидая пока мастер Аль-Саиф даст им задания на день. Ассасин едва заметно улыбнулся, вспомнив, что и он когда-то был отправлен подмастерьем в бюро. Учителя считают, что ничто так не тренирует усидчивость, терпеливость и силу воли, как бумажная работа, и потому отправляют в бюро своих особенно беспокойных учеников. Наконец-то Малик оторвал взгляд от свитка и раздал задания каждому из своих учеников. Те с трепетным уважением внимали каждому слову своего мастера, а после тихо и не задавая лишних вопросов, приступили каждый к своим делам. Альтаир, накинув капюшон, прошел в главный корпус бюро. Он подошел совсем близко к закутку, где опять углубился в чтение араб. Несмотря на все эти длинные бессмысленные дни, проведенные в бюро, отсутствие солнца и движения, Малик все равно остался тем же человеком, которого когда-то полюбил убийца, такой же самоотверженно преданный своему делу, гордый и сильный, верящий в справедливость и в безграничную силу дисциплины и воспитания. Все у него было четко и правильно, даже мысли, казалось, никогда не путались, и в комнате его всегда был порядок. Да и в бюро стало как-то менее пыльно и затхло с тех пор, как он появился здесь. Но при всей своей дисциплинированности и сдержанности, это был один из тех, у кого во время битвы действительно разжигался огонь в глазах, кто мчался на врага и не отступал ни на шаг. И, несмотря на свою ворчливость и раздражительность, за которыми, как полагал Альтаир, тщательно скрывалась ранимость и нежность характера, Малик был верным другом и товарищем, и, однажды что-то пообещав, никогда не брал своих слов назад, не бросал братьев, иногда даже Альтаиру закрадывалась в голову мысль, что у араба было свое кредо, которое он чтил и ставил выше всего. Да, вот таким ему был знаком Малик Аль-Саиф, однажды, сам того не зная, похитивший у элитного мастера клинка мир и покой. Место ему было не здесь, не в этом сжирающем жизненную мякоть своих обитателей бюро. Он должен был мчаться от погони, чувствовать боль, усталость, счастье, получать сказочное удовольствие от адреналина, впрыскивающегося в кровь, каждый день пропускать сквозь себя весь мир, и биться, и убивать. В общем, жить и иметь возможность чувствовать все эмоции так остро, насколько это возможно. О да, скорее всего Малик мечтал именно об этом, но в какое-то мгновенье был лишен всего из-за… Самое страшное в жизни – необратимость времени, вот есть, а вот уже через секунду нет, и не вернешь… - Что ты застыл? – ворчанье вывело Альтаира из ступора. Вчера он переваривал все эти мысли так долго и тщательно, что теперь был доволен результатом: ничего не давит, и он точно знает, что и как нужно сделать. Что даже если ассасин раньше натворил достаточно непростительных ошибок, то в будущем он сделает все, чтобы больше их не повторять, и так обрести мир, слушаясь сердца и следуя принципам правильности. СВОЕЙ Правильности. - Что ты ворчишь, - спросил Альтаир, точно зная, что причин ворчать у Малика немерено, как уважительных, так и не очень. – Может, пойдешь со мной? - Что? – на мгновенье араб будто оживился и даже чем-то напомнил мужчине гончую, во время отдыха резко учуявшую добычу и оттого напряженно поднявшую голову, - никуда я с тобой не пойду! «Дурачок, - подумалось Альтаиру, едва скрывавшему ухмылку, - пытается состроить здесь недоступность, и не подозревает, что уже проиграл». - Почему бы нам не пройтись по городу? Просто как старым знакомым, когда еще перепадет случай? Я свободен, ты тоже, погода отличная, Иерусалим кипит. Идем! - В отличие от некоторых, у меня есть занятия и обязанности. Чем выше статус, тем больше ответственности, малой, ты знаешь, – небрежно бросил Малик и стал для виду перебирать древние фолианты на полках. В любой другой день это задело бы Альтаира, но не сегодня, и он настойчиво продолжил уговоры. Итак, пять бесцельно потраченных минут на бессмысленные споры. Да уж, если бы Альтаир не знал точно, собирается ли Малик поддаться, то давно бы уже махнул на уговоры рукой. И вот, почти согласившийся глава бюро бросает свой последний аргумент: - Мне не на кого оставить бюро… Резко развернувшись, Альтаир схватил за плечо мальца, который под шумок хотел незаметно проскользнуть мимо мастера с большим яблоком в руках. - Не окажешь ли нам услугу, приятель? – улыбнулся Альтаир. – Позаботься-ка о бюро, пока нас здесь не будет. Как он может не согласиться?! Его застукали за самым позорным проступком – тасканием еды. - Д-да, конечно, - мальчик облегченно выдохнул, радуясь такому повороту событий и пряча яблоко в карман. - Вот видишь, проблема решена. Просто и гениально, – бросил через плечо ассасин, - а теперь нельзя тратить ни секунды. - Хорошо, хорошо, подожди минутку, – с «занятым» видом, араб вновь зашуршал бумагами. - Падазди минутку… – передразнил Альтаир, схватив Малика за руку; и, потянув к себе, прошептал, - я, по-моему, сказал: «ни секунды»?! _____________________________________________________ - Эй, вы! Подойдите, посмотрите замечательные халаты всех цветов и узоров. – Наглый продавец попытался ухватить Альтаира за рукав. – Я вижу, ты не слишком следишь за собой, - прикрикнул он, обращаясь к Малику, - зеленый не твой цвет, а у меня есть замечательный желтый шелк в полосочку, который… Голос торговца потонул в шуме Иерусалима. Два ассасина шагали по мостовой. Они направлялись к главной площади, и сейчас пробирались сквозь узкие торговые ряды. Хотя, никуда они, собственно, и не направлялись, просто гуляли. Альтаир видел, как кожа Малика впитывает в себя солнечный свет, с какой жадностью вдыхает он в себя воздух, наполненный уже забытыми и потому новыми для него запахами выпечки, зелени, пряностей и новой одежды. По правде говоря, в тусклом свете бюро и не заметишь насколько изменилось тело араба. Кожа была болезненно бледная, ее бледность подчеркивали синяки под глазами, изможденное лицо, и, что меньше всего бросалось в глаза, но являлось самым важным, - Малик сильно похудел, его комплект одежды стал ему велик и он крепил штаны серым поясом. И не известно почему, но этот пояс жутко бесил Альтаира. Пожалуй, нахальный продавец халатов был прав, заметив, что Малик не следит за собой. И мужчина не мог сдержать восторга, отмечая, как блестят здесь, в городе полном людей и жизни, глаза главы бюро. Как и в любом месте, где скоро будет война и смерть, где нет уверенности в завтрашнем дне, в Иерусалиме люди, будто сошли с ума, стараясь пожить получше, поярче, хотя бы чуть-чуть. И теперь отовсюду слышался шум, гам, ругань, смех, сливающиеся в одну громкую пронзительную песню жизни. Схватив Малика за руку, ассасин бросился через всю площадь, прорываясь сквозь плотную стену зноя. Прибежав на берег реки, ассасины повалились на траву, в тень огромного дерева. Сначала они просто лежали и смотрели на небо, но потом молчание будто растворилось и уступило место разговору. Говорил в основном Малик. Ему не терпелось высказать все, о чем он молчал долгие месяцы, проведенные один на один с тишиной и одиночеством. Насколько это было прекрасно говорить ни о чем, не опасаясь, что в твоих словах может быть увиден тайный смысл, говорить на всякие чепуховые темы или просто слушать такие же чепуховые ответы. Альтаир, за последние недели наговоривший в своих отчетах на год вперед, с упоением слушал голос, вдыхал запах Малика, пользовался тем, что от него не ждут каких-либо мудростей и пафоса речи. Где-то рядом купались люди. Взрослые люди, совсем как маленькие дети, ныряли, плавали, хохотали, ели липкую пахлаву и не заботились о том, что через несколько месяцев сюда может ворваться христианское войско, что их может не стать, а вместе с ними и их города. Хотя, может быть, эта беспечность и была своего рода предсмертной истерикой человеческого существа. Ассасины еще немного посидели и встали, чтобы уйти. Но, Альтаир перехватил взгляд Малика, направленный на смотровую башню прямо возле воды. - Не хочешь попробовать, - мужчина не стал уточнять что, они и так оба поняли. - Для трех четвертей человека взобраться на такую башню сложнее, чем ты думаешь. – То ли со злостью, то ли с меланхолией проговорил Малик. - Да ладно, пойдем! Если что, я помогу. - Оживившись, затараторил Альтаир. Главное не терять его такого, каким он был всего пять минут назад. ________________________________________________________ Июнь 1191 года разлагался у них на ладонях, а они смотрели спокойно и с капелькой жалости на то, как еще один день из миллиарда таких же, прошедших бесследно для человечества, агонизировал над Иерусалимом, раскрывая всему миру свои алые внутренности, заливая небо густой волной крови. Было странно осознавать: они там были, они это видели и это больше не повторится. Один июнь в одном году, один день в одной жизни. Ничто не повторится. Мужчины сидели на широких каменных перилах, еще горячих от жаркого палестинского солнца и вдыхали в себя воздух, который вдыхали еще далекие предки, и, который еще целую вечность, будут вдыхать потомки. - Ты знаешь, Альтаир?.. - М? - Спасибо тебе, спасибо за то, что вытащил меня из этой проклятой дыры. Я не помню, когда в последний раз видел солнечный свет, не те его остатки, что мне приносят братья на своей коже, а само солнце. Молчание… - Не за что… Мне и самому это удовольствие доставило.. – Зажмурившись и собрав губы в трубочку, словно ребенок, Альтаир наклонился к Малику и еле-еле коснулся его щеки губами. Еле-еле, но этого было достаточно для того, чтобы глава бюро отпрянул всем корпусом в смущении. - Альтаир, что ты делаешь? - Я? Я пытаюсь достучаться. – Мужчина снова, только более смело, приблизился к арабу и поцеловал его в губы. Глава бюро явно не знал как себя вести в такой ситуации. Альтаир чувствовал его мелкую дрожь, нерешительность. Наконец, чуть подавшись вперед, он обхватил Малика за талию. Из-за отсутствия руки, ощущение было действительно странное, как-будто хрупкую куколку обнимаешь, а не человека. Поцелуй получился очень нежным и долгим. Когда они прервали его, лицо Малика было словно расплавлено закатом и румянцем, слившимися в единое пляшущее на щеках пламя. Он поспешно спрятал лицо, уткнувшись в плечо брата. Едва улыбнувшись от умиления, ассасин продолжал свои захватнические действия. Он приспустил плащ с плеч Малика и коснулся серого пояса на штанах. Не увидев сопротивления, Альтаир сделал то, что хотел сделать весь день – сорвал этот раздражающий пояс и скинул его вниз с башни прямо в реку. - …что…? – начал было возмущаться араб, но был прерван еще одним поцелуем. - Почему ты просто не попросишь другую одежду? – вопрос, волновавший Альтаира весь день, вырвался сам собою, причем в самый неподходящий за все это время момент. - Ну… Человек не худеет просто так, значит у него что-то не в порядке. – Прежде чем сказать следующие слова Малик чуть помедлил. – А я не хочу, чтобы все знали, что у меня что-то не в порядке. Я же всегда… - Не продолжай, если не хочешь, - он прекрасно понимал, о чем говорит глава бюро. Спрыгнув с перил на смотровую площадку, он нагнулся к Малику, взял того за плечи и прикоснувшись сухими шершавыми губами к шее, прошептал: - Но ты ведь не против меня? - … Нет, наверное, нет – и Малик тоже попытался встать, но его действия были пресечены Альтаиром. Мужчина полууложил своего брата на широкую поверхность камня. Малик обхватил его одной рукой, что показалось Альтаиру очень трогательным, беззащитным, особенно со стороны такого твердого и надежного человека, и оттого достаточно возбуждающим. Он проник под рубашку руками, пробежался ими по всему телу, остановившись на сосках, но не получив ожидаемой реакции, спустился руками ниже. Зато, Малик здорово покраснел, когда губы бывшего напарника стали ласкать кожу на шее и ключицу, что еще сильнее возбудило обоих. Казалось, нагретый за день воздух становился еще горячее, и Малик был готов поклясться, что сердце покинуло свой обычный приют и билось где-то в ушах, став с разумом одним целым, и, даже покорив его. Страсть захлестывала огромной волной, прорывалась наружу через стоны и укусы Альтаира, оставленные теперь по всему телу. Рука Альтаира, широкая и теплая, ласкала его член, но все это было как-то слишком нереально. В это время элитный мастер успел отметить про себя, что взгляд Малика стал беспомощным, тот выдыхает какие-то бессвязные слова, щеки его румяные, а губы влажные, что придает и без того красивому лицу еще больше привлекательности. Ухмыльнувшись про себя, Альтаир внезапно подумал, что наконец-то понял, что значит слово «ненаглядный» - на которого смотришь, и, кажется, никогда не наглядишься, не сможешь перевести взгляд на другие, обыденные и менее важные вещи. Его ладонь на возбужденной плоти араба изредка позволяла себе более неаккуратные движения, что дарило Малику целую гамму ощущений, от болезненно-противного, до непередаваемого экстаза, что заставило того похотливо податься бедрами вперед. Член мужчины уже терся о внутреннюю сторону его бедра, как бы дразня. Честно говоря, Малик и не знал, хочется ему этого или нет, он даже не знал, как это будет и как себя вести. Еще ни разу в жизни он не оказывался в такой ситуации. И вдруг… В тот момент, наполненный самыми, пожалуй, неповторимыми эмоциями, он и сам не ожидал от себя такой ясной и четкой мысли: «Боже, Аль-Саиф, что ты наделал! Это же из-за него..!» Окончить ее глава бюро так и не успел, потому, что ответ на вопрос как себя вести решился сам собой. Нельзя сказать, что большей боли он в жизни не испытывал, но это тоже было неслабо. Вошедший в него Альтаир, казалось, может разорвать его пополам, и, потому, Малик не сумел сдержать крика, в который, казалось, превратилось все его существо. Первый толчок… он и множество последующих отзывались в теле ослепительными вспышками боли. Если до этого ему что-то казалось нереальным, то теперь все это обрело какие-то слишком уж четкие черты. Малик уперся ладонью в низ живота Альтаира, как бы пытаясь отодвинуть его от себя, заставить его вытащить плоть из тела. -М… потерпи..пожалуйста, Малик, - ассасин прошептал это прямо на ухо арабу. Дыхание его стало жарким, а слова, неизвестно почему, заставили трепетать тело внутри, как-будто в животе одновременно вспорхнули миллиарды бабочек. Поймав губы мужчины, Малик жадно приник к ним в поцелуе. Через какое-то время он отметил про себя, что боль уже и не боль вовсе, а наслажденье, разрядом счастья и экстаза, достигающее шейных позвонков. Теперь все остальное размыто: и река, и башня, и небо, и даже мальчик, весь день проведший в бюро, в ожидании мастеров - настоящее лишь то, что происходило прямо сейчас между ними. По сравнению с этими ощущениями даже камень, больно впивающийся в спину, теряет свою плотность, действительность, трехмерность… Резкие толчки усиливались, темп убыстрялся, приближая кульминацию. Сначала кончил Альтаир. Малик просто откинул голову назад и тихонько застонал от какого-то особого наслаждения, предоставив все остальное Альтаиру. Глава бюро кончил минуты через две, после чего был аккуратно отпущен на землю. Они просто сидели, крепко обнявшись, под звездным небом, впитывая тепло друг друга. _____________________________________________________ - И запомни, Альтаир, то, что произошло – случайность. Все из-за того, что я действительно давно не выходил и был опьянен свежим воздухом! – Малик искал себе оправдание уже, примерно, минут десять. Сейчас он, придерживая штаны рукой, неуклюжей походкой пересекал одну из улиц Иерусалима, что, видимо, доставляло ему немало боли. Альтаир понимающе кивал на все его слова, поддакивал и соглашался с тем, что все было глупостью и случайностью. Изредка он не мог сдержать улыбки, глядя на то, как Малик пытается подняться по ступенькам, но, в общем, он был очень серьезен. Дойдя до черного хода в бюро, араб притих, и, остановившись сказал: - Не могло бы это остаться только между нами? - Да. Конечно, да. Войдя в бюро, ассасины увидели мальчика, заснувшего прямо на табуретке, положив голову на стол. Малик подошел к нему и тихонько сказал: - Юсуф, просыпайся! - М? Что? – мальчуган нехотя приоткрыл глаза. - Никто не приходил за пером или информацией? - Нет, вчера не было никого, кроме одного из братьев. Но он приходил лишь доложить о своем присутствии в Иерусалиме и отметиться в журнале. - Хорошо. Сегодня вы с группой должны покинуть Иерусалим и к закату вернуться в Масиаф. Поэтому, чем раньше вы выйдете, тем лучше. - Наш срок уже истек? А Вы останетесь один? – Юсуф уже проснулся окончательно, и с удивлением посмотрел на Малика. - Нет. Следующая группа уже выслана, так что, вам действительно лучше поторопиться. - Да, конечно. Пойду, найду братьев. - Мира и покоя. Счастливой дороги. - Мира и покоя, мастер. Выйдя, мальчик будто бы унес с собой частичку жизни и звука из этого бюро. Вздохнув, Малик прошел в свой закуток, с трудом подвязался новым поясом, на этот раз, черным, и открыл журнал. - «…Наедине с тобой, мой брат, Хотел бы я побыть…» - раньше Альтаир вкладывал в слова этой песни совсем другой смысл. Напевая ее, он подходил к Малику все ближе и ближе. Тот удивленно поднял голову. - Не хотел говорить об этом на улице, но, мне действительно понравилось, - Альтаир прикоснулся губами к щеке Малика. – Мне понравилось быть с тобой, говорить с тобой, смеяться. И, если ты не против, у нас еще два дня на то, чтобы побыть вместе. Может быть, узнать друг друга получше… Пристальный взгляд главы бюро заставил ассасина замолчать на полуслове: - Если ты еще не простил меня, я.. я понимаю. - Лишь два? - Малик еле-еле улыбнулся, - я рассчитывал на большее. - Два сейчас, три потом и еще, еще много дней. Кстати, уж не ты ли говорил, что все это глупости? - Хм, знаешь, пожалуй, некоторые глупости с некоторыми людьми стоит повторять, - впервые за то время, пока Альтаир был здесь, Малик улыбнулся открыто и не ехидно. _____________________________________________________ Покидая город, Альтаир точно знал, что отныне будет выкраивать из каждого задания по паре дней для того, чтобы навестить прекрасный город трех религий, даже если это будет не по пути, даже если до него надо будет гнать неделю без перерыва и отбить себе копчик и другие важные части тела, расположенные, примерно, в том же районе.. С недавних пор Альтаиру стал нравиться Иерусалим. То ли трава там была зеленее, то ли воздух чище, то ли, просто потому, что там его ждал человек, пусть и ужасно ворчливый, но неизменно любимый и дорогой.